Социально-политическая борьба в Новгороде XII- нач. XIII вв.

Социально-политическая борьба в Новгороде XII- нач. XIII вв.

Министерство образования Российской Федерации

Тюменский Государственный университет

факультет истории и политических наук

Кафедра отечественной истории

ДИПЛОМНАЯ РАБОТА

студента V курса

Кулешова Олега Ивановича

Социально-политическая борьба в Новгороде

XII – начала XIII веков

Руководитель:

доцент Пашин С. С.

Тюмень 2000

ОГлавление

Введение 2

Глава 1. Социально-политические коллизии 1117-1137 годов 11

Глава 2. Волнения после 1137 года 39

Глава 3. Смута 1209 года 58

Заключение 75

Список использованных источников и литературы 76

Исследования 77

Введение

ТАК УЖ СЛОЖИЛОСЬ, чТО НОВГОРОД СТАЛ НЕ ТОЛЬКО ИЗВЕСТНЕЙШИМ

ГОРОДОМ РОССИИ, НО И ЗАНяЛ ОСОБУЮ СТРАНИЦУ В ЕЕ ИСТОРИИ. ИМЕННО

С НИМ СВяЗАНЫ МНОГИЕ ДИСКУССИОННЫЕ ВОПРОСЫ В ОТЕчЕСТВЕННОЙ

ИСТОРИОГРАФИИ. НАПРИМЕР, МОЖНО ВСПОМНИТЬ О ПРИЗВАНИИ ВАРяГОВ. ЕЩЕ В

БОЛЬШЕЙ СТЕПЕНИ ВНИМАНИЕ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ ПРИВЛЕКАЛО ВНУТРИПОЛИТИчЕСКОЕ

УСТРОЙСТВО ВЕЛИКОГО НОВГОРОДА. ЯРКИЕ ПРИМЕРЫ ВЕчЕВОЙ ДЕяТЕЛЬНОСТИ

СВяЗАНЫ С РАЗЛИчНЫМИ ГОРОДАМИ ДОМОНГОЛЬСКОЙ РУСИ – КИЕВОМ,

ВЛАДИМИРОМ, СМОЛЕНСКОМ И МНОГИМИ ДРУГИМИ. НО ТОЛЬКО В НОВГОРОДСКОЙ

ЗЕМЛЕ ВОЗНИКЛА ОСОБАя ФОРМА ПРАВЛЕНИя - РЕСПУБЛИКА. СЛОЖИВШИЕСя ТАМ

ВЫБОРНЫЕ ОРГАНЫ ВЛАСТИ И УПРАВЛЕНИя ПРОСУЩЕСТВОВАЛИ ДО XV СТОЛЕТИя.

ПО МНЕНИЮ Н. И. КОСТОМАРОВА, УДЕЛЬНО-ВЕчЕВОЙ ПРИНЦИП ПОЛИТИчЕСКОГО

УСТРОЙСТВА яВЛяЛСя АЛЬТЕРНАТИВНЫМ ПУТЕМ РАЗВИТИя ДЛя ВСЕХ РУССКИХ

ЗЕМЕЛЬ, В СИЛУ РАЗЛИчНЫХ ПРИчИН УСТРЕМИВШИХСя К ЕДИНОДЕРЖАВНОМУ

ПРИНЦИПУ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ. УДЕЛЬНО-ВЕчЕВОЕ НАчАЛО ФЕДЕРАЦИИ НЕ

УСТОяЛО И ВОЗНИКЛО ОГРОМНОЕ ГОСУДАРСТВО.[1]

Актуальность темы данной дипломной работы обусловлена

современной историографической ситуацией в области изучения Древней

Руси, отличающейся поиском новых подходов и решений. С другой

стороны, как никогда актуальны слова Н. И. Костомарова: “Как бы то

ни было, удельно-вечевой мир для нас неясен; а, между тем,

изучение его может не только интересовать праздное любопытство, но

составляет насущную потребность разумного знания нашей истории и

важнейшую подмогу для уразумения нашего настоящего и, скажу более,

для наших практических целей и в настоящем, и будущем. Нужно ли

доказывать, что здравое и ясное узнание своего народа есть дело

первой важности в настоящее время?”[2] При этом трудно найти более

подходящий объект для изучения характера удельно-вечевого уклада,

нежели Новгород. Этому способствует относительное богатство

источниковых данных. В связи с этим основной целью данной работы

является: характеристика социально-политической борьбы в Новгороде

XII-начала XIII вв. Цель работы определяет следующие задачи: 1)

рассмотреть особенности социально-политической борьбы в период

становления Новгородской вечевой республики, 2) выявить основных

участников новгородских конфликтов XII - первой половины XIII в.,

3)проанализировать взаимосвязь социально-политической борьбы с

внешнеполитической ситуацией. Стараясь отказаться от многих

стереотипов, свойственных историкам прошлых лет, нельзя зачеркнуть

всю историческую науку предшествующей поры. Однажды такой эксперимент

был поставлен – результаты плачевны. Только свобода мнений и

взглядов, их анализ могут позволить выявить истину. Но, тем не

менее, данная работа не претендует на решающее слово по

обозначенной проблеме. Истина многогранна и, быть может, одну из

граней нам удастся осветить.

Хронологические рамки дипломной работы охватывают целостный

период в развитии новгородских социально-политических конфликтов. С

одной стороны именно на рубеже XI и XII столетий начинается

история социально-политической борьбы как постоянного фактора

внутренней жизни средневекового Новгорода. С другой, это связано с

началом раздробленности на Руси, заметным ослаблением власти Киева

и окончанием домонгольского периода развития русских земель. С

этого времени в их истории начинается новый период.

Методологическую основу исследования и выдвинутых в дипломной

работе положений составили категории и законы марксистской

философии. В течение долгого времени историки ведут дискуссию по

поводу классовой природы конфликтов в новгородском обществе. В

последнее время все большее распространение получает идея, согласно

которой Древняя Русь данного периода не знала сложившихся классов.

Таким образом, борьба в Новгороде XII - начала XIII вв. не являлась

атрибутом феодального общества и, по характеристике И. Я. Фроянова,

имела доклассовой характер. Кроме того, для реконструкции картины

новгородского мира и процессов, протекавших в нем, имеет

определенный смысл обратится в ряде случаев к исторической

антропологии. Это позволяет по-новому понять природу исторической

закономерности, не возвышающейся над человеком и обществом, а

складывающейся в процессе живой, конкретной общественной практики

людей. Оставшиеся от той эпохи тексты дают возможность

реконструировать мировоззрение людей и понять некоторые особенности

их ментальности, что в свою очередь позволяет приблизиться к

пониманию произошедших событий как выражения видения мира и

социокультурного представления людей того времени.

Источниками по избранной теме служат летописи. Для нас

первостепенное значение имеет Новгородская Первая летопись.[3]

Определенное значение сохраняют и поздние летописи новгородского

круга, а также летописи, происходившие из других регионов Руси.

Надо отметить, что XII-XIII вв. – время, когда переживает расцвет

летописание местных центров на Руси. Старейший из них,

естественно, Новгород, где общерусские летописи велись еще в

предшествующую эпоху. Однако в XII-XIII вв. новгородское летописание

уделяет все большее внимание местным событиям. Нам известны здешние

летописцы – священник Герман Воята (XII в.), пономарь Тимофей (XIII

в.). Текст Новгородской Первой летописи позволяет судить о месте и

важнейших вехах летописной работы в Новгороде. В своей основе он

содержит летопись, ведшуюся в канцелярии новгородского архиепископа.

Летопись эта дошла до нас в двух изводах – старшем и младшем.

Старший извод представлен пергаментным списком XIII-XIV вв. –

древнейшим из списков русских летописей. Список завершается

известием за 1352 г., начало же его утрачено вплоть до 1106 г. В

младшем изводе, но в списках более позднего времени, до нас дошло

начало летописного свода. Важнейшие из этих списков Комиссионный и

Академический, относятся к XV в. (последнее известие под 1446 г.).

Для изучения социально-политической борьбы в Новгороде обозначенного

периода это основной источник информации.

Кроме того, в работе использованы сведения Лаврентьевской,

Никоновской и Тверской летописей. Лаврентьевская летопись содержит

копию летописного свода 1305 г., сделанную в 1377 г. группой

переписчиков под руководством монаха Лаврентия по заданию Суздальско-

нижегородского князя Дмитрия Константиновича.[4] Текст свода

начинается с Повести временных лет и доводится до 1305 г. В

летописи отсутствуют известия за 898-922, 1263-1283, 1288-1294 гг.

Свод 1305 г. представляет собой великокняжескую летопись,

составленную в период, когда великим князем владимирским был

тверской князь Михаил Ярославич. В основе ее лежал свод 1281 г.,

дополненный тверскими летописными известиями.

Никоновская летопись является летописным сводом XVI в.,

названным по принадлежности одного из списков патриарху Никону.

Основная часть Никоновской летописи составлена в 1539-1542 гг.[5]

Летопись представляет собой громадную компиляцию, созданную на

основе использования многих, в том числе не сохранившихся до

нашего времени источников. Среди них летописи, близкие к

Новгородской V, Воскресенской, Иоасафовской (с1446 г.), Хронограф и

др., а также отдельные повести и сказания о крупных исторических

событиях, местные летописи и произведения устного творчества.

Тверская летопись является сборником, составленным в 1534 г.

ростовским жителем, не получившим школьного образования.[6]

Материалами при составлении сборника, в котором описание событий

оканчивается 1499 г., служили: Хронограф, Софийский Временник,

Новгородская летопись, Суздальская летопись и Летописец княжения

Тверского. Тверская летопись иногда сообщает среди заимствований

некоторые новые факты или представляет старые в несколько ином

свете. Для нас Лаврентьевская, Никоновская и Тверская летописи

прежде всего интересны тем, что позволяют проверить и дополнить

известия Новгородской Первой летописи.

Данная работа построена с максимально большим учетом всей

отечественной историографии проблемы и во многом опирается на труды

С. М. Соловьева, Н. И. Костомарова, М. Н. Тихомирова, Н. Л. Подвигиной,

В. Л. Янина, И. Я. Фроянова, О. В. Мартышина и других историков.

Исследования дореволюционных и советских ученых рассматривались в

едином потоке развития исторической науки, без противопоставления их

друг другу и разделения на «научные» и «ненаучные».

С. М. Соловьев видел в новгородском строе народовластие и

относился к нему отрицательно. Необходимость призвания князей для

него – результат банкротства народовластия. Он строит новгородско-

княжеские отношения периода республики по схеме призвания варягов:

раз народовластие беспомощно, не может обеспечить порядка, ему

остается только покориться воле князей. В конце концов, все это

выливается в победу Москвы, то есть в победу государственного

начала над родовым.[7]

Следующий крупный шаг в изучении новгородской темы был сделан

В. О. Ключевским. С его именем связано обращение русской

исторической науки к социально-экономическим проблемам. Будучи

буржуазным либералом, противником как самодержавия, так и революции,

В. О. Ключевский дал во многом реалистическую оценку политической

истории Великого Новгорода, стремясь вывести ее из экономических

условий. Исследователь избежал абстрактного противопоставления

республиканского и монархического принципов. Он объясняет слабости

государственных учреждений Великого Новгорода глубоким антагонизмом

между имущими и неимущими, столкновениями между центром и

периферией, распылением власти. Для В. О. Ключевского Новгород не

являлся символом народоправства. За формами вечевой демократии он

различает контуры боярского совета, скрытой пружины власти. Основы

политических учреждений Новгорода исследователь видел главным образом

в торговле.[8]

Н. И. Костомаров представляет наиболее характерный пример

идеализации Великого Новгорода с либеральных антимонархических

позиций. В древней русской истории он выделяет два периода и два

уклада «по развитию внутренней народной жизни» - удельно-вечевой и

единодержавный. Историк видит идеал удельно-вечевой жизни в

самостоятельности земель русского мира во внутренних делах при

сохранении связи между всеми ними. Среди причин политической

самобытности Новгорода Н. И. Костомаров первой называет этническую.

Он предполагает, что новгородцы были выходцами с юга,

переселившимися с берегов Днепра. На севере они нашли славянских

поселенцев, но южная народность осталась в Новгороде «первенствующею»,

отсюда «нравственная связь с отдаленным Киевом».[9] Идеализация

новгородских устоев проявляется у Н. И. Костомарова по-разному. Он

видит в них «механизм независимости и гражданской свободы» и

распространяет эту свободу на всех одинаково: “В Новгороде все

исходило из принципа личной свободы. Общинное единство находило

опору во взаимности личностей. В Новгороде никто если сам не

продал своей свободы, не был прикован к месту. Свобода выдвигала

бояр из массы, но тогда эгоистические побуждения влекли их к

тому, чтобы употребить свое возвышение себе в пользу, в ущерб

оставшихся в толпе; но та же самая свобода подвигала толпу против

них, препятствовала дальнейшему их усилению и наказывала за

временное господство – низвергала их, чтобы дать место другим

разыграть такую же историю возвышения и падения”.[10] Н. И.

Костомаров не замечает изменений в социальной основе

«севернорусского народоправства». Новгород представляется ему

воплощением единого для всей Древней Руси общинного духа.

Вытеснение общинного духа феодальным не отмечено. Отсюда следует,

что конфликты являли собой выступления народа против зазнавшихся и

обманувших его доверие должностных лиц, а вовсе не были следствием

противоположности бедности и богатства.[11]

Академик Б. Д. Греков стал творцом традиции, согласно которой

учреждение республиканских институтов в Новгороде датируется 1136 г.

По его мнению, в этом году Новгород пережил настоящую революцию.

При этом отмечается активное участие в ней феодально-зависимого

населения. Б. Д. Грекова привлекала генеральная линия развития Древней

Руси – феодализация. Это предполагало отказ от эксцессов теории

торгового капитала М. Н. Покровского и подчеркивание последовательно

феодального характера средневекового Новгорода. Такой же позиции

придерживались М. Н. Тихомиров, А. В. Арциховский и Б. А. Рыбаков.[12]

С наступлением периода феодальной раздробленности возникли условия и

для отстаивания независимости, и для вечевых собраний. В советской

историографии 30-50-х гг. эта концепция была общепринятой.[13]

По мнению В. В. Мавродина, “многолюдный, со сложной социальной

структурой, с многочисленными классовыми группировками, Новгород

являл собой картину постоянной классовой борьбы”. В ходе борьбы с

киевскими князьями новгородцы, тяготившиеся зависимостью от Киева,

добились установления в Новгороде вечевого строя с весьма

ограниченной княжеской властью. Новгород стал боярской республикой с

боярской аристократией во главе. Историк пришел к выводу, что

вече нельзя считать выражением народоправства, так как все решения

в конечном итоге принимались боярами. Таким образом, частая смена

новгородских посадников и тысяцких на самом деле отражала лишь

борьбу внутри боярско-купеческой олигархии. Из этого, согласно В. В.

Мавродину, следует, что ничего демократического в политическом

устройстве Новгорода не было. В целом же в феодальной

олигархической вечевой республике не только не устраняли причин

классовой борьбы, а, наоборот, обуславливали ее обострение.[14]

В. Л. Янин говорит о принципиальной разнице политических

структур, существовавших на севере и юге, так как на севере

государственная власть возникла на основе договора, а на юге –

завоевания. Потому на севере княжеская власть изначально была

ограничена условиями. Исследователь является сторонником концепции

«антикняжеской борьбы», согласно которой в Новгороде боролись против

самого принципа княжеской власти, инициатором чего являлось

новгородское боярство. При этом основным доводом является традиция

экстерриториальности новгородских князей. В последнее время В. Л.

Янин говорит о том, что начало XII в. ознаменовалось в Новгороде

очередным разделом власти между великим князем и новгородским

посадником, а результатом было фактическое отделение от Киева. Это

привело к укреплению новгородской боярской демократии.

Законодательный орган Новгорода фактически сливался с “митингом”, и

каждый, кто находился в толпе, воспринимал себя в качестве

участника политической жизни. Внутренняя борьба в основном велась

между боярскими группировками трех городских концов за передел

власти. В XII-XIII вв. не приходится говорить о каком-либо народном

движении против бояр. Такое движение появляется, по мнению В. Л.

Янина, только в середине XV в.[15]

Н. Л. Подвигина отводит Новгородской республике особое место в

истории Древней Руси. Она характеризует Великий Новгород как

самостоятельное и очень своеобразное государство, резко отличавшееся

от всех древнерусских земель по своему политическому строю. XII-

XIII вв. стали веками углубления классовой дифференциации

новгородского общества, обострения социальных граней между различными

слоями населения, усиливается обособление аристократической верхушки

внутри господствующего класса феодалов. Усиление экономического

могущества боярства вело к возрастанию его политической роли. В

условиях обострения внутрифеодальной и классовой борьбы происходит

укрепление боярского государства и постепенное отвоевывание все

новых позиций у князя. В конечном итоге это привело к победе

боярства к концу XIII в. и фактической ликвидации княжеской власти

в Новгороде.[16]

И. Я. Фроянов отмечает, что на рубеже X-XI вв. начинается

процесс, в ходе которого племенные союзы постепенно уступают место

союзам территориальных общин, то есть городам-государствам, которые

в летописях именуются волостями и землями. Перед нами

государственность с полным набором присущих ей признаков: наличием

еще более окрепшей публичной власти, зачатков налогообложения и

размещением населения по территориальному принципу. Но это уже

ситуация, когда община приобретает форму государства. Такой

государственности соответствовали все другие сферы общественного

бытия, в частности, модус социальной борьбы. И. Я. Фроянов

утверждает, что социальная борьба в Древней Руси была доклассовой.

Она охватывала свободное население, относительно единое и не

разделенное еще на феодальные классы, хотя и не однородное в

имущественном и социальном отношении. Бояре, по И. Я. Фроянову -

лидеры общества, которые, подобно князю, еще не оторвались от

народа. Вече играло определяющую роль в политической сфере, а

основной военной силой было народное ополчение. Постепенно шел

процесс распада городов-государств на более мелкие волости. Такого

рода социальные организмы, по И. Я. Фроянову, были характерны для

многих обществ, переживших переходный период от первичной

первобытнообщинной формации ко вторичной, где на передний план

выходят социальные антагонизмы.[17]

Согласно А. В. Петрову, главная особенность новгородского

народовластия в том, что оно было властью составлявших Новгород

общинных корпораций, которые образовывали самоуправляющиеся части

города и придавали городской общине как целому федеративный

характер. Общеновгородское вече, в первую очередь, являлось

совещанием сторон и концов. Отношения вражды и соперничества,

издавна существовавшие между сторонами и концами и унаследованные

ими от ритуалов дуальной организации, служили традиционным фоном

для распрей территориальных боярских группировок из-за власти. До

середины XII в. внутренние коллизии на берегах Волхова в

значительной мере сглаживались столкновениями городской общины с

князем как ставленником Киева, а после событий 1136-1137 гг.

появилось больше возможностей для развития внутренней борьбы – в

первую очередь, борьбы вечевых группировок, состоявших из жителей

отдельных территориальных подразделений Новгорода, за государственные

должности. А. В. Петров, как и И. Я. Фроянов, не принимает

концепцию «антикняжеской борьбы».[18]

О. В. Мартышин отмечает, что в Великом Новгороде шел процесс

постепенного превращения родовой организации в политическую. Однако

скудость сведений не позволяет последовательно и исторически

конкретно проследить все его этапы и выявить их качественное

своеобразие. По мнению исследователя, нельзя абсолютизировать

определенные моменты исторической действительности. Так, например,

советские историки отвергли взгляд на исконную самобытность

Новгорода, выводимую Н. И. Костомаровым из сообщений летописи о том,

что новгородцы призвали князей, тогда как другие земли были

завоеваны варягами. В безапелляционном отрицании особенностей

политического строя Новгорода до начала XIII или даже до середины

XII в. О. В. Мартышин отмечает некоторое преувеличение в угоду

определенной исторической концепции И. Я. Фроянова. По его мнению,

верный путь лежит где-то посередине и состоит в синтезе двух

интерпретаций. Специфика Новгорода в период полного развития

республиканских институтов заключается не в том, что там часто

собиралось вече, а в том, что была создана система избираемых и

сменяемых по воле веча должностных лиц; что приглашение и изгнание

князя рассматривалось как нормальный ход государственных дел.

Антикняжеские веча напоминали народные возмущения, восстания, каковые

случались и при явно монархическом строе во всех странах мира.

Монархические концепции вовсе не исключают таких случаев и даже

объявляют их неизбежными, если государи нарушают свой долг и

забывают о благе подданных. Власть бояр была постоянна и незыблема

с момента консолидации бояр в качестве стойкой социальной группы

до падения республики, потому не стоит придавать особого значения

пребыванию конкретного боярина в должности и его смещению. В

политике Новгорода никак не просматривается стремление к единению с

Русской землей. Такое стремление, несомненно, было, но диктовалось

оно не столько идеальными соображениями, сколько экономическими,

политическими и военными интересами. Новгород был поглощен собой и

думал, главным образом, о сохранении всеми средствами своей

самостоятельности. О. В. Мартышин старается избежать установления

узких хронологических рамок появления новгородских вольностей, так

как нет достаточной доказательной базы для их выделения.[19]

Дипломная работа состоит из введения, трех глав, заключения и

списка источников и литературы. Во введении обосновывается

актуальность темы исследования, определяются цель и задачи работы,

даются краткая характеристика источников и обзор историографии

вопроса. В первой главе рассматриваются социально-политические

коллизии в Новгороде 1117-1137 гг. Во второй главе дипломной работы

анализируются новгородские волнения после 1137 г. XII в. Последняя

глава посвящена событиям 1209 г., выразившимся в полной смене

высшего новгородского руководства и мятеже. В заключении исследования

подводятся итоги.

Глава 1. Социально-политические коллизии 1117-1137 годов

В НАчАЛЕ XII В. АКТИВНО ИЗМЕНяЕТСя ВНУТРЕННяя И

ВНЕШНЕПОЛИТИчЕСКАя ОБСТАНОВКА В РУССКИХ ЗЕМЛяХ. НАБЛЮДАЕТСя УСИЛЕНИЕ

ИХ ”СЕПАРАТИЗМА“. КНяЖЕСКИЕ УСОБИЦЫ ПОДОРВАЛИ ОБОРОНОСПОСОБНОСТЬ

КИЕВА. БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ ПРИНЕСЛА ЭПОХА КРЕСТОВЫХ ПОХОДОВ. БЛАГОДАРя

КРЕСТОНОСЦАМ ЗАПАД ПРОЛОЖИЛ СЕБЕ НОВЫЕ ПУТИ НА ВОСТОК. КИЕВ

УТРАТИЛ РОЛЬ ПОСРЕДНИКА В ТОРГОВЛЕ ЕВРОПЫ СО СТРАНАМИ ВОСТОКА.

НАШЕСТВИЕ ПОЛОВЦЕВ ЗАТРУДНИЛО ДВИЖЕНИЕ ТОРГОВЫХ КАРАВАНОВ ИЗ КИЕВА

В ЦАРЬГРАД И КРЫМСКИЕ ГОРОДА.

Упадок Южной Руси вел к тому, что Киев все больше утрачивал

значение столицы государства – старейшего и самого богатого из

русских городов, собиравшего дань со всей Руси. Усилился поток

переселенцев из Южной Руси под давлением кочевников великой степи.

Внутреннее положение дел в Новгородской земле было несколько

лучше, чем в остальной Руси. “Перемещение торговых путей Европы

благоприятно сказывается на торговле Новгорода с бассейном Волги:

через Новгород и владимирско-суздальские города направляются новые

пути европейской торговли с Востоком“.[20] Новгород все сильнее

проявлял отличие в области политического устройства. По замечанию

Н. И. Костомарова, “федеративное или удельно-вечевое начало проникало

в жизнь и других земель; только в Новгороде оно проявилось

осязательнее”.[21] До 30-х гг. XII в. все в Новгороде было

довольно спокойно, хотя этот термин здесь весьма условен. Наиболее

значительным, с точки зрения социально-политической борьбы, оказался

1136 г. События этого года не дают покоя историкам вот уже в

течение двух веков. Лаконичность летописных данных служит поводом к

различным предположениям и теориям. Так как любые реальные события,

будучи вставлены в мифологическое пространство, теряют подлинное

значение, связь и смысл, то по ходу рассмотрения самой драмы мы,

по возможности будем уделять внимание декорациям. Это хоть немного

приблизит нас к атмосфере того времени, и быть может, даст

возможность лучше понять происходившее.

Первое, о чем следует упомянуть – это обстоятельства, которые

были причиной определенного своеобразия Новгорода. Во-первых,

географическое положение региона зачастую давало Новгороду шанс

избежать тех потрясений, которые испытывали другие русские земли.

Дремучие леса и болота служили естественным барьером для

кочевников. Водный путь вовсе не был желанным для половецких орд,

которые предпочитали степи. Именно это, судя по всему, не давало

возможности изгнанным из Новгорода князьям возвращать себе власть с

помощью кочевников. Новгород расширял свои владения на север,

запад и восток, и не встречал соперничества с другими русскими

землями; в то же время увеличение владений приносило ему богатства.

Близость Балтики также способствовала процветанию новгородской

торговли. Далее следует упомянуть о стихийных бедствиях и всякого

рода иных катаклизмах, которые скорее являлись обыденным делом,

нежели чем-то из ряда вон выходящим. Так, Новгород горел в 1111,

1113 и в 1134 гг.[22] В 1127 и 1128 гг. имели место наводнения.

По сообщению летописца в 1128 г. был голод и новгородцы ели

липовый лист, березовую кору, солому и конину. Однако это было

еще не самое ужасное меню. Судя по фразе “тако другымъ падъшимъ

от глада”, можно уже вести речь о людоедстве, или как минимум,

трупоедстве. Трупы лежали по городу, а смрад стоял такой, что его

нельзя было вынести. Имело место и бегство населения от голода.

То есть картина уже только по описанным событиям вырисовывается

весьма безрадостная, а подобные события вовсе не являлись

единичными.[23] Следует заметить, что условия жизни - не важно,

хорошие или плохие - всегда накладывают свой отпечаток на людей, на

их характер, образ мыслей и действий, реакцию и т. д. Проблема

голода стояла перед новгородцами весьма остро. Характерной чертой

Новгородской земли являлось то, что сплошь и рядом не хватало

своего хлеба, и поэтому ощущалась нужда в привозном зерне. Это

лучше всего подтверждается тем обстоятельством, что в XII-XIII вв.

суздальские князья при каждой ссоре с Новгородом подвергали

новгородцев всем бедствиям голода, прекращая доставку хлеба из

своих земель. Новгородская летопись сообщает об этом под 1170,

1204, 1205, 1218, 1230 гг.[24] Цены на хлеб при этом достигали

нередко немыслимых размеров. Возможно, именно этот фактор играл не

самую последнюю роль в том, что большая часть военных походов,

особенно на чудь, проходила зимой, а чаще всего, весной. То есть

тогда, когда не только нет земледельческих работ, но и подходят к

концу припасы, что в свою очередь, вело к нарастанию определенной

социальной напряженности. Кроме того неплодородные почвы

стимулировали развитие отраслей не связанных сельским хозяйством.[25]

Есть еще один любопытный аспект игравший, судя по всему,

немаловажную роль в мироощущении новгородца того времени. За 1111 -

1135 гг., по данным летописца, было пять “знамений”.[26] Под ними

понимались солнечные, лунные затмения, а также особое буйство

стихии – например, неординарные удары грома. Сам используемый

летописцем термин “знамение”, весьма недвусмысленно указывает на

понимание этих явлений природы населением. Не столь уж важно в

данном случае, языческим или православным. Все это говорит об

особом миропонимании, свойственном человеку той эпохи. Часто после

этого летопись рассказывает о постройке церквей, монастырей и так

далее. Впрочем, храмы строили ежегодно, что не удивительно, ибо

при столь “веселой” жизни необходимость постоянно, если не

усиливать, то хотя бы поддерживать влияние православия на народ

очевидна. Храмы, правда, столь же часто горели, так что процесс

был непрерывно-бесконечным.[27]

Оценивая события, случившиеся при Всеволоде Мстиславиче, Н. И.

Костомаров посчитал, что несправедливо говорить о том, что они

произвели коренной переворот в политическом порядке Новгорода. Дело

в том, что еще в 1102 г. Святополк и Владимир составили между

собой ряд, чтобы Мстислава взять из Новгорода и посадить во

Владимире-Волынском, а Новгород отдать Святополку. Однако планам

этим не суждено было сбыться, так как на их пути стали

новгородцы.[28] О. В. Мартышин говорит о том, что сразу же после

смерти Владимира Мономаха произошло решающее обострение новгородской

борьбы, которое, однако, не было неожиданным и подготовлялось

предшествующими событиями.[29]

В такой весьма бурной обстановке в 1125 г. в Киеве умирает

Владимир, и его сменяет Мстислав. Еще ранее, в 1117 г., Мстислав,

бывший в ту пору новгородским князем, 17 марта покинул Новгород и

отправился в Киев к отцу, который уже тогда, надо полагать,

видел в нем своего приемника и чувствовал приближающуюся смерть.

Никоновская летопись содержит более детальную запись: “Выведе

Владимеръ Манамахъ сына своего Мстислава изъ Новаграда и посади

его въ Белеграде, а въ Новеграде седе Всеволодъ Мстиславичь “.[30]

То есть летописец ясно дает понять, что перевод состоялся по воле

киевского князя, но никак не новгородцев. На этот же факт, но

со ссылкой на Ипатьевскую летопись, указывает И. Я. Фроянов. Он

расценивает это как “ ущемление самостоятельности новгородской общины

“.[31] Именно при “Всеволоде вновь усилилось сепаратистское движение

в Новгороде, приведшее, в конце концов, к образованию Новгородской

вечевой республики“.[32] Как бы то ни было, уход Мстислава и

посажение Всеволода прошли тихо. Почему же новгородцы, которые еще

в 1102 г. настаивали на своем праве не отпускать своего князя по

требованию великого князя, в 1117 г. не оказали никакого видимого

противодействия? По мнению В. Л. Янина, в тот момент “желание

Мстислава быть ближе к великокняжескому столу, на который он имел

право после смерти Владимира, совпало с желанием новгородцев

получить себе в князья Всеволода Мстиславича“.[33] Итак, покидая

Новгород, Мстислав, согласно летописи, посадил сына Всеволода на

новгородском столе, то есть князем вместо себя. Далее начинают

происходить весьма любопытные события. Сообщив о посажении на стол

Всеволода, новгородский летописец говорит о знамении, да не

простом, а в Святой Софии. В качестве знамения были восприняты

небывало сильные раскаты грома. Кроме того, обращает на себя

внимание очень странная и не свойственная для иных известий о

знамениях вещь – указан не только день, но и точное время: 14 мая

в 10 часов вечера. Затем последовало лунное затмение.[34]

Разумеется, что от этого современники ничего хорошего не ждали. На

этом, вроде бы, все затихает, если не считать смерти посадника

Добрыни 6 декабря. Но запись за следующий, 1118 г., заставляет

усомниться в социально-политическом спокойствии в Новгороде.

Начинается с того, что сообщается о смерти следующего посадника

Дмитра Завидича 9 июля и добавляется: “посадницявъ 7 месяць

одину”. Вот это “одину“ и вызвало вопросы исследователей, но об

этом ниже. А сейчас обратим внимание на мероприятие, которое

провел Мстислав и Владимир. Они тем же летом вызвали в Киев

всех новгородских бояр “и заводи я къ честному хресту“. Часть

бояр они отпустили домой, а часть оставили в заточении,

разгневавшись на грабеж Даньслава и Ноздрьчи. Гнев также пал на

некоего “сочьскаго на Ставра“.[35] По мнению Н. И. Костомарова, это

ни кто иной, как Ставр Годинович русских былин.[36]

Надо отметить, что практика приведения к кресту не являлась

редкостью, и мы с ней еще столкнемся в дальнейшем. Поэтому не

лишним будет попытаться разобраться в сути вопроса. Вызов бояр в

Киев, взятие их в заложники, принуждение к клятве –

крестоцелованию, говорит о том, что: 1) Подобная клятва играла роль

100% гарантии выполнения каких–либо обязательств. Причем клятва

осуществлялась в устном варианте, что говорит о некоторых аспектах

морали того времени и влиянии религиозных представлений, в данном

случае, на бояр, а не на простых граждан. Возможно, “некоторых”

определили в заточение еще и потому, что они отказались выполнить

обряд. Хотя для заточения было достаточно их вины в грабеже

людей, находившихся под защитой киевского князя. 2) Бояре являлись

той частью общества, посредством которой возможно было оказать

влияние на все общество. То есть она провоцировала общество и,

как минимум, имела в своих руках неофициальную, но при этом

близкую к 100% реальную власть, в отличие от князя. Иначе

теряется всякий смысл вызова и крестоцелования.

В то же время то, что князю позволялось призывать

новгородских бояр к себе, а затем делать с ними то, что он

считал необходимым, а они, в свою очередь, являлись к нему,

несомненно, отдавая себе отчет в том, что их может ожидать за их

дела, говорит либо о неком праве князя на подобные действия (не

только в виде закона), либо невозможности бояр отказаться,

вследствие ожидаемых последствий. Например, мог последовать разрыв

отношений с князем в Киеве и, как результат, затруднения в

торговле с Византией, а это был бы удар по экономическому

благополучию Новгорода, то есть, не в последнюю очередь, тех же

бояр.

В чем же причина вызова бояр в Киев, а точнее,

вмешательства киевского князя? Надо полагать, что грабеж Даньслава

и Ноздрьчи задел интересы Киева. Но тут возникает новый вопрос –

как? Ответ на этот вопрос дал Н. М. Карамзин: “Беспокойные

новгородцы, употребляя во зло юность своего князя Всеволода,

мятежными поступками заслужили гнев Мономаха”.[37] Другими словами,

после ухода Мстислава и затмения, а также смерти посадника Добрыни

темп социально-политической жизни Новгорода несколько ускорился, а

власть князя ослабела. Исходя из того, что Киев вступился за

Даньслава и Ноздрьчу, можно сделать вывод о том, что они были

проводниками политики Киева. Совершенно верно охарактеризовали

сложившуюся к началу 1118 г. ситуацию словом “смятение“ Н. И.

Костомаров и С. М. Соловьев.[38] Любая смена власти часто приводит

к нестабильности вначале в умах, а затем и в повседневной жизни.

Кроме того, представляется справедливым мнение О. В. Мартышина,

считающего боярство “носителем сепаратистских настроений на заре

движения за независимость”. Как аналог он приводит случай с

покорением Вольного города Иваном III, когда в первую очередь были

переселены именно бояре.[39]

Относительно термина “грабеж” также не все однозначно. Кроме

известного, судя по всему, это слово в те времена имело и еще

одно значение. Еще С. М. Соловьев писал, что грабеж иногда

происходил “вследствие судного приговора, и потому трудно решить,

виновны ли были Ставр и бояре в насилии или только в

несправедливости”.[40] М. Н. Тихомиров также допускает именно такой

ход событий: “Само слово «грабеж», возможно, указывает на судебную

расправу с Даньславом, совершенную по вечевому постановлению”.[41]

Допускает такой ход событий и И. Я. Фроянов.[42] Надо заметить,

что на участие в грабеже, и вообще в тех событиях, даже

свободного люда (не говоря уже о несвободных) летописец не делает

ни малейшего намека. Следовательно, есть основание говорить о том,

что: 1) грабеж в данном случае все -таки явился следствием судебного

решения; 2) очевидно суд не был вечевым, то есть высшим, иначе,

несомненно, на поползновения Киева последовала бы реакция

новгородцев. Именно бояре осуществили этот суд, а сотский Ставр

взял на себя функции исполнителя. Также велика возможность того,

что во главе этого действа стоял посадник Дмитр Завидич, который,

как уже говорилось ранее, посадничал 7 месяцев “одину“. Вызов в

Киев последовал уже после его смерти, когда вектор политического

равновесия изменил свою направленность. С этих позиций вызов

новгородских бояр в Киев и последовавшие события выглядят своего

рода “чисткой”.

Теперь настало время вернуться к еще одному интересному

термину – слову “одину”. Здесь представляется обоснованной и версия

Л. В. Янина. Согласно ей, текст летописи следует понимать буквально.

То есть посадник Дмитр Завидич действительно управлял Новгородом 7

месяцев один. В свою очередь, это дает еще одно уточнение к

пониманию вызова новгородских бояр в Киев. В подтверждение этой

версии В. Л. Янин приводит известие летописи под 1197 г., где

говорится о том, что “прииде от Чернигова к Новугороду князь

Ярополк Ярославиць…; и сидевши ему одину 6 месяць, из

Новагорода”.[43] В то время посадник Мирошка находился в заточении

у Всеволода Юрьевича, и Ярополк правил 6 месяцев один.[44]

В 1125 г. Мстислав занял стол отца в Киеве. И следом идет

весьма симптоматичное сообщение о том, что “въ то же лето бяше

буря велика”, были довольно велики убытки в движимом и недвижимом

имуществе.[45] Но сообщение, заканчивающее отчет за 1125 г.,

вызывает, по меньшей мере, удивление: “Въ то же лето посадиша на

столе Всеволода новгородци“.[46] Ранее мы уже говорили о том, что

Всеволод уже был посажен на этот стол в 1117 г. Однако разница

здесь есть. Во втором случае Всеволода посадил уже не князь, а

сами новгородцы. К сожалению, сведения летописи крайне скудны.

Именно поэтому справедливо замечание О. В. Мартышина, который

считает, что “остается лишь гадать, случайна ли эта фраза или

после смерти Мономаха новгородцы сочли нужным как бы переутвердить

своего князя, заодно подчеркнув решающую роль города в занятии

княжеского стола”.[47] Однако это лишь один из возможных взглядов.

В свете вышеупомянутого снова необходимо вспомнить о Дмитре

Завидиче, посадничавшем 7 месяцев в одиночку, и о вызове бояр в

Киев. Трудно сказать, лишили ли Всеволода стола, как считает В. Л.

Янин, или нет – слишком лаконичны сведения летописи.[48] По мнению

И. Я. Фроянова, “с 1125 г. княжение Всеволода было поставлено на

новые основы “.[49]

Кажется закономерным вывод о том, что коль скоро новгородцы

посадили Всеволода в 1125 г. на стол, то до того он был его

лишен. Однако в летописи столь значительное событие не упомянуто.

Если все же придерживаться хода событий, нашедших свое отражение в

летописи, то более близким к тексту будет версия о том, что

посадил Всеволода на стол все же Мстислав в 1117 г. Тем не менее,

новгородским князем он не стал по той простой причине, что не

было утверждения кандидатуры со стороны самих новгородцев, которые

обыкновенно либо призывали князей себе, либо, если князя им

навязывали, по меньшей мере, соглашались со свершившимся фактом.

Весьма вероятно, что эта процедура включала в себя “ряд“ –

договор, на существование которого указывает И. Я. Фроянов. [50]

В свое время С. М. Соловьев говорил о том, что со Всеволода,

Страницы: 1, 2, 3, 4