Происхождений цивилизации

Происхождений цивилизации

Происхождение цивилизации

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение. 3

Глава I. Предыстория цивилизации

1. Доисторические реалии... 8

2. Материальная культура. 23

3. Духовная культура. 40

Глава II. Ранняя цивилизация

1. Накануне цивилизации. 62

2. Природа ранней цивилизации. 77

3. Динамика ранней цивилизации. 95

Глава III. Духовная культура ранней цивилизации

1. Духовное развитие111

2. Осмысление истории129

3. Становление науки148

Заключение168

Приложение191

Палеолитическое искусство191

Таблица 1. Статистика сюжетов палеолитического искусства219

Таблица 2. Местонахождения мобильного искусства нижнего и среднего

палеолита Евразии223

Таблица 3. Местонахождения франко–кантабрийского наскального искусства227

Таблица 4. Хронология кайнозойских оледенений239

Таблица 5. Классические археологические культуры палеолита243

End Table C.

[pic]

Введение

Термин “цивилизация” появился в западно-европейской литературе

середины XVIII в. (Тюрго, 1752 г.; Мирабо, 1757 г.; Фергюсон, 1759

г.)[1]. Термин довольно быстро получил распространение и употреблялся в

значении, подразумевающем культурное состояние общества,

противопоставляемое варварству. Различные авторы XVIII в. вкладывали в

понятие цивилизации смысл, близкий понятию наивысшего развития духовной,

но также и материальной культуры. По современным представлениям, такое

понимание цивилизации кажется довольно расплывчатым и интуитивным. Оно

отвечает, в сущности, понятию духовной и, в гораздо меньшей мере,

материальной культуры цивилизованного общества, пришедшего на смену

варварскому состоянию. В настоящее время можно указать не менее трех

основных значений термина “цивилизация”, с двумя из которых он

связывается достаточно широко.

Во–первых, понятие цивилизации может отождествляться с понятием

культуры, в том числе и первобытной. Например, первый том французского

коллективного труда “Французская предыстория”, посвященный вполне

первобытному обществу, имеет симптоматический подзаголовок

“Палеолитические и мезолитические цивилизации Франции”[2]. Отдельные

параграфы этого труда, посвященные региональным археологическим

культурам, озаглавлены по единообразной схеме, как то: “Цивилизации

нижнего палеолита в Провансе” (А. де Люмле, с. 819–851) или “Цивилизации

верхнего палеолита в Нормандии” (Ф.Биго, с. 1339–1343) и т.п. Аналогичное

применение термина “цивилизация” находим в монографии М.Габори

“Цивилизации среднего палеолита между Альпами и Уралом”[3] и в других

работах. Очевидно, в данном случае имеет место полное отождествление

“цивилизаций” с первобытными археологическими культурами, что лишает

термин “цивилизация” какой–либо самостоятельности.

Во-вторых, понятие цивилизации может отвечать наивысшей стадии

общественного развития, которая, согласно известному труду Л.Г.Моргана

“Древнее общество”[4], следует за первобытными стадиями дикости и

варварства. Исторически такое воззрение на цивилизацию представляется

правомерным, однако не раскрывает причин, по которым высшая стадия

общественного развития реализовалась именно в феномене городской

культуры, с которой термин “цивилизация” связан этимологически: лат.

civis “гражданин”, civitas (синоним urbs)[5] “город” и т.п. По этой

причине корреляция цивилизации с городской культурой представляется

органичной и находит отражение в литературе[6].

Для объяснения исторической связи феномена цивилизации с городской

культурой мы вводим третий вариант понимания термина “цивилизация” и

определяем его как предметную форму структуры общества разделенного

труда, материализованную из социально-интегративных интересов в форме

города (см. гл. II, 2). Социально–интегративный заряд материальной

цивилизации городского типа оказал радикальное воздействие и на духовную

сферу, что позволяет дать целостный анализ различных сторон жизни

цивилизованного общества. При указанном понимании термина “цивилизация”

удается показать исторически закономерный ход возникновения

цивилизованного общества как очередного этапа социальной интеграции.

Наконец, в социально–философской литературе встречаются и другие

понимания феномена цивилизации[7], однако их эффективность для

исследования генезиса городской культуры относительна прежде всего

потому, что феномен цивилизации не ставится во взаимно однозначную

корреляцию с феноменом городской культуры.

Зарождение начал урбанистической культуры и, следовательно, генезис

цивилизации, в нашем понимании, коррелирует с неолитической

технологической революцией. Поэтому история развития технологии

приобретает первостепенное значение для понимания происхождения

цивилизации. Мы обосновываем предположительную причинно–следственную

зависимость между демографическим состоянием общества и степенью

сложности практикуемой им технологии, что позволяет объяснить корреляцию

основных демографических и технологических революций в человеческой

истории. Технология при этом понимается следующим образом. Технология —

это набор стереотипных приемов производства, воспроизведение которого

гарантирует получение стандартного конечного продукта. Технологию могут

составлять наборы технических операций, а также стандартные наборы

операций, применяемых в любой сфере общественного производства: не только

в технике изготовления орудий труда и их применения, но и в

охотничье–собирательских промыслах, сельском хозяйстве, ремесленном

производстве различной природы, зодчестве, горном деле и т.д. Во всех

сферах общественного производства существуют стандартные алгоритмы образа

действия, которые в настоящей работе для краткости объединены в понятии

технологии. По закону организационного соответствия степени сложности

технологий различных отраслей производства в конкретном обществе имеют

нередко близкие значения, что позволяет с известной условностью говорить

о степени сложности технологии, присущей конкретному обществу в целом

(простая первобытная технология неразделенного труда; сложная отраслевая

технология социума общественно-разделенного труда до промышленной эпохи;

очень сложная технология промышленного общества, в котором разделение

труда, в отличие от предыдущего варианта, опускается до уровня отдельных

производственных операций).

Особую социально–философскую проблему составляют взаимоотношения

понятий цивилизации и культуры. Мы понимаем под культурой общественный

способ удовлетворения естественных потребностей, обычно многократно

опосредованных. Так, вторичные общественные структуры служили в генезисе

целям социализации свободного активного времени гоминид, что позволяло им

сохранять целостность своих сообществ, необходимую для поддержания

нормального производственного потребления гоминидами экосреды как

предмета труда. В конечном счете это служило целям поддержания

жизнедеятельности гоминид, т.е. удовлетворения их естественных

потребностей. Таким образом, изложенное понимание культуры применимо как

к материальной, так и к духовной сфере жизни человека и его предков всех

эпох социальной жизни. Понимая цивилизацию как предметную форму структуры

общества разделенного труда, мы тем самым вкладываем в термины

цивилизации и культуры понятия несравнимой степени общности: культура

универсальна и извечна для социальной истории человечества; цивилизация

по происхождению ограничивается сферой материальной культуры, отражается

более узким понятием и существует лишь на урбанистическом отрезке

человеческой истории. Цивилизация несет специфическую

социально–интегративную функцию в эпоху общества разделенного труда. В

этом отношении цивилизация — более узкое понятие, чем культура; вероятно,

дочернее по отношению к последнему: культура является универсальным

средством социальной интеграции любой формы общества (материальная и

духовная культура), а цивилизация выступает средством социальной

интеграции общества разделенного труда (материальная урбанистическая

культура по преимуществу). Рассмотрение предыстории и истории генезиса

социально-интегративных свойств цивилизации (материальной урбанистической

культуры) и составляет основную задачу настоящей работы.

ГЛАВА I

ПРЕДЫСТОРИЯ ЦИВИЛИЗАЦИИ

1. ДОИСТОРИЧЕСКИЕ РЕАЛИИ

По современным представлениям, наиболее отдаленными предками человека

были двуногие приматы (гоминиды типа австралопитека афарского), имевшие

относительно длинные (питекоидные, обезьяньи) руки, объем мозга как у

современных высших приматов и поначалу не изготовлявшие орудий. Проблема

возникновения самых ранних гоминидных предков человека, таким образом,

сводится к проблеме генезиса двуногого млекопитающего с человеческим

шагающим способом передвижения, отличным от прыгающего способа

передвижения у современных двуногих сумчатых, насекомоядных и грызунов.

Шагающий (или бегающий) способ передвижения человеческого типа

достоверно известен у млекопитающего Leptictidium nasutum (Мессель,

Гессен, Германия, ранний средний эоцен, 50–48 млн. лет назад)[8], а также

у разнообразных двуногих мезозойских текодонтов и динозавров[9]. С

биоэнергетической точки зрения, двуногий человеческий способ передвижения

энергетически выгоден, но сопровождается потерей в скорости и радиусе

передвижения. Четвероногая локомоция (способ передвижения), напротив,

более энергоемка, но обеспечивает большие скорости и радиусы

передвижения. С экологической точки зрения это означает следующее. Когда

биопродуктивность среды высока и пища (растительность и питающиеся ей

травоядные) сконцентрирована в пространстве, животным эволюционно

выгоднее экономить энергию на передвижении, поскольку концентрация пищи в

пространстве не требует от них быстрого освоения больших территорий. В

этих условиях эволюционно выгодно быть двуногим. Напротив, когда

биопродуктивность среды падает и пища реже распространена в пространстве,

животным становится выгоднее быть более подвижными, поскольку пищу

приходится собирать с больших территорий, хотя это сопровождается большим

расходом энергии на передвижение. В таких условиях эволюционно выгодно

быть четвероногим. Высокая биопродуктивность среды коррелирует с теплым и

влажным глобальным климатом, когда оледенений нет. Напротив, снижение

биопродуктивности среды вызывается похолоданием и сухостью глобального

климата, связанными с наступлением ледникового периода. Упрощенно говоря,

во время оледенений выгоднее быть четвероногим, а во время межледниковий

— двуногим. Следует добавить, что способ использования животными пищи

также может отражать их приуроченность к эпохам высокой или относительно

низкой биопродуктивности среды (особенно у хищных). Так, развитая

дифференцированная зубная система (разнозубость, когда отдельные классы

зубов отчетливо различаются по своим функциям при переработке пищи) может

свидетельствовать о том, что пища в экосреде разрежена и требует своей

тщательной утилизации, а неразвитая зубная система (равнозубость, когда

зубы отдельных классов функционально различаются мало) свидетельствует о

том, что пищи в экосреде много и ее тщательная утилизация не обязательна.

В среде наземных животных складывается такая картина (хотя можно

привести факты и по водной фауне: головоногим, рыбообразным). В конце

пермо–карбонового оледенения (низкая биопродуктивность среды) в пермском

периоде, 285–230 млн. (в конце этого периода), на суше господствовали

весьма прогрессивные зверообразные пресмыкающиеся, четвероногие,

разнозубые и, возможно, теплокровные, зверозубые представители которых

породили млекопитающих. Однако, несмотря на свои прогрессивные черты, эти

животные с концом пермо–карбонового оледенения приходят в упадок, и

господство на суше в теплом триасовом периоде, 230–195 млн., переходит к

более примитивным рептилиям — архозаврам, представленным текодонтами и их

родственниками динозаврами. Текодонты и первые динозавры были двуноги и

равнозубы, что хорошо отвечает высокой биопродуктивности триасовой

экосреды. Однако в юрском периоде, 195–137 млн., произошло

микрооледенение (засвидетельствованное в Антарктиде юрскими тиллитами,

отложениями ледникового происхождения), закономерно вызвавшее расцвет

четвероногих форм — в частности, крупнейших в истории Земли четвероногих

зауропод, произошедших от закономерно двуногих триасовых прозауропод.

Следующий теплый меловой период, 137–67 млн., отмечен, наряду с

сохранением четвероногих форм, максимальным расцветом равнозубых двуногих

динозавров (тиранозаврид и др.). Вся эта фауна с падением

биопродуктивности среды в позднем меловом периоде (перестройка

растительности в пользу современных покрытосеменных) вымирает к началу

кайнозойской эры, после чего господство надолго (по сей день) переходит к

четвероногим разнозубым млекопитающим, хорошо приспособленным к низкой

биопродуктивности среды кайнозоя. Однако в теплом эоцене, 53,5–37,5 млн.,

в среде млекопитающих появляется вышеупомянутая двуногая форма. Наконец,

в теплом раннем позднем миоцене, 10–7 млн., обнаруживаются первые

признаки существования равнозубых двуногих гоминид, которые по этим

признакам представляются эволюционными конвергентами (внешними подобиями)

двуногих равнозубых динозавров.

Современный человек, а также его ископаемые предки и родственные им

существа принадлежат, с биологической точки зрения, к семейству гоминид

подотряда антропоидов отряда приматов. К семейству гоминид с уверенностью

можно отнести два биологических рода (австралопитеки и люди) и семь

биологических видов: австралопитек афарский, австралопитек африканский,

австралопитек массивный, австралопитек бойсов, австралопитек умелый (он

же “человек умелый”), человек прямоходящий и человек разумный (включающий

такие подвиды, как человек разумный неандертальский, человек разумный

разумный — современный подвид и ряд других). Родственные связи

(филогенетические отношения) этих гоминид сложны и образуют не менее 6

вариантов для стадии австралопитеков[10] и, вероятно, не меньше для

стадии следующего рода (человек). Благодаря открытию “Олдувайского

гоминида 62” выяснилось, что строение тела (пропорции конечностей, в

частности, питекоидные длинные руки) у “человека умелого” было в точности

таким же, как у австралопитека афарского, что заставляет рассматривать

“человека умелого” как австралопитека, а датировка “параавстралопитека

эфиопского” (ранний австралопитек бойсов) в 2,5 млн. лет показала, что

эволюция австралопитека афарского в другие виды австралопитеков началась

ранее этой даты. Указанные обстоятельства позволили Д.К.Джохансону

предложить филогенетическое древо австралопитеков, у основания которого

находится австралопитек афарский, и которое между 3 и 2,5 млн. лет

разделяется на три ветви: австралопитек африканский и австралопитек

массивный, затем австралопитек бойсов и, наконец, австралопитек умелый,

человек прямоходящий и человек разумный.

Согласно В.М.Саричу[11], эволюционное разделение гоминид и понгид

(современные высшие человекообразные обезьяны) произошло, по

молекулярно–генетическим данным, ок. 4–5 млн. лет назад. Эта датировка не

вполне согласуется с палеоантропологическими данными. Австралопитек

афарский датируется ок. 5–2,7 млн. лет (древнейшее местонахождение —

Табарин, Баринго, Кения, 4,9 млн.), однако в некоторых африканских

местонахождениях остатки гоминид датируются более древними временами:

Лотагам, Туркана, Кения (фрагмент нижней челюсти с коренным зубом и

несколько фрагментов черепа австралопитека, 5,5–5 млн.), Лукейно, Кения

(коренной зуб гоминида, 6,5–6 млн.) и Баринго, формация Нгорора, Кения

(верхний коренной зуб гоминида, 9 млн. лет или 9–12)[12]. Причина

расхождения молекулярно–генетической датировки возникновения гоминид с

палеоантропологической может заключаться в одном своеобразном

обстоятельстве. Молекулярная эволюция, в частности, и эволюция вообще у

гоминид, возможно, заторможена примерно в 3,8 раза (это всего лишь

порядок величин), что связано с аномально высоким удельным метаболизмом

(уровень обмена веществ в течение жизни) у современного человека и,

вероятно, у его прямых предков (чем выше уровень прижизненного обмена

веществ, тем медленнее онтогенез, филогенез и темпы эволюирования)[13].

Около 2,7–2,5 млн. лет назад австралопитек афарский дал начало линиям

австралопитека африканского — австралопитека массивного, австралопитека

бойсова и австралопитека умелого. По времени это событие отвечает теплому

и влажному интерстадиалу (межледниковью) Бибер I/II, 3–2,6 млн. лет.

Примерно миллион лет спустя австралопитек умелый трансформировался в

человека прямоходящего в интервале 1,8–1,6 млн. лет назад. Древнейший

точно датированный человек прямоходящий известен в Нариокотоме III,

Туркана, Кения, 1,6 млн. лет. Это эволюционное событие отвечает теплому и

влажному интерстадиалу Донау II/III, 1,79–1,6 млн. лет. Причины связи

эволюционных событий в семействе гоминид с периодами глобальных

потеплений заключены в том, что для двуногих гоминид теплые эпизоды были

экологически наиболее оптимальны (см. выше).

Вероятная причина, по которой именно приматы породили двуногие формы

гоминидного типа, отнюдь не аттестует гоминид как неких исключительных

существ. Преимущественные эволюционные перспективы имеют не прогрессивные

специализированные формы, а примитивные и малоспециализированные[14]. При

перестройке экосреды от менее биопродуктивной к более продуктивной и

обратно специализированные формы с трудом могут быстро перестроиться

(например, упоминавшиеся четвероногие зауроподы произошли от не очень

совершенных двуногих прозауропод, а более развитые двуногие целурозавры

четвероногих форм не дали). Приматы из–за древесного образа жизни рождают

мало детенышей, которые вдобавок медленно развиваются. Этот фактор

затормозил эволюцию приматов (сейчас самыми процветающими млекопитающими

являются быстро размножающиеся грызуны). Можно думать, что какая-то

отсталая (по указанным критериям) ветвь приматов оказалась после

оледенения 13–10 млн. лет назад в эволюционно выгодном положении во время

потепления 10–7 млн. лет назад и дала линию полуназемных понгид (высшие

человекообразные обезьяны типа шимпанзе) и линию наземных равнозубых

двуногих гоминид, которые представляли собой оптимальный вариант

эволюционной реакции на начавшийся подъем биопродуктивности среды после

похолодания 13–10 млн. лет назад.

Другой возможной эволюционной реакцией гоминид на рост

биопродуктивности среды мог быть подъем их удельного метаболизма

(количество пищевой энергии, потребляемой в течение жизни на единицу

веса), который у современного человека в 3,8 раза превосходит уровень

удельного метаболизма всех прочих высших млекопитающих, т.е. их

постоянную Рубнера, отражающую уровень прижизненного обмена веществ[15].

Прямо датировать эту мутацию у предков человека пока не представляется

возможным, однако по некоторым косвенным признакам она относится к эпохе

австралопитеков. Дело в том, что по срокам прорезывания зубов у детей

человека и детенышей ранних гоминид можно определить продолжительность их

детского возраста, а продолжительность детства (онтогенез) прямо зависит

от уровня удельного метаболизма. Поскольку сроки прорезывания зубов у

австралопитеков близки срокам у современного человека[16], появляется

основание предполагать, что уровень метаболизма у австралопитеков мог

быть близок метаболизму человека. Лицевой скелет австралопитеков более

укорочен, чем у шимпанзе, а такое укорочение челюстей объясняется

неотенией, связанной с высоким уровнем метаболизма. В эволюционном

отношении современный человек представляется результатом неотении, т.е.

такой формы эволюции, когда инфантильные черты ребенка сохраняются до

взрослого состояния (у человека это — обезволошенность тела, округлая

форма черепа, маленькие челюсти, что в совокупности обусловливает

непропорциональное развитие мозгового скелета по сравнению с

лицевым)[17]. Неотения же (замедленность онтогенеза), несомненно,

является следствием высокого уровня удельного метаболизма, тормозящего

онтогенез. Торможение онтогенеза вследствие высокого уровня удельного

метаболизма имеет довольно простое эволюционно-экологическое объяснение.

Человек и, возможно, его предки способны потреблять в течение жизни в 3,8

раза больше пищи, чем равновеликие им млекопитающие. Чтобы сохранить

равновесие с экосредой, гоминиды были вынуждены примерно в 3,8 раза

растянуть этот процесс. В результате в каждый конкретный момент времени

они потребляли столько же пищи, сколько и равновеликие им млекопитающие,

но при этом жили примерно в 3,8 раза дольше, что и вызвало торможение

всего их жизненного цикла, т.е. онтогенеза.

Повышение уровня обмена веществ у ранних гоминид (если, конечно, оно

имело место) рассчитано на стабильное потребление относительно богатой

пищей экосреды. Двуногость, равнозубость и высокий метаболизм указывают

на то, что гоминиды эволюционно закономерно возникли в теплый интервал

10–7 млн. перед эпохой антарктического оледенения Тэйлор 5 (7–3,7 млн. с

двумя интерстадиалами).

Высокий метаболизм гоминид имел два важных последствия. Во–первых,

весьма вероятно, из–за повышения уровня удельного метаболизма у гоминид

замедлились темпы эволюции, что вытекает из зависимости между обменом

веществ, темпами онтогенеза, филогенеза и эволюирования (все замедляется

по мере роста метаболизма). Это обстоятельство наводит на мысль, что

результаты молекулярно–генетических определений эволюционного возраста

семейства гоминид вообще и современного человека, в частности, (В.Сарич,

А.Вилсон и др.), показывают заниженные даты, плохо согласующиеся с

палеонтологической летописью.

А.К.Вилсон, Р.Л.Канн и М.Стоункинг[18] исследовали молекулярно-

генетическую изменчивость митохондриальной дезоксирибонуклеиновой кислоты

(ДНК) в популяциях современных людей. Митохондриальная ДНК, находящаяся в

митохондриях клеток (клеточные органеллы, снабжающие клетку энергией), в

отличие от ядерной ДНК, наследуется только по женской линии, что

позволило А.К.Вилсону и др. выдвинуть гипотезу о некогда существовавшей

женщине (“Еве” популярной литературы), являющейся общим предком для всего

современного человечества. Поскольку максимальное разнообразие

митохондриальной ДНК наблюдается в негроидных популяциях (показатель

древности), сделан вывод о том, что “Ева” была близка к предкам негроидов

и обитала в Африке.

Возраст этой женщины оценен менее чем в 1/25 от возраста расхождения

гоминид и понгид. По В.Саричу, это 5 млн. лет, что датирует “Еву” менее

чем в 200000 лет (начало ледниковой стадии Рисс III, 204000–134000). Если

исходить из палеонтологического возраста гоминид (9 млн. лет), то “Еву”

надо датировать менее чем 360000 лет (теплый период Миндель/Рисс I,

362000–ок.350000 лет).

Европейские палеоантропологические находки склоняют к большему из двух

возможных возрастов “Евы”. В карьере Барнфилд Пит (Сванскомб, Кент,

Великобритания, нижняя часть нижнего среднего гравия, средний ашель [IV],

Миндель/Рисс II, ок. 340000–330000) обнаружена довольно прогрессивная

форма раннего человека разумного (“пресапиенса”), сближаемая с человеком

разумным штайнхаймским из карьера Сигриста (Штайнхайм–ан–дер–Мурр,

Баден–Вюртемберг, Германия, Миндел/Рисс, 362000–310000, синхронен

среднему ашелю соседнего карьера Саммет)[19], более прогрессивным, чем

классические европейские неандертальцы. Однако еще важнее находка в гроте

де Фонтешевад (Оргдей, Шаранта, Франция, слой Е 1, культура эвано, Рисс

II/III, 220000–204000), состоящая, правда, из одного фрагмента лобной

кости, но по-современному тонкого и лишенного признаков надглазничного

валика (образец Фонтешевад I). Выше залегавший образец Фонтешевад II

(осколок лобной и 2 теменные кости) гораздо примитивнее.

Эти находки ныне обычно относят (например, Б.Вандермерш) к

неандертальской линии гоминид, однако общеметодологические основания для

этого, на наш взгляд, сомнительны. Процесс сапиентации заключается в

инфантилизации формы черепа (неотения). Следовательно, надо предположить,

что от относительно мало неотеничного человека прямоходящего произошли

более неотеничные Сванскомб и Фонтешевад I, а затем от них произошли

опять мало неотеничные классические неандертальцы (ситуация, близкая

парадоксу прогрессивных и классических неандертальцев). Такой порядок

вещей противоречит закону Долло о необратимости эволюции.

Несколько позже появляются настоящие представители современного

подвида человека. Они известны в Африке и на Ближнем Востоке. Это

гоминиды из Класиес Ривер Маут (Капская провинция, Южная Африка, культура

питерсбург (средний каменный век), Рисс III или Рисс/Вюрм I/II, 120000 —

более 90000), протобушмены из Бордер Кейв (граница Свазиленда — Южной

Африки, культура питерсбург, Рисс III, 200000 или Вюрм II А, 75000, Вюрм

II Дюрнтен, 60000), гоминидные остатки (три коренных зуба) из грота Мумба

(Танзания, Рисс/Вюрм, 130000–109000 по урану), гоминид Омо I (Омо,

формация Кибиш, Эфиопия, Рисc III или Рисс/Вюрм, 130000 по урану),

гоминид из Мугарет–эль–Зуттие (Вади Амуд, Кинерет, Израиль, нижний слой,

финальный ашель ябрудской фации, Рисс III, 148000 по торий/урану),

протокроманьонцы из Джебель Кафзех (Вади Эль–Хай, Изреэль, Израиль, слой

Л, леваллуа–мустье, Вюрм I Брёруп, 100000–90000) и Мугарет–эс–Схул (Вади

Эль–Мугара, Хадера, Израиль, слой Б, леваллуа-мустье, Вюрм I В, 100000).

В Европе человек современного типа появляется позже: пещера Бачо–Киро,

Дряново, Габрово, Болгария слой 11, ориньяк 1 (ольшев) типа Ишталлошко

(нижний слой), Вюрм II Мурсхофд, 50000 +9000, –4000 (1 сигма) или более

43000 (2 сигмы) 14 С, куэва де Ла Кариуэла, Пиньяр, Гранада, Испания,

слои 3–2, типичное мустье с ориньякским влиянием, Вюрм II/III Хенгело

(39000–37500), навес Староселье, Бахчисарай, Крым, Украина,

восточно–европейский микок, Вюрм II Мурсхофд (51000–46500), 41000 (вне

навеса, 14 С), Ахштырская пещера, Адлер, Сочи, Краснодар, Россия, слои

8–7, зубчатое мустье (культура хоста), Вюрм II/III, 37000 (коллаген),

Вюрм II/III Ле Котте, 35000±2000 (торий/уран), но гомогенная хостинская

культура зубчатого мустье начинается в этой пещере, вероятно, с Вюрма II

Дюрнтен, более 58000 (коллаген).

Человек прямоходящий просуществовал до 300000 лет назад, например, в

Европе в Бильцингслебене (Артерн, Эрфурт, Тюрингия, Германия, древний

тейяк, Миндель/Рисс III, 350000–300000, торий/уран). Трансформация же его

в тип примитивного человека разумного началась определенно много ранее, о

чем свидетельствуют такие находки, как архаичный человек разумный из

Бодо–д'Ар, Аваш, Эфиопия, 500000–300000, и образцы пренеандертальцев из

Петралоны, Фессалоники, Халхидика, Греция, слой 11, прототейяк, ок.

700000, из Вертешсёллёша, Татабанья, Комаром, Венгрия, культура буда

(прототейяк), Миндель I/II (459000–383000), и из Кон–де–л'Араго,

Тотавель, Восточные Пиренеи, Франция, ансамбль 3 Г, Ф, Рисс I (?), более

400000, 320000 (Г), 220000 (Ф) уран, рацемизация аминокислот. Архаичный

человек разумный появляется в Восточной Азии несколько позднее в Дали

(Дуанжия, Шаанси, Китай, Рисс III, ок. 200000). Таким образом, человек

разумный появляется не позже Миндель/Рисса (362000–310000) и какое-то

время сосуществует с человеком прямоходящим.

Во–вторых, высокий метаболизм гоминид был чреват для них

прогрессирующим демографическим ростом. Из–за высокого метаболизма

продолжительность жизни и онтогенез у гоминид оказались растянутыми по

сравнению с другими равновеликими им млекопитающими. По этой причине

эволюционно–экологические реакции гоминид на перемены в экосреде были

заторможены. Стандартные млекопитающие реагируют на временный подъем

биопродуктивности экосреды (речь идет о кратковременных экологических

изменениях) немедленным увеличением своего поголовья, что с исчерпанием

природных ресурсов влечет за собой сокращение численности животных. Этот

процесс, называемый популяционными волнами, обеспечивает в общем

стабильную численность животных в биоме (если не считать ее периодических

пиков и спадов). Гоминиды в силу указанных причин (заторможенность

эволюционно–экологических реакций) не могли участвовать в популяционных

волнах наравне с другими млекопитающими. Неучастие же в популяционных

волнах создавало для гоминид тенденцию к медленному, но непрерывному

демографическому росту. Для сохранения равновесия со средой гоминиды

должны были выработать средства “искусственного” поддержания численности

своих локальных популяций на стабильном уровне с расселением излишков

населения.

На наш взгляд, беспрецедентная демографическая история гоминид

начинается в эпоху их ранних представителей по вышеописанным причинам.

Конечно, демография австралопитеков малоизвестна, однако можно

предполагать, что ок. 2,2 млн. лет назад их демографический рост

обозначился (предположительно, речь идет в основном об орудийном

австралопитеке умелом). Уже заселив Восточную и Южную Африку (даты

дискуссионны), гоминиды освоили Евразию, достигнув Франции ок. 2,2 млн.

(Сен–Валье) и примерно в то же время Алтая (Улалинка, Горно–Алтайск,

Алтай, Россия, галечная культура, средний виллафранк, 2,3–1,8 млн., более

1,5 млн. по термолюминесценции)[20]. Следующее значительное

географическое распространение гоминид связано с появлением первого

представителя рода “человек” — человека прямоходящего (генезис в

Восточной Африке между 1,8 — 1,6 млн.). Очень скоро человек прямоходящий

проник в Европу (Шандалья 1, Хорватия, 1,6 млн.; Вента Мисена, Испания,

1,36–1,27 млн.) и в Восточную Азию (Моджокерто, Ява, Индонезия, менее

1,9±0,4 млн.; этот гоминид, однако, иногда сближается с австралопитеком

умелым). Ранний человек прямоходящий использовал в Африке культуры

развитого олдовая, раннего ашеля, индустрию карари (Кооби–Фора, Туркана,

Кения, 1,65–1,25 млн.) и др. Однако в Европу он принес еще преашельскую

индустрию (Эль Акуладеро, Испания, 1,43–1,36 млн.), синхронную раннему

ашелю Восточной Африки. Следовательно, едва появившись (Нариокотоме III,

Кения, 1,6 млн.), человек прямоходящий стремительно распространился за

пределы Африки, что напоминает демографический взрыв.

В Гюнц/Минделе, возможно, африканская древнеашельская индустрия

достигла Италии (0,736–0,718 млн.) и Франции (Аббевиль, 0,654 млн.).

Очень вероятно, что африканский верхний ашель (начало 0,5–0,4 млн.) в

интерстадиале Миндель I/II был принесен в Европу (Торре–ин–Пьетра,

Италия, ок. 0,43 млн.). Это тем более вероятно, что в это время в Европе

все еще существовал древний ашель (Терра Амата, Франция, 0,38 млн.).

Следующее вторжение африканских популяций в Европу может быть связано с

миндель/рисским средним ашелем человека разумного штайнхаймского,

имеющего некоторые южные антропологические признаки (см. выше).

Первый (верхнепалеолитический) демографический взрыв современного

человека начался в интерстадиале Мурсхофд Вюрма II. Он отмечен появлением

ориньякского человека в Бачо–Киро (50000; и, возможно, синхронным

появлением человека современного типа в Староселье). В интерстадиале Вюрм

II/III этот демографический взрыв обозначился распространением

ориньякского человека до Франции на западе и представителей австралоидной

расы современного человека до Индонезии на востоке (Ниах грейт кейв,

Гунунг Субис, Саравак, Калимантан, Малайзия, галечная культура, более

41500±100 14С). Второй (неолитический) демографический взрыв связан уже с

рубежом плейстоцена/голоцена (см. гл. II, 1).

Приведенные факты показывают, что значимые био-демографические события

гоминид все связаны с теплыми периодами (интергляциалами и

интерстадиалами). Так, появление первых гоминид относится к интергляциалу

пре-Тэйлор 5 (10–7 млн.), появление австралопитека афарского — к

интергляциалу Эпоха 5 — ранний Гильберт (6–4,7 млн.), разделение

австралопитека афарского на виды австралопитек африканский, бойсов и,

предположительно, умелый (присутствие орудийных гоминид в Када Гона,

Эфиопия, более 2,63±0,5 млн.) — к интерстадиалу Бибер I/II (3–2,6 млн.),

экспансия орудийных гоминид в Евразию — к интергляциалу Бибер/Донау

(2,3–2 млн.), возникновение человека прямоходящего и его экспансия в

Евразию — к интерстадиалу Донау II/III (1,79–1,6 млн.), экспансия древних

ашельцев — к теплому Гюнц/Минделю II (736000–718000 в Италии), экспансия

поздних ашельцев — к интерстадиалу Миндель I/II (459000383000), экспансия

раннего человека разумного со среднеашельской индустрией — к

Миндель/Риссу (362000310000). Экспансия человека современного типа

принадлежит к интерстадиалу Мурсхофд (51000–46500) и интерстадиалу Вюрм

II/III (39000–34000), наконец, экспансия носителей производящих

неолитических культур — к интергляциалу голоцен.

Связь экспансии новых видов гоминид и их новых археологических культур

с теплыми периодами высокой биопродуктивности среды хорошо объясняется

нашей гипотезой относительно того, что гоминиды были двуногими

конвергентами существ типа двуногих динозавров, чья эволюционная природа

была рассчитана на условия высокобиопродуктивной среды. Напротив, в

холодные эпохи популяции гоминид должны были сокращаться, что, с

эволюционно–генетической точки зрения, должно было благоприятствовать

видообразованию в их среде. Новый вид возникает в предельно малой

популяции[21], но шансы найти следы такой популяции в палеонтологической

летописи ничтожны.

Таким образом, имеются основания считать, что основным биологическим

отличием гоминид от других млекопитающих были высокий уровень удельного

метаболизма и его вероятные эколого–демографические следствия.

Эволюционно запрограммированные на демографический рост гоминиды в

интересах поддержания своего баланса с экосредой должны были обзавестись

каким–то средством контроля своей численности, несвойственным другим

млекопитающим.

2. МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА

Помимо высокого уровня удельного метаболизма, человек и его предки

имеют еще одно важное отличие от высших животных, а именно: все орудийные

гоминиды располагали средствами коллективного производительного

потребления (коллективными орудиями), которых у животных нет. У животных,

по–видимому, независимо от уровня развития (беспозвоночные, позвоночные),

орудия как таковые представлены хорошо[22]. У них есть средства

индивидуального производительного потребления, т.е. орудия, используемые

производительно, но индивидуально (одиночные осы, дятловые вьюрки,

калифорнийские каланы, павианы, шимпанзе и др.). У животных есть также и

средства коллективного непроизводительного потребления: главным образом

коллективные жилища (термиты, муравьи, осы, пчелы и др.) или средства их

благоустройства (гидро–технические сооружения бобров). В отличие от

других орудийных животных, гоминиды освоили средства коллективного и

одновременно производительного потребления: орудия, изготовляемые

сообразно коллективной традиции и используемые в коллективных промыслах.

Судя по наклонностям высших приматов, избегающих трупоядения, и по

признакам загонной массовой охоты у людей разумных и прямоходящих,

непосредственный предок последних — первый орудийный австралопитек

(“человек умелый”) также, вероятно, был коллективным охотником, тем

более, что коллективная, но безорудийная охота хорошо известна у его

ближайшего родича — шимпанзе (мы не разделяем гипотезу о некрофагии у

гоминид[23]).

Таким образом, сама по себе орудийная деятельность гоминид

(производительное потребление орудий) не вызывает удивления (охота,

разделка мяса, обработка дерева и др. материалов). Отличительной

особенностью гоминид как орудийных существ было то обстоятельство, что их

производительные орудия носили коллективный характер. Именно поэтому

попытки функционально раскрыть загадку генезиса гоминидовой культуры

представляются наивными: загадочно не то, для чего применялись орудия

(охота, обработка пищи, самооборона и т.д. — все это есть и у животных),

а то, почему производительные орудия употреблялись гоминидами

коллективно. Это резонный вопрос, поскольку индивидуальные орудия,

гармонируя с носителем, обычно эффективнее тех же орудий при коллективном

применении, когда способности носителя усредняются. Поэтому не

удивительно, что эволюция не снабдила обычных животных коллективными

производительными орудиями, поскольку те менее эффективны, чем

индивидуальные. (Происхождение эффективности человеческих коллективных

орудий — это особый вопрос, см. далее).

Элементарные методологические соображения (обычно игнорируемые в

антропогенетической литературе) побуждают причинно–следственно связать

оба исключительных достояния гоминид: высокий уровень удельного

метаболизма и средства коллективного производительного потребления.

Конечно, связь здесь не может быть непосредственной. Высокий удельный

метаболизм вызвал эколого–демографические проблемы гоминид, что в свою

очередь обусловило нужду в небиологических средствах демографического

самоконтроля гоминидами состояния своих сообществ. Здесь и могла

понадобиться нашим предкам коллективность их средств производительного

потребления, поскольку можно показать, что между демографическим

состоянием конкретного микросоциума и степенью сложности практикуемой им

коллективной технологии имеется общее количественное соответствие. Для

обоснования этой демографо–технологической зависимости нам придется

отвлечься в несколько неожиданную область количественной теории

информации К.Э.Шеннона[24], точнее некоторых ее приложений.

Суть интересующих нас выводов из концепции К.Э.Шеннона состоит в

следующем. Представим человека, собирающегося совершить какой-то поступок

и имеющего при этом два варианта поведения в ходе совершения этого

поступка, но последствия обоих вариантов ему не ясны. Здесь человек

попадает в ситуацию неопределенности выбора образа действия из двух

альтернатив. Положим, человек получает сведения, позволяющие предпочесть

один вариант другому. Это означает, что он получил сообщение, снижающее

для него неопределенность выбора образа действия на одну единицу (из двух

исходных вариантов поведения). Такое сообщение для человека (или машины)

содержит, по терминологии К.Э.Шеннона, количество информации размером в

один бит. Если выборов образа действия больше, чем два, количества

информации, необходимой для оптимального избрания какой–то одной линии

поведения, потребуется больше, и сообщение, исключающее только одну из

трех линий поведения, будет содержать количество информации, меньшее, чем

один бит, однако, его при помощи математического аппарата теории

вероятностей можно перевести в биты. Теперь представим, что человек,

выбирающий из двух альтернатив и получивший тот бит информации, который

нужен ему для предпочтения одной из них, получает второе, но аналогичное

сообщение, которое уже никак не может повлиять на его выбор, так как он

прояснен первым сообщением. Это второе сообщение будет содержать в

подобной ситуации ноль информации. Отсюда следует вывод, что

положительное количество информации может заключаться только в сообщении,

несущем новые сведения. Есть основания считать, что человеческий мозг,

как и компьютер, оценивает количество информации, содержащейся в

поступающих сведениях, именно таким образом.

Теперь представим, что человеку или древнему гоминиду надо изготовить

два или больше одинаковых орудий (так называемый процесс репликации

артефактов). С первым орудием информационных проблем не будет, но,

изготавливая второе, создатель столкнется с информационным затруднением,

поскольку перестанет получать информацию (в количественном смысле, т.е.

новые сведения) о ходе репликации второго артефакта, так как все сведения

о нем он получил, создавая первый. Подчеркнем, что выявление этого

информационного затруднения вытекает из весьма абстрактной математической

теории и его крайне сложно представить в доступных аналогиях. Можно,

например, сказать, что создание двух идеальных копий человеку в принципе

недоступно. Можно объяснить из приведенных соображений, почему таким

изматывающим для человека является конвейерное производство, при котором

как раз необходимо тиражировать одинаковые артефакты. Наконец, можно

объяснить, с информационной точки зрения, почему отдыхом является смена

родов деятельности (такая смена избавляет человека от информационных

затруднений) и т.д.

В этой связи возникает вопрос: каким образом древним гоминидам и людям

современного типа удавалось и удается преодолевать информационные

трудности при репликации одинаковых артефактов? Возможным решением этой

проблемы является предположение, что в процессе тиражирования однотипных

артефактов их создатели постоянно допускали отклонения от стандартной

технологии воспроизводства изделий, относящихся к одному и тому же классу

орудий. Такие отклонения разнообразили стандартный процесс репликации и

облегчали ее информационный контроль. Из этого предположения следует

важный вывод, вполне поддающийся фактическому подкреплению. Суть этого

вывода состоит в следующем. Раз для успешной репликации однотипных

изделий требовались какие–то отклонения в том или ином технологическом

звене репликации подобных изделий, то такие технологические отклонения

будут более заметны в простом, а не в сложном технологическом процессе по

той простой причине, что, чем меньше технологических операций,

необходимых для создания изделия, тем сильнее будет искажен его облик при

отклонении от стандарта в какой–то операции. Напротив, если однотипные

артефакты требуют многочисленных технологических операций для своего

создания, то отклонение от стандарта в какой–то одной из этих операций

будет попросту малозаметно в общей массе результатов других

технологических операций, выполненных стандартно. Отсюда следует

небезынтересное заключение: чем больше степень сложности технологии,

необходимой для производства орудий, тем более стандартными будут

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10