Культурно-бытовой облик учащихся начальной и средней школы XIX начала ХХ веков

Культурно-бытовой облик учащихся начальной и средней школы XIX начала ХХ веков

занимали мои родные, допустили в качестве вольнослушателей в 4-5 классы.

…в гимназии я был в качестве вольнослушателя в течение 4 лет, при

этом я прямо переходил из класса в класс, не сдавая переходных экзаменов.

Занимался я очень плохо, большею частью на уроки не ходил; приходя утром в

гимназию, я обыкновенно через час-полтора выпрыгивал через окно на улицу и

уходил домой. Вследствие того, что мы были вольнослушателями, и ввиду

особого, всем известного положения, которое занимали наши родители, учителя

не обращали на нас никакого внимания, потому что они не были ответственны

ни за наше учение, ни за наше поведение»[323].

При всей загруженности детей учебой, зубрежкой самых различных

предметов, учение часто могло оказаться во многом бесполезным, нередко даже

презираемым учащимися. Но в учебе были некоторые стороны, которые могли

оказать и губительное действие на неокрепшую детскую психику – например,

оценки. По сведениям заведующего врачебно-санитарной частью учебных

заведений Министерства народного образования, за 1913 год 101 учащихся

покончили жизнь самоубийством, 59 человек покушались на самоубийство[324];

а самыми распространенными причинами, толкавшими к суициду (после

общечеловеческих причин – утомленности жизнью и неудачной любви), были

отметки (9 случаев самоубийства и 20 покушений) и боязнь наказания со

стороны родителей за неуспеваемость и школьные проступки (8 учащихся из-за

этого покончили жизнь самоубийством, а 9 покушались)[325].

Но некоторые выпускники, наоборот, и через много лет вспоминали свою

учёбу с благодарностью, как, например, А. Галахов: «Что же, спрашивается,

вынесли мы с собою по окончании гимназического курса? Своя ноша не тянет,

говорится в пословице. Наша ноша не тяготила нас еще и потому, что она не

была велика ни объемом, ни весом. Мы основательно прошли Закон Божий и

русский язык, приобретя при этом значительный навык в литературном

изложении. Преподавание латинского языка ограничилось этимологией, чтением

истории Евтропия и нескольких биографий из Корнелия Непота; о переводах с

русского на латинский, о так называемых экстемпоралиях не было и помину.

Особенно жалели мы о наших скудных успехах в алгебре и геометрии, в чем

надобно винить неискусство учителя. Сведений по истории и географии

набралось немало, но они не представляли целостности и систематичности.

Новые языки остались для нас страной неведомою, которую пришлось нам

открывать впоследствии самим. Если прибегнуть к оценке наших успехов

сравнительно с современным образованием гимназистов, то справедливо будет

сказать, что мы едва ли выдержали бы экзамен в пятый класс нынешней

гимназии. Я исключаю греческий язык, который у нас не проходился, а ставлю

на вид только предметы, общие гимназическому курсу, как прежнему, так и

настоящему.[…] Но в то же время нельзя не заметить, что, при скудном

научном запасе, мы приобрели в гимназии то, чего и теперь можно не

приобретать: любознательность, охоту к чтению и самообразованию,

восполнявшие недостаток школьного учения, привычку к работе, желание и

способность быть полезными своим трудом. Вот те драгоценности, за которые

мы с благодарностью, с доброю памятью расставались с нашими

наставниками»[326].

Таким образом, учеба, имея для одних учащихся огромное, для других

ничтожное значение, составляла большую часть их жизни и быта, влияла на

формирование личности (и даже изредка могла толкать к суициду). Но кроме

учебы у школьников было и свободное время и различные виды отдыха.

5.4. Перемена. Свободное время

В такой напряженной учебной обстановке необходимо было время и для

отдыха. В первую очередь это была перемена.

«… во время… перемены между двумя уроками… обыкновенные учителя уходят

отдохнуть в особую комнату, а ученики всех возрастов пользуются несколькими

минутами свободы, чтобы размять свои члены после полуторачасового сидения в

классе… Коридор наполнялся толпой жаждущих движения и обращался в арену

гимнастических упражнений всякого рода. В эти моменты нашей школьной жизни

предоставлялась полная свобода жизненным силам детской натуры»[327]. Эти

освободившиеся на несколько минут жизненные силы могли представлять

страшное зрелище для нового, непривычного человека, как это случилось с Н.

Щаповым в первый день его в училище: «… Школьная перемена со своим гулом и

сотней мальчишек, бегающих, шныряющих, играющих, дерущихся, кричащих,

мечущихся по залу в разные стороны, как молекулы газов в сосуде, оглушила

меня»[328]. Но такая обстановка существовала не везде – старшим это было

просто не солидно: «В коридорах младших – беготня, возня, у старших гуляют

попарно, обнявшись за пояса, смеются, повторяют, а то и готовят на ходу

уроки»[329].

В большую перемену предоставлялось больше времени для отдыха.

«Большая перемена. Кто принёс с собой завтрак, спешит торопливо проживать

его, кто бежит вниз к торговке купить за 3 коп. булочку и насытится ею. Я…

не завтракал. Были ещё такие же, и мы или начинали возню, или же пробегали

к следующему уроку, что нужно»[330]. Уроки, домашние задания могли

готовиться только как раз в перемену, но чаще всего учащиеся занимались

менее практической деятельностью: «Когда начиналась «перемена», и мы

попарно входили в класс – младшие впереди, - выборный от класса дежурный

становился у дверей «сторожить», чтобы не зашёл внезапно директор или

гувернер – и полсотни мальчиков возились на свободе – пели солдатские

песни, «жали масло», дрались на кулачках, рисовали порнографические

изображения на досках и рассматривали порнографические картинки»[331].

Использовалось это время и для подкрепления детского организма после

долгого сидения в классах: «На большой перемене все выбегали во двор и в

сад, и я где-нибудь в уголку завтракал большим бутербродом, который клала

мне в тюленевый ранец няня – целую булку с вареньем или сальцесоном...

Иногда я делился завтраком с кем-нибудь из товарищей, если тот с завистью

посматривал на мою толстую булку»[332], при меньших возможностях другой

завтрак: «…остальные …занимались незатейливым завтраком: кто ел ломоть

хлеба, обильно посыпанный крупною солью, кто огурцы или зеленый лук, кто

печеные яйца и т.п.…»[333].

Но главное занятие учащихся в перемену были игры: «… «перемена» -

самое весёлое время в целом дне. Нас выпускали на огромный двор, где было

раздолье играть в казаки-разбойники, в городки, в лапту и чехарду… В дурную

погоду бегали и играли в огромном рекреационном зале…» [334]. А из игр были

наиболее популярны, естественно, драки: «… дрались, - драться на кулаках,

только не слишком больно, во время зимы нам разрешалось официально,

позволялось и летом, только без жалоб, позволялось и в течение класса,

особенно в сильные морозы»[335]. Вообще, замечаний о драках в школьных

воспоминаниях можно найти немало, ведь они характерны для любых детей, не

только учащихся. О драках пишет и А. Афанасьев: «В классы мы любили

собираться пораньше, задолго до начала уроков, и тут-то предавались

всевозможным шалостям и резвостям, которые продолжали в промежутках

классов, при перемене учителей. Тут в гимназическом саду или на заднем

дворе затевались у нас зимою снежки, а летом беготня и драка на кулачки. В

снежки мы играли так: класс выходил на класс, или несколько классов

соединялись и выступали против других классов, и победители долго гнали

побежденных, преследуя комками оледенелого снега; и те и другие часто

возвращались в классы с подбитыми и всегда раскрасневшимися лицами. На

кулачки дрались гимназисты несколько раз… с учениками уездного училища, с

которыми неизвестно почему, была давняя вражда. Неприязненно смотрели

гимназисты и на семинарию, и на кантонистов; но здесь до открытого боя не

доходило, а кончалось перебранкою и отдельными стычками»[336]. О том же

пишет и А. Рубец: «Во дворе нашего пансиона была одна большая липовая

аллея; направо и налево от аллеи находились большие площадки, на которых

дети играли в лапту, чехарду, бегали взапуски, играли в пятнашки и, ставши

по 5-6 человек в ряд, шли оживлённо натиском на таких же противников, и

завязывалась борьба»[337]. Драки эти могли принимать и страшные формы,

особенно в среде людей более низкого состояния, вроде той, в которой жил

Н.Лейкин: «Кнут носили при себе многие из учеников под жилетом в защиту от

учеников шведской школы, находившейся вблизи, и с которыми всегда

происходили драки, когда ученики распускались домой после классов […] А

драки происходили большие. Ученики ходили в синяках, с расцарапанными

лицами… Дрались кнутами, твердыми резиновыми мячиками на верёвках,

линейками, которые тогда были принадлежностью каждого ученика, ремнями от

штанов»[338].

Вообще игры имеют особенное значение в быту учащихся, в большинстве

своём детей. Они занимали практически всё их свободное от учёбы и занятий

время. Так своё свободное время описывает А. Греков: «… мы,

«вольноприходящие» гимназисты, дети низшего разночинства – мелких и средних

чиновников, купцов, ремесленников, небогатых дворян и духовенства, - когда

после уроков захлопывались за нами двери гимназии, как быстро и с каким

восторгом рассыпались мы по улицам, стремительно несясь к нашим обиталищам.

Через полчаса, через час после обеда на ребячьей улице уже кипит жизнь. К

гимназистикам прибавляются семинары-училищники, и вот открывается

бесконечный ряд всевозможных физических упражнений, разнообразящихся по

сезону: городки, клюшки, бабки – осенью, катание с гор, постройка и осада

снеговых крепостей – зимой, с грандиозными битвами снежками двух армий; а

летом чего стоит общее купание, гуляние в городскою рощу, величественные

походы, марши и парады в устраиваемых за городом лагерях, с знаменами,

значками, в великолепных бумажных шлемах…

Конечно, дело не всегда обходилось без греха, и стихийная свобода

нередко заводила нас в довольно рискованные предприятия, вплоть до

экспроприации в чужих огородах, садах и даже мелочных лавочках по части

съедобного или лакомств, под предводительством какого-нибудь опытного

мальца из «уличного пролетариата»…»[339].

Из азартных игр можно отметить, например, игру начала XX века,

которую описывает А.Позднеев: «Занятием перво- и второклассников в ожидании

уроков была игра в «алданчики» (в бараньи косточки). В зависимости от

положения косточки получали названия «чук», «бук», «алдан», или «тал». В

алданчики играли или сидя на корточках, подбрасывая косточки и смотря, как

они ложатся, или ставя алданчика на «кон», а затем выбивая их свинчаткой –

особым алданчиком, в который заливается свинец»[340].

Могли быть и даже очень опасные игры, как, например, игра которую

описывает И. Ясинский: «Перед вечером, по возвращении с прогулок по городу,

в гимназическом дворе, там, где были сложены дрова, устраивались игры

необыкновенно жестокие и опасные; выбирали кого-нибудь из более храбрых или

симпатичных мальчиков в коменданты, давали ему в распоряжение отряд, и

комендант со своими подчиненными забирался в крепость; а крепость эта была

сажени дров. Бомбы были изготовлены уже заранее – груда кирпичей и

булыжников. Затем выбирался другой предводитель и с своей ватагой осаждал

крепость; в крепость летели тоже кирпичи и булыжники. Так как и нападающие,

и защищающиеся не видали друг друга, то было много шансов проломить друг

другу голову. Но вот терпение истощалось, осажденные делали вылазку или

осаждающие шли на приступ, и тогда-то пускались в ход же мелкие камешки,

которыми были набиты карманы у каждого воина. Лица у всех были в синяках, и

кто одолевал, тот был победителем и с побежденных брали дань, состоявшую из

сладостей или даже из учебных книг, которые потом продавались у букинистов»

[341].

Могли быть и более мирные игры, но представляющие собой те же

физические упражнения. Например, Короленко так проводил своё свободное

время: «Но с особенной признательностью я вспоминаю широкие пруды с их

зарастающей водяной гладью и тихо сочащимися от пруда к пруду речушками.

Летом мы, точно пираты, плавали по ним в лодках, стараясь быстро пересечь

открытые места, нырнуть в камыши, притаиться под мостами, по которым

грузной походкой проходил инспектор... С осени, когда пруды начинали

покрываться пленкой, мы с нетерпением следили за их замерзанием... До сих

пор еще в моих ушах стоит переливчатый стеклянный звон от камней, бросаемых

с берега по тонкому льду... Лед становится крепче... На нем уже стоят

лебеди, которых скоро уберут на зиму, потом мы с братом привязываем коньки

и, с опасностью провалиться или попасть в карцер, пробуем кататься. Через

неделю после наших опытов с берега на пруд торжественно спускается Степан

Яковлевич, сторож Савелий пробует лед пешней, и, наконец, официально

разрешается катанье. Каждый день после обеда на пруду вьются сотни юрких

мальчишек, сбегаясь, разбегаясь, падая среди веселой суетни, хохота,

криков»[342].

Но, в общем, игры были просто физическими упражнениями, необходимыми,

чтобы снять напряжение, накопившееся в школе за весь день, выплеснуть

энергию, сдерживаемую детьми во время уроков.

Среди обыденных дней существовали и значительные события, также

влиявшие на быт школьников. Это были, прежде всего, экзамены, а также, так

называемые торжественные акты.

5.5. Торжественные акты

Во многих средних учебных заведениях, особенно в крупных, была

традиция устраивать каждый новый учебный год торжественные акты. В центре

внимания была не только само учебное заведение с его начальством и

учителями, но и учащиеся. Торжественные акты были особым, но повторяющимся

событием в их жизни, поэтому также составляли быт учащихся. Например, по

уставу 1828 года было заведено так: «После испытаний назначается день

торжественного акта, к коему в особенности приглашается местное начальство

и родители обучающихся в гимназии. На сем акте учителя и ученики произносят

приличные торжеству речи или читают одобренные к сему свои сочинения, потом

провозглашаются имена удостоенных к переводу в высшие классы и раздаются

аттестаты окончившим учение и награды отличившимся»[343].

В престижных учебных заведениях, вроде Университетского благородного

пансиона, такие акты особенно выделялись: «Торжественный акт пансиона был

обязательно в декабре, перед Рождеством и зимними ваканциями. На него

съезжались все значительнейшие лица Москвы, родители воспитанников и

любители просвещения. Акт начинался всегда произнесением речи, которые

можно и ныне видеть напечатанными в книгах, изданных воспитанниками. Потом

следовали их же стихи; потом было пение, музыка и фехтованье: все это с

тем, чтобы показать посетителям все их способности и успехи. Наконец

раздавались награды: высшая награда был глобус; другие состояли в книгах и

так называемых учебных пособиях: дорогих чернильницах, математических

инструментах и проч. Имена награждаемых провозглашались громко и потом

обнародовались посредством печати. В заключение читался отчет за минувший

год, о всем, относящемся до пансиона. После акта воспитанники, имевшие в

Москве родных, распускались по домам»[344].

В гимназии, где учился А. Афанасьев, торжественные акты происходили

попроще, не так помпезно: «После вакации бывал публичный акт, на котором

читались учениками приветственные и благодарственные речи посетителям;

учителя читали свои речи – почти всегда о пользе своей науки; ученики

читали стихи и избранные сочинения свои или классических писателей… Во

время этого чтения гимназия поила посетителей чаем, угощала арбузом, дыней

и яблоками. На публичном акте всегда бывал архиерей, который раздавал

похвальные листы и книги ученикам, отличившимся успехами и

поведением»[345].

Важной частью акта, как видно из этих описаний было награждение

успевающих учеников. В Академии Н. Щапова, торжественные акты происходили

не менее празднично, а награды были такие: «Было три степени: третья

степень – похвальный лист, вторая – книги, первая – и лист, и книги…Обычай

был такой: осенью награждаемым давался простой лист: какие книги у них есть

какие хотели бы получить […]

Награды выдавались во время акта – в день основания Академии, 17

декабря. Торжественный молебен с архиереем. Отчётная речь инспектора в

Большом зале… Ученики сзади, преподаватели слева, мы, награждаемые, сбоку.

Вызывают нас по очереди, подходим к столу, на нём – листы и книги…. После –

завтрак. На вечер даются нам билеты в театр»[346].

В учебных заведениях были и другие торжественные события. Так во

времена Д. Засосова и В. Пызина в петербургских гимназиях их было несколько

разновидностей: «В гимназии бывали торжественные дни. 20 августа - начало

занятий; акт, когда раздавали награды; особые события - панихиды по

высокопоставленным лицам и пр. В эти дни все собирались на молитву в зал

перед образом Иоанна Богослова. Пел гимназический хор, играл свой духовой

оркестр […]

Замечательными событиями в жизни гимназии были акты, балы и концерты.

В сентябре проводился традиционный торжественный акт. На него приглашали

родителей, гостей из других гимназий, педагогов и гимназистов. Верхний зал

гимназии украшался, выставлялся длинный стол, покрытый зеленым сукном,

несколько рядов стульев для родителей, за ними стояли гимназисты. Против

стульев для родителей - хор и духовой оркестр. Директор обьявлял

торжественный акт открытым. На кафедру всходил учитель Степанов, лучший

оратор. Он докладывал годовой отчет. Это ему очень удавалось: в полной

парадной форме, при шпаге, манеры красивые, интонации голоса богатые. Он

склонял свою красивую голову то направо, то налево. Начинал он так:

«Милостивые государыни и милостивые государи! В отчетном году...» Отчет

занимал много времени. Гимназисты, уже отстоявшие молебен, нетерпеливо

переминались с ноги на ногу, перешептывались. По окончании доклада хор пел

кантату, далее начиналось самое главное: торжественная раздача золотых и

серебряных медалей окончившим гимназию. Вызываемые подходили к столу,

директор стоя вручал им медали и жал руку.

Все аплодировали, оркестр играл туш. После этого выдавались похвальные

листы и наградные книги перешедшим в следующий класс с хорошими отметками.

Опять аплодисменты, туш. Потом хор пел кантату, прославляющую учителей.

Директор объявлял акт законченным, гимназисты играли марш, трубы оркестра

гремели, оглушая уходящих гостей. На этот акт все приходили приодевшись -

родители, учителя, ученики. Некоторые гимназисты были в мундирах […]

Балы и концерты устраивались два-три раза в год, зимой… с

благотворительной целью - в пользу бедных учеников. Скромное помещение

гимназии преображалось, в верхнем зале ставилась сцена. Лучшие рисовальщики

украшали стены рисунками из античной жизни, рыцарской эпохи, русских былин.

На сцене развешивали гирлянды электрических лампочек, елочные ветки,

перевитые кумачом, перетаскивали мебель из квартир директора и инспектора

для устройства уютных гостиных. Знатоки в области садового искусства

устраивали в одном из классов зимний сад. Пол здесь красили желтой охрой,

чтобы создать иллюзию песка. Расставлялись скамейки. Всей организацией

заведовали выпускники-восьмиклассники, поэтому бал и назывался «выпускной».

В день бала устраивался буфет - чай, лимонад, морс, пирожные, бутерброды,

конфеты. Закупались конфетти, серпантин, «почта». Приглашался оркестр

Измайловского полка, вернее, пол-оркестра, потому что целиком он был очень

велик. Звали и тапера, под рояль танцевали в другом зале. В устройстве бала

принимали участие матери гимназистов. Для них устанавливали павильончики

или беседки, где они организовывали беспроигрышную лотерею. Бал состоял из

двух отделений. В первом - на сцене гимназисты разыгрывали какой-нибудь

водевиль или сценки из Чехова, Островского. Иногда вместо спектакля

готовился концерт силами гимназистов. В конце выступали и родители

учащихся. Второе отделение танцы до трех часов ночи. Одни дамы пользовались

успехом, их приглашали танцевать наперебой, другие барышни оставались без

всякого внимания со стороны кавалеров, у них сжималось сердечко, они с

завистью смотрели на танцующих, нервно теребя платочек. Но больше страдали

сидящие рядом мамаши. Правда, гимназисты- распорядители были бдительны - не

давали девушкам долго засиживаться, приглашали их сами или посылали кого-

нибудь из товарищей.

К трём часам ночи и танцоры, и музыканты уставали. Наконец, объявляли

последний вальс, после него «вышибательный» марш, который играли сами

гимназисты. Такова была традиция. Вешалки для публики устраивались на

втором этаже. Все спускались, гимназисты провожали своих дам»[347].

В общем, торжественные акты, школьные праздники и балы были

неотделимой частью жизни многих учащихся среди серой, часто ненавидимой,

учебной будничности. Такими событиями, кроме того, были и экзамены и их

окончания.

5.6. Экзамены

Экзамены представляли собой примерно то же самое явление, что и

сейчас. Они были неизбежной частью обучения, проверкой знаний каждого

учащегося. В первую очередь будущие ученики сталкивались со вступительными

экзаменами. Д.Засосов и В.Пызин так описывают вступительные экзамены:

«…если у родителей были возможности, дети держали приемные экзамены в

приготовительный или первый класс гимназии или другого среднего учебного

заведения. Был известный конкурс, желающих оказывалось больше, чем мест.

Экзамены по Закону Божию, русскому языку и арифметике. Сколько было тревог

у родителей! Поступающим на счастье надевали на шею ладанку, крестили перед

входом в класс, плакали, когда получал тройку, - с ней было не

попасть»[348]. Но ещё в девятнадцатом веке, когда ещё было распространено

домашнее обучение, учителя просто опрашивали поступающих, определяя уровень

их знаний.

Затем, в ходе учебного года, экзамены продолжались: «В мае

производились экзамены; по общей годовой отметке переводили в следующий

класс»[349]. Экзамены в разных учебных заведениях различались, например, в

Платовской гимназии «письменные в 1,2,3,5 и 7 классах, устные и письменные

в 4,6, и 8 - на аттестат зрелости»[350].

Экзамены, как впрочем и сейчас, требовали немалого нервного и

умственного напряжения, так как часто ученики начинали учиться только

непосредственно перед самими экзаменами. Это время учёбы хорошо описал В.

Сиони: «Оставалось не более двух или трёх недель до экзаменов. Учителя

оставили свои лекции и весь класс обратился в какой-то зубрильный мир.

В это так называемое приготовительное время умами воспитанников

овладевает одна учебная деятельность, всё прочее исчезает.

Мысли, их разговоры, всё сосредотачивается на этих страшилищах молодых

голов – экзаменах. В это время они обыкновенно теряют аппетит и весёлость,

делаются как-то суровее, положительнее, бледнеют и худеют от усиленного

труда, одним словом, они находятся в каком-то тревожном, ненормальном

состоянии…»[351].

Для представления о самом экзамене можно воспользоваться описанием Н.

Щапова: «В конце года происходил экзамен по программе, составленной в

университете, ученики выходили по очереди, брали билет и отвечали на него;

им ставили отметку за этот ответ. Экзамены происходили в присутствии

директора, инспектора и назначенных учителей»[352]. Но несмотря на

комиссии некоторые учащиеся находили нелегальный способ сдачи экзамена:

«Идешь, бывало, на письменный экзамен с листом бумаги и дрожишь: что-то

выйдет? Более ловкие товарищи умудрялись проносить с собой кое-какие

пособия и под шумок пользовались ими или просто «сдирали» у более

способных»[353]. Были и другие способы, вроде того, которым пользовался Н.

Щапов: «Устные экзамены по гектографированным, заблаговременно розданным

учебным программам, разделённым на билеты. Это удобно, во-первых,

проектируешь стройный ответ по билету, во-вторых, в экземпляр программы

вписываешь между строк условные знаки, напоминающие содержание»[354].

После экзаменов, в случае успешной их сдачи, наступали каникулы –

вакации. Длительность их зависела часто от учебного заведения, но,

например, в Академии Н. Щапова «занятия прерывались с 1 июня по 17 августа

старого стиля»[355].

Особенными для каждого учащегося были выпускные экзамены (если только

он добирался до них). Прежде всего, выпускные экзамены были в начальной

школе: «От представляющихся к экзамену требовалось: написать небольшую

диктовку с расстановкой знаков препинания, решить одну из несложных задач и

прочесть наизусть одно небольшое стихотворение или прочитать по книжке

коротенький рассказ и ответить на несколько вопросов священнику по

священной истории или же прочитать какую-нибудь молитву»[356]. В средней

школе это был перелом, последнее испытание перед расставанием – для кого-то

со светлым детством, для кого-то с ненавистной школой. Подробное описание

обычных выпускных экзаменов дали Д. Засосов и В. Пызин: «Дети становились

юношами, переходили из класса в класс, становились выпускниками, т.е.

учились в последнем восьмом классе […]

Наступали последние дни перед экзаменами на аттестат зрелости.

Традицией было прощаться с педагогами. На последнем уроке гимназисты

произносили речи, благодарили за хорошее отношение, говорили по-латыни, по-

немецки, по-французски. Педагоги делали последние наставления: как

готовиться к экзаменам, что повторить, на что обратить особое внимание. У

всех было смешанное чувство: с одной стороны, скорее хотелось кончить

гимназию, стать взрослым, с другой - жалко было расставаться со школой,

учителями, сторожами, с которыми сжились, провели вместе много лет […]

Расписание выпускных экзаменов составлялось так, что промежутки были в

два-три дня. В эти дни гимназисты много занимались, иногда не спали ночами.

Готовились обыкновенно маленькими группами у кого-нибудь на дому, потому

что даже во время передышки разговоры вертелись около того предмета, к

которому готовились.

Настроение было приподнятое, все понимали ответственность, экзамены

были строгие, подсказка и списывание совершенно исключались. Сначала шли

письменные экзамены по математике, русскому, латыни; задания присылались из

округа в запечатанных конвертах, которые вскрывались экзаменационной

комиссией перед самым экзаменом.

Наступал первый день выпускных экзаменов, и уже чувствовалось, когда

мы приходили к девяти часам утра, что гимназия для нас какая-то уже чужая и

мы для нее чужие. У кого были мундиры, те приходили в них, потому что

выпускные экзамены обставлялись торжественно. Верхние помещения и зал

верхнего этажа были свободны, так как занимавшиеся там младшие классы еще

ранее закончили свои занятия и были отпущены на летние каникулы.

У дверей зала стоял сторож, который пропускал только тех, кто имел

отношение к экзаменам. В зале выпускников поражала необычная обстановка: у

торцовой стены длинный стол под зеленым сукном, а по всему залу расставлены

парты, для каждого отдельная, между партами - дистанция (около четырех

аршин), которая исключала всякую возможность подсказать или переписать, не

говоря уж о том, что во время письменных экзаменов между партами все время

прохаживались учителя, которые наблюдали за порядком.

Каждому под расписку выдавалось два листа с печатью и номером - для

черновика и беловика. Первый письменный экзамен был по русскому языку. Были

даны две темы: одна по пройденному курсу, другая на отвлеченную (вольную)

тему.

Гимназист сам выбирал тему из двух предложенных. На сочинение

давалось пять часов. Каждый- гимназист сдавал свою работу тотчас же по ее

окончании, черновик и беловик. Комиссия отмечала в ведомости время, когда

сдана работа. Велся подробный протокол всего экзамена. В два часа давался

звонок - конец экзамена, у всех неокончивших листы отбирались.

Следующий письменный экзамен был по математике. Давалась

комбинированная задача, куда входили алгебра, геометрия и тригонометрия.

Так же раздавались листы. Для обеспечения самостоятельности соседям по

партам давались разные задачи. На экзамен отводилось четыре часа.

В остальном экзамены проходили так же, как по русскому языку. Мы

учились во времена министра Кассо, которым был введен письменный экзамен по-

латыни - перевод с латинского на русский. На экзамене были розданы каждому

напечатанные на гектографе тексты из истории Пунических войн Тита Ливия.

Никакого словаря иметь не позволялось, а текст был трудный. […]

Через несколько дней начинались устные экзамены. Отметки по письменным

испытаниям объявляли накануне устного.

На устные экзамены обычно приезжали попечитель учебного округа, его

помощники или окружные инспектора.

Устные экзамены были по тем же предметам, что и письменные, и, кроме

того, по Закону Божию, физике, немецкому и французскому языкам. По

математике было два экзамена - по алгебре и геометрии с тригонометрией. На

экзаменах по математике ставились в зале четыре классные доски, каждому

экзаменующемуся предоставлялась отдельная доска. На экзаменах по языкам на

столе лежали книги с произведениями разных авторов на данном языке,

гимназисту давали одну из книг, указывали страницу, которую он должен был

перевести. После перевода задавали вопросы по грамматике. Экзамены

проходили спокойно, обычно получали примерно те же отметки, что имели в

году»[357].

В начале девятнадцатого века выпускные экзамены имели несколько другой

характер – в некоторых учебных заведениях это были вступительные экзамены в

университет. Такая ситуация была в Казанской гимназии (она была связана с

тем, что открывался Казанский университет и необходимы были студенты): «В

тот же день сделался известен список назначаемых в студенты; из него узнали

мы, что все ученики старшего класса, за исключением двух или трех, поступят

в университет... В строгом смысле человек с десять… не стоили этого

назначения по неимению достаточных знаний и по молодости; не говорю уже о

том, что никто не знал по-латыни и весьма немногие знали немецкий язык, а с

будущей осени надобно было слушать некоторые лекции на латинском и немецком

языках. Но тем не менее, шумная радость одушевляла всех. Все обнимались,

поздравляли друг друга и давали обещание с неутомимым рвением заняться тем,

чего нам недоставало, так чтобы через несколько месяцев нам не стыдно было

называться настоящими студентами. Сейчас был устроен латинский класс, и

большая часть будущих студентов принялась за латынь…

Нельзя без удовольствия и без уважения вспомнить, какою любовью к

просвещенью, к наукам было одушевлено тогда старшее юношество гимназии.

Занимались не только днем, но и по ночам. Все похудели, все переменились в

лице, и начальство принуждено было принять деятельные меры для охлаждения

такого рвения. Дежурный надзиратель всю ночь ходил по спальням, тушил

свечки и запрещал говорить, потому что и впотьмах повторяли наизусть друг

другу ответы в пройденных предметах. Учителя были также подвигнуты таким

горячим рвением учеников и занимались с ними не только в классах, но во

всякое свободное время, по всем праздничным дням…»[358]. Выпускники

Унивеситетского благородного пансиона в Москве естественно поступали после

сдачи экзаменов в Московский Университет: «До 1812 года воспитанников

пансиона производили в студенты без экзамена. Имена назначенных к слушанию

университетских лекций провозглашались на торжественном акте пансиона: это

происходило зимой, перед Рождеством. С генваря они начинали ходить в

университет и были признаваемы студентами... Так были провозглашены

последние на акте 1811 года. Но с этого времени положено держать экзамен в

университет. В феврале 1812 года отобрали нас, человек тридцать,

назначенных к экзамену, и усилили преподавание нам латинского языка, потому

что один только он и требовался, чтобы быть студентом»[359].

Окончание экзаменов было одним из самых больших событий только

начинающих жить людей. Экзамены требовали огромного нервного напряжения,

поэтому обычно их окончание отмечалось так, как это описывает И. Ясинский:

«Окончание гимназии мы отпраздновали страшным пьянством…» [360], или могло

быть культурнее, но в том же духе, как в коммерческом училище Н. Щапова:

«Мы, выпускники отделения Б… утраиваем праздничный пикник на Воробьёвых

горах, забрав туда вина и закусок»[361]. Похожую картину описывают и всё те

же Д.Засосов и В.Пызин: «После окончания последнего экзамена мы решили

собраться вечером и поехать в ресторан Зоологического сада. Во-первых, там

было варьете, во-вторых, там был недорогой ресторан, в-третьих, это было

вроде как загородом. К девяти часам все собрались, трудно было узнать друг

друга без формы: одни 6ыли в шляпах и пиджаках, даже с тросточками, другие

- в студенческих фуражках и в гимназических тужурках без кушака, третьи - в

импровизированной одежде, например поношенном соломенном канотье, старом

офицерском кителе без погон, гимназических брюках, а на ногах сандалии.

Но это никого не смущало, все были веселы, оживленны. Та часть сада,

где находились звери, была уже закрыта, публика проходила в ту часть, где

был небольшой театр открытого типа и ресторан в деревянном помещении.

Все для нас было ново, необычно, и мы не знали, как подступиться, -

стоя посмотрели оперетту, несколько раз обошли сад, заглянули в ресторан,

но сесть за столики не решались: цен не знали, не знали, сколько у кого

денег. Сели в укромном уголке сада и стали совещаться и выяснять, какие у

кого капиталы. Выяснили, что на товарищеский ужин можно потратить два рубля

с человека. Пошли в ресторан. К нам подошел солидный господин - метрдотель

в смокинге и с бантиком под толстым подбородком. Он спросил: «Что вам

угодно, молодые люди? » Перебивая друг друга, мы несвязно объяснили, что

хотим отметить окончание гимназии, что мы впервые в ресторане и не знаем, с

чего нам начать. Метрдотель любезно ответил: «Все устроим, только скажите,

сколько вас человек и сколько вы ассигновали на это празднество».

Мы ответили. Метрдотель сказал: «За эти деньги я вам устрою

великолепный ужин. Пойдите погуляйте по саду минут двадцать». Когда

метрдотель через полчаса подвел нас к длинному столу, мы немного испугались

- очень уж много было наставлено на столе разных бутылок, закусок, фужеров.

Думали, что ошибся он и потребует еще денег. Но оказалось, что все

предусмотрено в пределах наших капиталов. Рябиновка в красивых бутылках,

дешевые портвейны, суррогат шампанского, другие дешевые вина - все в

красивых бутылках с красивыми этикетками. Закуски тоже были не из дорогих,

но поданы красиво. С точки зрения гимназистов, все было очень шикарно. За

время ужина несколько раз приходил метрдотель, спрашивал, всем ли мы

довольны…Была чудная петербургская белая ночь, вернее, чудесное утро. Мы

шли домой пешком, останавливаясь на мостах, любуясь Невой, садились на

парапеты набережных, говорили о будущем, клялись в вечной дружбе, давали

обещание встретиться через десять лет…

Через три дня мы пришли в гимназию получать аттестат зрелости. При

раздаче аттестатов присутствовали инспектор Суровцев и некоторые учителя.

Мы расписались в получении аттестатов, присутствующие нас поздравили, дали

последние наставления. Мы разошлись, и двери гимназии, ставшей нам вдруг

очень дорогой, навсегда закрылись для нас как для учащихся». Действительно

по окончании экзаменов, выпускники получали об этом особые свидетельства:

«Ученики, окончившие с успехом полный курс учения в гимназии, получают

аттестаты, а в прогимназии свидетельства… Сверх того отличнейшие

закончивших курс в гимназии, награждаются медалями золотыми или

серебряными, число которых определяется всякий раз местным педагогическим

советом»[362].

Отмечалось окончание школы и в начале девятнадцатого века: «Некоторые

из ленивых, сваля с плеч эту обузу, отпраздновали свое студенчество тем,

что составили auto da fe[363] из всех латинских книг: это было в обычае; но

я и еще немногие поняли, что по получении таким легким способом

студенчества совесть обязывает нас сколько-нибудь поучить еще по латыне, и

сберегли свои книги»[364].

Теперь учащиеся меняли свой статус, и потому спешили и поменять свой

внешний облик. Так М. Добужинский и его одноклассники, получив аттестаты об

окончании гимназии, поступили следующим образом: «После этого торжества,

выходя гурьбой из гимназии, мы первым делом сорвали с фуражек гимназические

серебряные значки, лавровые листья и буквы «В.2.Г» и побросали их в

тротуарную канаву… У меня уже была заготовлена студенческая форма. Так как

получившему аттестат сомнений в приеме в какой бы то ни было университет не

было, то окончившие гимназию обычно в эту форму сразу же облачались[365].

Действительно, окончание школы означало резкий перелом в статусе

человека: «Между гимназистом и студентом грань очень резкая. Гимназист –

«мальчик», в лучшем случае – «юноша», студент же – «молодой человек»!

Гимназист подвержен каждодневной классной дисциплине; он должен

каждое утро являться в гимназию и отбывать там 5 часов уроков. Ему кроме

того задают уроки на дом. Гимназист не выезжает, не появляется в свете, а

только может быть на «танцевальных утрах». Вообще, к нему относятся совсем

не как ко взрослому»[366].

Теперь осталось только отметить такие черты культурно-бытового облика

учащихся, как их внеклассные интересы: увлечения и круг чтения.

6. Внеклассные интересы

Важной составной частью культурно-бытового облика учащихся были и

внеклассные интересы. В их жизни была не только школа и игры, характерные

для всякого ребёнка, но и интересы, которые, впрочем, были не у любого

учащегося. Чаще всего они зависели от уровня учебного заведения; школа всё

равно играла решающую роль, так как она, много или мало, но всё же влияла

на учащихся. В школах, где царила распущенность, у школьников были и

соответствующие внеклассные интересы, но в учебных заведениях с более или

менее высоким уровнем образования и воспитания у учащихся были и более

серьёзные увлечения.

6.1. Увлечения

Среди серьёзных внеклассных увлечений, недетских игр учащихся нужно

отметить, прежде всего, рукописный журнал. Этим увлекались в большинстве

учебных заведений («Конечно, у нас был и свой рукописный журнал. Эта затея

повторяется, кажется, во всех учебных заведениях. Были у нас и поэты и

беллетристы…»[367]), как, например, в Университетском пансионе, где учился

Д. Милютин: «Некоторыми из учеников старших классов составлялись, с ведома

начальства, рукописные сборники статей, в виде альманахов… или даже

ежемесячных журналов, ходивших по рукам между товарищами, родителями и

знакомыми»[368]. Увлекались изданием рукописного журнала и в классе

С.Аксакова в начале девятнадцатого века: «Александр Панаев издавал тогда

письменный журнал под названием «Аркадские пастушки», которого несколько

нумеров и теперь у меня хранятся. Все сочинители подписывались какими-

нибудь пастушескими именами, например: Адонис, Дафнис, Аминт, Ирис, Дамон,

Палемон и проч. Александр Панаев был каллиграф и рисовальщик, а потому сам

переписывал и сам рисовал картинки к каждому нумеру своего журнала,

выходившему ежемесячно. Поистине, это было двойное детство: нашей

литературы и нашего возраста. Но замечательно, что направление и журнальные

приемы были точно такие же, какие держались потом в России несколько

десятков лет»[369]. Традиция сохранилось и во второй половине XIX века – А.

Рубец пишет: «В шестом и седьмом классах несколько хорошо писавших

сочинения учеников решили издавать журнал: «Родная правда». В этом журнале

были всевозможные отделы: сначала передовые статьи, вторая часть –

стихотворения, басни, сатиры, афоризмы, акростихи, третья часть была

посвящена педагогическим статьям […] Первый номер состоял из 20 листов

почтовой бумаги большого формата и был переписан в пяти экземплярах. Все 6-

и и 7-иклассники рьяно взялись за работу, чтобы поскорее вышел первый

номер. По выходе, он произвёл громадное впечатление на учащихся,

преподавателей, а в особенности на гимназическую администрацию –

инспектора, директора, попечителя и т.д.»[370].

Занимались созданием рукописного журнала и герои произведения Н.

Гарина-Михайловского «Гимназисты»: «Был выяснен и материальный вопрос.

Необходимые средства получались равномерным распределением расходов между

участниками. Главный расход заключался в бумаге и переписке статей. Ввиду

ограниченности средств решено было издавать журнал в двух экземплярах, из

которых один переходил бы из рук в руки по мере прочтения, причем право

держать у себя журнал ограничивалось сутками. Были намечены и отделы:

беллетристический, политико-экономический, исторический, научный, критика и

фельетон с картинками из общественной жизни»[371].

Предоставляла возможности для развлечения учащихся и школа, например,

в гимназии, где учился вышеупомянутый С. Аксаков, увлекались театром: «В

эту же зиму составился в гимназии благородный спектакль. Два раза играли

какую-то скучную, нравоучительную пиесу, название которой я забыл, и при

ней маленькую комедию Сумарокова «Приданое обманом». В спектакле я был

только зрителем… много было охотников постарше меня…»[372]. Ставились

учащимися спектакли во второй половине XIX века: «На масляной у нас обычно

всегда бывало какое-нибудь празднество, например, устраивался спектакль,

один раз давали «Наталку Полтавку» Котляревского. Спектакль прошёл очень

удачно; женские роли – Наталки и её матери Терпелихи – исполняли мальчики,

имеющие хорошие голоса. Непритворно плакали и страдали они, так что

вызывали слёзы даже у взрослых посетительниц этого спектакля… Сцену и

декорации мы всегда сами устраивали и рисовали»[373]. Такие спектакли могли

быть часто просто в виде игр: «Иногда, в часы игр, ученики устраивали что-

то вроде спектаклей, показывали фокусы с платками, монетами, картами, даже

аппаратами из папки… Разыгрывали мы подчас и пьесы, которые сами сочиняли.

Помню, что и я написал… какую-то пьесу на немецком языке, которая игралась

у нас…»[374].

Могло быть и другое обучение по желанию, например, танцам и музыке,

как это описывают Д.Засосов и В.Пызин (они пишут, конечно же про начала XX

века): «Кроме учения гимназия занимала учеников хоровым пением, игрой в

великорусском и духовом оркестрах, за отдельную плату можно было обучаться

танцам и игре на рояле или скрипке. Прогимназический хор кроме духовного

пения разучивал произведения светского характера - торжественные кантаты,

русские песни»[375]. Их слова подтверждает и А.Позднеев: «К 7 классу,

кажется, относится увлечение танцами. До того мы танцевали кто как хотел,

не смущаясь этим, но выросши и начав участвовать в вечеринках товарищей не

хотели ударить лицом в грязь. В гимназии для желающих ввели обучение

танцам…»[376].

В средних учебных заведениях в XIX веке предлагались такие внеклассные

занятия, как литературные беседы (литературные собрания), что следует из

циркулярного письма попечителя Петербургского учебного округа М.Н. Мусина-

Пушкина директорам гимназий об обязательном введении литературных бесед для

учащихся:

«Твёрдое изучение отечественного языка и словесности составляет одно

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7