Последний приют поэта

Последний приют поэта

попечении коллектива «Домика Лермонтова», состоявшего в те дни из трех

женщин – директора и двух научных сотрудниц М.Ф. Николевой и Н.В. Калиевой.

Впрочем, в трудное военное время научные сотрудники выполняли в музее все

обязанности – от дежурства в кассе до проведения экскурсий по «Домику».

О Маргарите Федоровне Николевой следует несколько слов сказать особо.

Человек передовых революционных взглядов, большой образованности, она в

юности была близким другом Ф.Э. Дзержинского, знала В.И. Ленина и, будучи

петербургской курсисткой, помогала нелегально распространять ленинские

брошюры; была близка с Н.К. Крупской, переписывалась с нею. Много лет жизни

Николева посвятила изучению творчества Лермонтова, написала о нем книгу. Ко

времени, о котором идет речь, она – персональная пенсионерка весьма

преклонных лет – была эвакуирована из блокированного Ленинграда в

Пятигорск. Кроме М.Ф. Николевой в лермонтовской усадьбе нашли приют ее

племянница Н.А. Лискун, научный сотрудник Пушкинского дома Л.Н. Назарова,

доктор Макашина из Ростова и еще какой-то ленинградский журналист с женой

(фамилию его я забыла). В большом, выходящем на улицу доме была квартира

директора музея. Накануне вступления гитлеровцев в Пятигорск в одной из

комнат этого служебного дома была поселена Н.В. Капиева с семьей. Таким

образом, были люди, готовые охранять «Домик».

Сотрудники музея создали маленький «штаб», тогда никак не окрещенный,

а позднее, после освобождения Пятигорска, кем-то названный «Штабом спасения

«Домика Лермонтова». Разработали план: 1. Вывеску над воротами снять. 2. В

«Домике» поселить тех, кто в эти дни обитал в Лермонтовской усадьбе.

Кабинет Лермонтова сохранить неприкосновенным, придать ему вид чего-то

вроде кладовой, нагромоздить там старую мебель, пустые ящики. 3. Наиболее

ценные экспонаты, рисунки, утварь и т.д. надежно спрятать. 4. Установить во

дворе музея круглосуточное дежурство сотрудников и друзей «Домика».

Наступило 8 августа. Бои велись уже на ближайших подступах к

Пятигорску и в воздухе.

Вывеска музея снята и спрятана в подвал. «Домику» придали вид жилого

помещения. Ворота заперты на замок, дежурные впускали только друзей

«Домика», только тех, кто тревожился о его судьбе, хотел так или иначе ему

помочь: Е.А. Шан-Гирей, известного в городе врача А.А. Козерадского,

Л.П. Мытникову, жену хранителя Ростовского музея, художника Б.Н. Тарасенко,

доктора А.А. Волкову и еще несколько человек.

Приходящие друзья поселили в нас мучительную тревогу.

Зачем сняли вывеску? – спрашивали они. – Ведь все равно фашисты

узнают, что здесь был музей... Хуже будет. Скажут – хотели скрыть...

Что же, в самом деле, лучше? Оставить вывеску или снять? Как надежней

уберечь «Домик»? В конце концов, посовещавшись, решили: раз вывеска снята,

пусть так и остается. На всякий случай в книге приказов была сделана

запись: «Закрыть музей на ремонт». Приказ датирован месяцем раньше.

В два небольших ящика мы уложили все, что считали необходимым

спрятать: акварельные рисунки, которые, как тогда полагали, «являлись

подлинными рисунками Лермонтова (они как подлинники несколько лет

экспонировались в музее), иллюстрации известных художников к произведениям

Лермонтова, вещи, принадлежавшие семье Верзилиных.

Ящики забили и тщательно засыпали землей в траншеях бомбоубежищ,

которые были вырыты во дворе и в саду музея.

Некоторые менее ценные экспонаты убраны в одну из комнат большого дома

и в подвал «Домика».

В минуту грозной опасности, когда оккупанты уже входили в город,

пришел в «Домик» коммунист М.Л Крайников, в то время директор ростовской

бумажной фабрики, случайно не успевший эвакуироваться из Пятигорска. Чтобы

помочь ему, решили, что для видимости Крайникову следует «преобразиться» в

беспартийного служащего. Для этого ему было выдано удостоверение о том, что

он является сотрудником музея, оформлена трудовая книжка, сделана

соответствующая отметка в паспорте. Затем даны кое-какие канцелярские

принадлежности, книги. Со всем этим «имуществом» Крайников ушел в

Кисловодск, где его никто не знал. И там ему удалось пережить оккупацию,

сохранить в неприкосновенности свой партийный билет и даже оказать помощь

партизанам (как рассказывал командир партизанского отряда И.И. Пуд).

Родственница бывшей сотрудницы «Домика Лермонтова» Н.И. Бронштейн,

Полина Ивановна Бронштейн, тоже пришла в «Домик», когда ей и ее детям

грозила смертельная опасность.

Здесь укрывалась она в течение трех суток, уже в то время, когда музей

был открыт. А ведь кругом хозяйничали фашисты. По вечерам они приходили в

садик музея из соседних домов. Одного вечера никогда не забыть. Полина

Ивановна ночевала в «Домике». Дежурившая тогда Капиева пришла ко мне

смертельно бледная. Оказывается, Бронштейн во сне кашлянула, а в саду

сидели немцы... По счастью, губная гармошка — их излюбленное развлечение, –

видимо, заглушала другие звуки. Надо ли напоминать, что за укрывательство

евреев фашисты применяли одну меру наказания – расстрел[40].

Что только не пришлось прятать в музее! Сотрудники городской

библиотеки перенесли сюда наиболее ценные издания. Книги были укрыты в

сарае. Профессор Т.В. Прохоров, уезжая из Пятигорска в последние дни перед

оккупацией, сдал на хранение свою работу о творчестве А.А. Бестужева-

Марлинского. Уполномоченная домовладения № 14 по Советскому проспекту

попросила спрятать домовую книгу. Старик – сосед принес старинный цветного

стекла стакан...

Соседняя школа №8 даже бомбоубежище вырыла не у себя в школьном дворе,

а в саду музея, тоже, по-видимому, веря, что «Домик» неприкосновенен.

Нечего и говорить, что такая вера поднимала дух, но и увеличивала

ответственность.

Ночь с 8 на 9 августа… Город подвергся артиллерийскому обстрелу. До

рассвета гремели орудийные разрывы, слышалась перестрелка... Наши части

отступали с боями. Коллектив музея вместе со своими семьями, с детьми

провел эту ночь в подвале «Домика». До рассвета, по очереди, несли

дежурство во дворе Лермонтовской усадьбы.

Утро 9 августа. Молча сидим в библиотеке музея. Похоже, что мы присели

по старинному русскому обычаю перед дальней дорогой, чтобы, встав, сказать

«прощай» и пуститься в путь. Увы! Пути были отрезаны. Немцы уже входили в

Пятигорск.

Перед лицом «Домика», у стены, где находится мраморная доска со

словами: «Дом, в котором жил поэт М.Ю. Лермонтов», проведено было собрание

сотрудников музея, последнее перед оккупацией.

Вечер того же дня... Где-то поблизости, в городе, хозяйничает враг...

Осторожно открываем калитку, на которой так много лет висела спрятанная

теперь вывеска «Музей «Домик Лермонтова»...

Доносится затихающий рев танков, гул машин, тарахтенье мотоциклов...

Слышны и еще какие-то неясные, но для нас страшные звуки... Вдруг эти

отдаленные шумы разрывает четкий металлический выкрик: «Хальт!». Он не

относится к нам, мы невидимы в темноте, но он подействовал на нас как удар.

XIX

До 12 августа никто из оккупантов в Лермонтовскую усадьбу не заходил.

В этот день рано утром, на улице против музея остановилась немецкая машина.

Затем раздался громкий стук в калитку. М.Ф. Николева открыла. Вошел

гитлеровский офицер с переводчиком.

Немцы осмотрели усадьбу и заявили, что введут во двор свои машины.

Пока мы доказывали, что дворик музея, весь заросший розами и георгинами,

слишком для этого мал, грузовики уже въезжали, подминая колесами цветущие

кусты. Две машины разместились во дворе, две, обивая бортами стену

«Домика», пытались въехать в сад. Убедившись, что больше машин здесь не

удастся поместить, оккупанты начали устраиваться по-своему.

На левом каменном столбе ворот фашисты прикрепили табличку с

изображением двух скрещенных лошадиных голов на желтом фоне. Внизу стоял

войсковой номер – «506».

А на дверях музея «Домика» появилась наклейка с надписью на русском

языке: «Вход в эту квартиру запрещен под строгой ответственностью». И ниже

– по-немецки: «Это помещение конфисковано полицией. Вход карается штрафом».

Первую комнату «Домика», бывшую при Лермонтове приемной, фашисты

превратили в свою канцелярию. На все остальные комнаты, которые, кроме

кабинета, были заселены, немцы пока не покушались.

22 августа машины части «506» из Лермонтовской усадьбы уехали. Во

дворе и в саду все было вытоптано, залито горючим, от которого погибли

бережно ухоженные растения. Но тем, что было, в «Домике» до их прихода, эти

передовые части захватчиков не интересовались. В этот же день во двор музея

въехала легковая машина. В ней сидел офицер, который пожелал поставить

машину в саду. Пробираясь через проход между музеем и большим домом, машина

зацепилась за угол «Домика» и обила его. Немец прожил в своей машине три

дня, в «Домик» не заходил. Не проявляли к нему интереса и последующие

«постояльцы»...

Но время шло, и вот 16 сентября случилось» то, чего мы все время

напряженно ожидали и боялись. В «Домик» явился какой-то фашистский «чин» с

переводчиком и потребовал показать ему фонды музея. Ему показали экспонаты,

сложенные в одной из комнат большого дома: это были вещи, не имевшие особой

ценности, в основном фотокопии и репродукции.

– Где подлинники? – спросил оккупант. – Где картины? Письма

Лермонтова?

Мы ответили, что подлинников лермонтовских рукописей и живописных

работ в Пятигорске никогда не было.

– А где же они?

– В Москве, в Ленинграде...

Даже не окончив осмотра, а лишь небрежно порывшись в экспонатах, «чин»

ушел. Интерес к музею у него пропал.

В начале сентября в той комнате музея, где в течение десяти дней была

канцелярия части «506», фашисты поставили на постой своих солдат. В

Лермонтовской усадьбе раздавались звуки губной гармошки, пьяные песни.

«Носители нового порядка» чувствовали себя победителями.

Жизнь проходила в постоянной тревоге... Из Кисловодска мы получили

известие, что зверски убита гитлеровскими оккупантами бывшая сотрудница

музея – Нина Исааковна Бронштейн – талантливый исследователь в области

лермонтоведения, отзывчивый, чудесный товарищ (она осталась в Кисловодске с

больными стариками-родителями).

Через некоторое время после «визита» фашистского оккупанта,

интересовавшегося экспонатами музея, «Домиком» решил заняться городской

бургомистр.

– Есть приказ открыть музей, – заявили в городской управе сотрудникам

«Домика». – Немцы, носители высшей культуры, желают, чтобы функционировали

все культурные учреждения города.

Ссылаясь на то, что в музее находятся на постое солдаты, мы сказали,

что открыть музей невозможно. Решено было прибегать ко всяким

проволочкам... Семья нашего друга – доктора – утаила от немцев

радиоприемник, и мы с большими предосторожностями слушали иногда по ночам

Москву[41], нетерпеливо ждали сообщений. Голос Москвы поддерживал веру в

скорое освобождение.

Фашисты вывели из музея солдат. Тех, кого мы поселили в «Домике»,

приказали выселить немедленно. «Домик» был освобожден: кое-кто устроился у

соседей, а сотрудники перешли в большой дом. М.Ф. Николева (кстати, она

ночевала на балконе «Домика», присматривая за экспонатами, зарытыми в

бомбоубежище в саду) заняла подвальную комнату, что, как оказалось

впоследствии, было весьма предусмотрительно.

Почему же вы теперь не открываете музей?- допрашивали нас у

бургомистра.

Нужен ремонт. Стены обезображены. Постой солдат привел дом и усадьбу в

запущенное состояние.

Городская управа сделала небольшой ремонт. Прошло еще несколько дней.

В музей явился заведующий школьным отделом городской управы (музеи были

подчинены этому отделу) и настоятельно потребовал открытия «Домика».

– Что же еще мешает вам открыть музей? – спрашивал он.

Было ясно, что тянуть больше нельзя. Нельзя допустить, чтобы на

территории музея с укрытыми его экспонатами и ценностями Ростовского музея

начали распоряжаться ставленники врага.

25 октября, через два с половиной месяца после начала оккупации

Пятигорска, «Домик» был открыт. На стенах его была размещена часть

оставшихся незахороненными экспонатов.

Была тревога, что вдруг в «Домик» потянутся любопытствующие фашисты.

И что же оказалось? «Домик» опять-таки был нужен своим людям, тем, кто

искал в его стенах, в творчестве Лермонтова духовную поддержку,

подтверждение тому, что русский народ не сломить, что гений его не

умирает... Приходили эвакуированные ленинградцы (их много было в

Пятигорске), приходили местные жители…Пятигорцев было особенно много.

Видимо, каждому из них хотелось воочию убедиться, что «Домик» цел.

719 человек побывали в музее за те сорок два дня, что он был открыт в

этот период оккупации. Немцев прошло всего 44 – их сотрудники считали

отдельно.

Фашистов не интересовали ни Лермонтов, ни его творчество, меньше всего

интересовал их «Домик». Приходили, думая найти ценные картины или вообще

«развлечься», и уходили разочарованные.

Из оккупантов, побывавших в Лермонтовской усадьбе, поэзию Лермонтова

знал только немецкий литератор фон Фегезак (по его словам, он перевел на

немецкий язык стихотворение Лермонтова «Выхожу один я на дорогу...»).

Генерал армии И.В. Тюленев в своих мемуарах «Через три войны»

вспоминает: «11-го января 1943 года передовые части Закавказского фронта

вступили в Пятигорск. Один из фронтовых писателей, шедший с нами,

рассказывал мне:

Вместе с сержантом-разведчиком мы, прежде всего, устремились на

Лермонтовскую улицу, к домику, где умер Лермонтов. Хотелось поскорее

проверить, уцелела ли эта святыня, дорогая сердцу каждого советского

человека, не надругались ли над ней гитлеровцы. На дверях домика увидели

проштемпелеванный листок: «Реквизировано и взято под охрану штабом

Розенберга и местной комендатурой. Согласовано с Высшим командованием

армии. Вход в здание и снятие печати запрещено». «Что за притча? – думаю. –

Откуда такое бережное отношение к реликвиям русской культуры у тех, кто

осквернил яснополянскую святыню, разграбил музей – дом Чайковского в

Клину!» А дело объяснялось просто. 4 сентября «Домик Лермонтова» посетил

нацистский писатель Зигфрид фон Фегезак, заявивший, что отныне «Домик»

будет содействовать ознакомлению немцев (фашистов, то есть) с русской

литературой и даст понятие о России. Сам же фон Фегезак стал допытываться у

сотрудниц музея, где находятся рукописи Лермонтова и другие ценные

экспонаты. Ему не терпелось завладеть этими сокровищами – отсюда его

беспокойство и за сохранность «Домика».

Фронтовой писатель в горячей боевой обстановке, видимо, информировал

И.В. Тюленева не совсем точно. Фон Фегезак побывал в «Домике» мимоходом,

когда в нем еще стояли немецкие солдаты и никаких мер для содействия в

ознакомлении фашистов с русской литературой в стенах «Домика» не

предпринимал. А чем обернулось «бережное отношение» оккупантов к «Домику»,

будет рассказано дальше.

Зимой 1942 года, когда начался разгром фашистских армий под

Сталинградом, когда части Советской Армии перешли на Кавказе в развернутое

наступление я начали теснить врага, фашисты закрыли «Домик» для

посетителей. 20 декабря в него были внесены ящики с экспонатами Ростовского

музея изобразительных искусств.

Подробная история сохранения на территории Лермонтовской усадьбы

экспонатов Ростовского музея имеет к теме данной книги лишь косвенное

отношение. Не останавливаясь, поэтому, на ней детально, для ясности следует

все же сказать, что ростовские экспонаты были обнаружены фашистскими

оккупантами и опечатаны как военные трофеи, упомянутые в мемуарах генерала

И.В. Тюленева «штабом Розенберга» в сентябре 1942 года.

Только по окончании войны мы узнали, что местонахождение Ростовского

музея стало известно фашистам от бывшего сотрудника Ростовского областного

Комитета по делам искусств В.Д. Глянько, который занимал во время оккупации

Ростова должность помощника бургомистра.

Итак, ящики с картинами были внесены в «Домик» и распакованы, картины

расставлены на полу вдоль стен по комнатам музея. Здесь были полотна

Крамского, Боровиковского, Сурикова, Айвазовского, Поленова, работы

выдающихся советских художников. Начался «просмотр», вернее, разграбление

картин. В музей явился фашистский генерал Макензен и отобрал несколько

картин лично для себя. Приходили, держа в руках справочники о русской

живописи, офицеры чинами поменьше, Каждый выбирал, что хотел... Все это

делалось в суете, в спешке... Чувствовалось, что фашисты чем-то очень

озабочены и встревожены.

Пользуясь этим, сотрудники «Домика» унесли из музея многие ценные

полотна, размером поменьше. Мы уносили их, пряча под шалями, под полами

зимних пальто... Вот здесь-то и пришлась кстати предусмотрительность

М.Ф. Николевой, поселившейся в подвале. Кому взбредет в голову заглядывать

в полутемное помещение, где среди отслуживших свою службу вещей живет

старая, изможденная и неприветливая на вид женщина?

Наступил канун нового 1943 года. Для жителей Пятигорска он был полон

надежд и нетерпеливого ожидания. Разнеслась радостная весть: «Немцы

бегут!..» Над городом начали чаще появляться наши самолеты... А затем в

первые дни января мы сами воочию увидели отступление оккупантов. Они

двигались в сторону Минеральных Вод и, уходя, старались захватить с собой

все, что могли: зерно и книги, детские одеяльца и мебель. Набитые

награбленным добром эшелоны стояли на путях.

8 января к Лермонтовской усадьбе подъехал грузовик. Довершался грабеж

коллекций Ростовского музея. На этот раз целая команда солдат поднимала на

машину огромной тяжести ящики. Грузовик возвращался несколько раз.

Экспонаты Ростовского музея фашисты увезли на вокзал, и дальнейший след их

затерялся.

К счастью, коллективу «Домика» удалось утаить несколько более легких

ящиков. Сделано это было с помощью все тех же верных друзей музея[42].

Приближались самые страшные часы в жизни «Домика». С вечера 9 января в

Пятигорске начались взрывы и пожары. Уходя, фашисты зверствовали. «Носители

высшей культуры» показывали истинное лицо. Они расстреливали советских

людей – расстрелы производились даже у места дуэли Лермонтова, почти у

самого памятника... Они уничтожали все, что не могли захватить с собой.

Одно за другим взрывались здания электростанции, госбанка, педагогического

института, многочисленных школ, гостиницы «Бристоль», крупных жилых домов.

Тушить пожары немцы не разрешали. Да и чем?

Ведь они вывели из строя городской водопровод. Горящий Пятигорск

остался без воды.

Весь день и ночь до рассвета с 10 на 11 января. «Домик» стоял в кольце

пожаров. Пылает историческое здание лермонтовской «Ресторации» –

Бальнеологический институт. Горит уникальная огромная научная библиотека

института и богатейший архитектурный архив. (Снег на много кварталов вокруг

почернел от бумажного пепла). Горят типография, предприятия на улице

Лермонтова. Подорваны несколько корпусов Лермонтовского санатория. Грудой

развалин лежит здание почты на углу улиц Анджиевского и Анисимова.

Заминирована школа № 8 по улице Буачидзе, – а она непосредственно граничит

со строениями Лермонтовской усадьбы.

Сотрудники музея, их семьи, школьники, друзья «Домика» сгребают

лопатами кучи снега вокруг «Домика», чтобы хоть этим как-то возместить

отсутствие воды, если огонь перекинется на музейные здания... Время тянется

в страшной тревоге: каждую секунду могут явиться фашистские минеры или

поджигатели.

10 января около пяти часов вечера в ворота музея громко постучали. Я

быстро подошла к калитке, но открыла не сразу... Руки не поднимались...

Стук повторился с новой силой. Как только я отодвинула задвижку, калитка

распахнулась, и во двор ввалился сильно подвыпивший полицай с каким-то

свертком под мышкой. Он направился к скамье, стоявшей напротив «Домика».

Там сидели сотрудники и друзья музея, – среди них доктор А.А. Козерадский

(знавший немецкий язык, он в эти дни находился в музее почти безотлучно,

чтобы в случае необходимости объясниться с немцами), Л.П. Мытникова, бывший

сотрудник музея О.П. Попов с женой.

Не успев дойти до скамьи, полицай заорал:

– Мне поручено поджечь музей.

Все оцепенели. Минуту длилось молчание. Заговорили все сразу: – Это

невозможно! «Домик Лермонтова» нельзя уничтожить.

М.Ф. Николаева, потянув полицая за рукав, усадила его рядом с собой на

скамью.

Попытки убедить его, что «Домик» – памятник великому русскому поэту,

что люди всего мира должны чтить память Лермонтова, были тщетны.

Поджигатель пьяным голосом кричал:

– Я жить хочу! Я головой отвечаю! Велено поджечь, вот и подожгу!

– Неужели мы не справимся с ним? – прошептал доктор.

Однако страшен был не сам полицай, страшно было то, что стояло за ним.

Ведь его приход означал, что «Домик» обречен, что ему предназначена та же

участь, какая постигла Бальнеологический институт с его уникальной научной

библиотекой в 100 тысяч томов.

Положение спас О.П. Попов. Указывая на отъезжавшую на улице немецкую

машину, он заявил, что музей немцами заминирован, он оставлен здесь для

охраны и пребывание посторонних лиц на этой территории запрещено. Для

выяснения дела полицай предложил Попову идти с ним в качестве заложника в

штаб. Они ушли, а часа через полтора, уже в темноте, Попов сбежав от

пьяного сопроводителя, вернулся в музей и оставался там до утра. Расчет на

то, что полицай побоится докладывать о невыполнении задания и возвращаться

в темноте в музей, был верен.

Ранним утром следующего дня 11 января 1943 года в Пятигорск вошли

части Красной Армии.

Так, в историю «Домика» оказалось вписана имя О.П. Попова,

бескорыстного и преданного ему человека. Попов работал в музее с 1937 г. и

до начала оккупации. В октябре 1942 г., когда музей был открыт немцами для

посещений с установлением штата сотрудников из трех человек, Попов стал

безработным. Он сам предложил оставить в штате не имевшую средств Николеву,

– сотрудника самого преклонного возраста, – и Капиеву, у которой на фронте

был муж, а на попечении двое детей.

Как безработного его вызвали в русское отделение полиции и предложили

работу в домоуправлении на участке, где расположен «Домик», в случае

несогласия пригрозив высылкой на работы в Германию. Так он стал полицаем,

не сразу поняв, что предлагаемая работа относилась фактически к русскому

отделению полиции. В качестве полицая он часто бывал в музее, при этом знал

об укрытии музейных экспонатов и ценностей Ростовского музея

изобразительных искусств и в последний момент спас «Домик» от поджога.

После войны Попов был обвинен в сотрудничестве с немцами, осужден и провел

9 лет в Воркутинских шахтах. Вопрос о его реабилитации возник в 60-х годах,

а реабилитирован он был уже после смерти в конце 90-х г.

XX

Пятигорск освобожден...

Спрятанный в августе красный флаг вновь повешен над входом в

Лермонтовскую усадьбу.

Прошло, вероятно, не более часа, как у ворот музея раздался чей-то

взволнованный голос: – «Домик» жив?

В заиндевевшей кубанке, весь запорошенный снегом, во двор входил

командир Советской Армии капитан Николаев. Его взмыленный конь был привязан

на улице к дереву, капитан торопился узнать о судьбе «Домика».

Первый посетитель вошел в «Домик» и заплакал...

12 января двери Лермонтовского музея открылись для посетителей.

Еще где-то совсем близко гремели выстрелы, на улицах города валялись

разбитые вражеские машины, еще дымились взорванные и сожженные фашистами

здания, а воины вошедших в Пятигорск и проходящих через него частей,

спешили в «Домик».

Музей в первый день его открытия посетили рядовые бойцы, а также

генералы Каратеев, Емельянов, Слонов, бригадный комиссар – писатель

П.А. Павленко. Они оставили в книге посетителей «красноармейское спасибо»

работникам музея «за сохранение народного достояния».

Через несколько дней в музее побывал генерал-лейтенант Масленников. Он

заботливо расспросил, в чем нуждается «Домик», распорядился, чтобы его

обеспечили топливом. Сердечную заботу проявил генерал и по отношению к

племяннице Лермонтова – Е.А. Шан-Гирей. Ей, тяжело больной и очень в то

время нуждавшейся, он передал ценную продуктовую посылку. В книге музея

сохранилась сделанная генералом Масленниковым запись: «Красноармейское

спасибо скромным русским людям – патриотам нашей Родины, сохранившим

святыню русской культуры от вандалов-фашистов и не давшим осквернить

Лермонтовский музей-домик».

В «Домик» шли и шли советские воины... Среди них были известные

деятели культуры, советские писатели, военные журналисты. 13 января оставил

в книге отзывов свою запись писатель В. Закруткин.

О горячей любви к Лермонтову, ко всему, что у людей связано с его

именем, говорит в своей записи известный украинский поэт Любомир Дмитерко.

Командиры и рядовые воины считали долгом посмотреть, как сохранился

музей.

Записи в книге отзывов (их было множество), выражали радость по поводу

сохранения музея, благодарность за его спасение и свидетельствовали о том,

как дорог народу этот уголок земли.

О том, что музей сохранен, сообщила всей стране периодическая печать.

Первым откликом прессы была напечатанная 14 января 1943 г. в газете Северо-

Кавказского фронта «Вперед, за Родину!» корреспонденция Ник. Ротина «Снова

начинается жизнь», написанная, как помечено автором, в Пятигорске 11

января.

В этом же номере газета поместила заметку сотрудников музея «Миновали

черные дни», в которой кратко рассказывалось о событиях в жизни «Домика»,

связанных с периодом оккупации.

Писатель Анатолий Калинин посвятил освобождению Пятигорска большую

статью «Пятигорская ночь». Она была опубликована 30 января 1943 года в

«Комсомольской правде». А. Калинин подробно рассказывал о бесчинствах

оккупантов в Лермонтовской усадьбе, о работе маленького коллектива

музея...[43]

История сохранения «Домика Лермонтова» привлекала внимание печати и

волновала советских людей и много времени спустя. В 1944 году – 3 августа –

о музее писала «Комсомольская правда» в статье «У подножия горы Машук». В №

14 – 15 журнала «Огонек» за этот же год был напечатан очерк И. Роста «В

«Домике Лермонтова». Очеркист выражал искреннюю радость, что «домик поэта

уцелел, что экспонаты, которые так дороги русскому человеку, не разграблены

немецкими варварами...»

О тех же волнующих чувствах, о гордости за национальную святыню

русского народа продолжали свидетельствовать и записи в книге посетителей.

А сколько писем получал музей в те годы! Писем, наполненных тревогой

за «Домик».

Вот что писал ленинградский художник В.Л. Бреннерт: «Надеюсь, хоть и

трудно надеяться на это, что Лермонтовский домик стоит на месте... Будьте

добры, ответьте мне».

«Ночью передавали первые ужасные вести из Пятигорска. Неужели разрушен

и растащен Лермонтовский домик?» – написал из Дербента 18-го января 1943

года художник А.А. Мытников.

Старый друг музея, композитор Л.И. Рабинович, много сделавший для

обогащения экспозиции музея, просил ответить как можно скорее, что с

«Домиком». Лермонтоведы Эйхенбаум, Мануйлов, Пахомов, Иванова, Андреев-

Кривич, Толстая, Прокопенко по телеграфу запрашивали о судьбе «Домика».

Но беспокоились не только лермонтоведы и люди искусства.

«Уцелел ли «Домик» или грязный сапог растоптал эту святыню? Прихожу в

ужас от мысли, что музей перестал существовать, – писал 10 января 1943

года, накануне освобождения Пятигорска, друг музея В.Н. Свищев. – Хотя нас

разделяет ещё линия фронта, но я уверен, что день-другой...» На этом письмо

обрывается. В этот же день автор письма был убит. Кто-то из фронтовых

друзей Свищева, или, может быть, неизвестный почитатель «Домика» переслал

это письмо в музей и сообщил о гибели автора.

Фронтовики-пятигорцы, узнавая из газет, от родных, что «Домик

Лермонтова» цел, поздравляли коллектив музея, писали о своей радости. «Я

считал, что «Домик Лермонтова» уничтожен», – писал сержант А.С. Попов. – И

как же я был рад, когда от родных узнал, что «Домик» цел».

Многие запрашивали о своих семьях, о родственниках. Привожу лишь

несколько писем. Письмо лейтенанта П.Ф. Козубенко: «За 8 месяцев я не

получил ни одного письма. Мать осталась в Ростове, а жена с детьми

эвакуировалась в Ессентуки... Убедительно прошу съездить в Ессентуки…

узнать о судьбе моей жены и детей. О результате прошу сообщить мне, что бы

ни случилось с ними трагического. Не стесняйтесь, пишите прямо и

откровенно. Я с первых дней войны на фронте и достаточно закален, чтобы

встретить и перенести мужественно всякие ужасы». Доктор Стоянов,

эвакуированный с госпиталем в Сибирь, запрашивает, жива ли его жена, Амитов

из Омска просит разыскать его родных в Горячеводске и сообщить им его

адрес. Найдите... Сообщите...

Искали. Находили. Сообщали.

«Домик» тем временем продолжал получать взволнованные письма,

принимать посетителей. О любви к поэту говорил голос всего народа.

Даже на иностранцев «Домик», овеянный славой великого русского поэта,

производил глубокое впечатление. В апреле 1945 года в Пятигорске побывала

председатель Британского комитета «Фонд помощи России» Клементина Черчилль,

знакомившаяся с постановкой лечебного дела на Кавказских Минеральных Водах.

Г-же Черчилль был показан «Домик Лермонтова» как достопримечательность

города.

Ознакомившись с «Домиком», она записала в книге:

«Этот маленький домик, полный одухотворения, где ваш знаменитый поэт

провел несколько счастливых дней, произвел на меня незабываемое

впечатление, которое я увезу с собой на Родину».

Секретарь комитета г-жа Джонсон, сопровождавшая Черчилль, записала: «Я

счастлива, что побывала в доме одного из самых знаменитых сынов России».

XXI

С 1 января 1945 года «Домик» был переведен на республиканский бюджет,

в ведение Комитета по делам культурно-просветительных учреждений. Это

укрепило материальное положение музея, дало реальную возможность широко

развернуть научно-исследовательскую работу и развить издательскую

деятельность, что в свою очередь поднимало значение «Домика» как научно-

исследовательского учреждения.

В развитии научной работы музея большую роль сыграл научный сотрудник

Сергей Иванович Недумов. Своими архивными розысками он внес солидный вклад

в советское лермонтоведение. Лермонтоведы недаром назвали его «архивное

сердце».

В 1946 году состоялось решение Пятигорского горсовета о присоединении

к Лермонтовской усадьбе «верзилинского» дома, на пороге которого Мартынов

вызвал Лермонтова на дуэль.

Дом был занят коммунальными квартирами. Только при помощи таких

горячих почитателей Лермонтова, какими были первый секретарь горкома КПСС

П.М. Копейкин и инструктор того же горкома Д.Н. Каминский, удалось

безболезненно провести переселение одиннадцати семей.

Теперь «Домик» мог быть превращен в мемориальный музей.

В 1948 году, когда в «верзилинском» доме открылось литературное

отделение музея, «Домик» был освобожден от экспонатов, рассказывающих о

жизни и творчестве Лермонтова[44]. Дверь в «пятую» комнату из спальни

Столыпина была заложена, а ведущая в кабинет Лермонтова восстановлена[45].

Последний приют поэта стал мемориальным музеем.

В 1962 году торжественно отпраздновано 50-летие существования музея

«Домика Лермонтова». В этом же, году была снесена «пятая» комната, которой

при Лермонтове не было, и которая искажала внешний облик «Домика».

Наконец в 1964 году состоялось то, о чем давно ставили вопрос

лермонтоведы: к 150-летию со дня рождения Лермонтова «Домик» был

реставрирован.

Реставрирован! Чтобы представить, что скрывается за этим словом,

необходимо побывать в «Домике» и не просто осмотреть его, а вникнуть в то,

как шла реставрация. Подробности реставрации заставляют увидеть все другими

глазами.

«С глубоким волнением вошли в «Домик», – записали юные экскурсанты в

книге впечатлений 24 июля 1964 г. С таким же волнением входят в «Домик» все

посетители, о чем свидетельствуют их многочисленные записи.

Что же вызывает это волнение? Подлинность! Сразу, при входе, вы

обращаете внимание на потолок. Он не обычен, так теперь не строят городские

дома: потолок на балках. Вспоминаете, что так было и при Лермонтове.

«Потолки положены прямо на балки и выбелены мелом», – свидетельствовал

хозяин «Домика» Чиляев. Но вам и в голову не приходит, что могли

сохраниться старые балки. А оказывается, сохранились! По этим стесанным

балкам теперь и положены новые.

Вот перегородка, отделяющая буфетную комнатку от приемной. Может быть,

размер буфетной установлен произвольно? Нет! И здесь подлинная точность. В

наружной стене сохранился от первоначальной постройки врез перегородки. По

нему и сооружена новая.

У Лермонтова собиралось много народу в так называемом «зале». А ведь

он, этот «зал», невелик. Это всегда вызывало недоумение: где же размещалось

многочисленное общество товарищей поэта?

Что же обнаружила реставрация? Зал при Лермонтове был больше. Это

установлено наличием вреза в наружной, капитальной стене. Этот врез

определил подлинные размеры зала и приемной. Один из бывших частных

владельцев «Домика» переделывал флигель для своих удобств и перенес

внутреннюю стенку на полметра в сторону зала, значительно, таким образом,

его уменьшив. Теперь зал точно такого размера, какой был при Лермонтове.

И это не все: сохранился еще ряд подтверждений того же порядка.

Обратимся вновь к свидетельству хозяина дома. «Полы окрашены желтой...

масляной краской». Когда при реставрации был снят линолеум (положенный,

видимо, в 90-х годах прошлого столетия), то под ним обнаружен прекрасно

сохранившийся пол, окрашенный желтой краской. Надо думать, что тот хозяин,

который застилал пол линолеумом, не стал перекрашивать перед этим пол

заново. Линолеум был положен на крашенный желтой краской пол, тот самый,

который был при Лермонтове, по которому ходил поэт и его многочисленные

друзья.

Сохранились частично рамы дверных проемов. Оказывается, двери при

Лермонтове были выше, чем перед реставрацией. Все двери восстановлены

теперь в прежних размерах, причем восстановлены одностворчатыми, как это и

было раньше.

Двери и окна были, по свидетельству Чиляева, окрашены синей масляной

краской. Эта-то синяя краска и сохранилась во многих местах на оконных

проемах. В такой точно цвет теперь покрашены окна и двери.

Вот сколько неопровержимых свидетельств оказалось в руках коллектива

музея и реставраторов «Домика».

Теперь рассмотрим обстановку. Она переносит посетителей почти на 130

лет назад. Прежде всего – буфетная. Выглядит она подлинной, той самой,

какая была при Лермонтове. На столе, у окна, – дорожный складной самовар.

На том же столе – старый мельхиоровый поднос, переданный музею наследниками

Чиляева с уверением, что поднос служил Лермонтову. Старинный шкафчик из

верзилинского дома с посудой оттуда же. В шкафчике – полотенце с фамильным

гербом Лермонтовых; на вешалке – еще два полотенца со старинной вышивкой.

Так и кажется, что войдет сейчас сюда слуга Лермонтова – Андрей Соколов и

начнет хозяйничать: достанет посуду, приоткроет оконце и протянет руку за

каким-нибудь блюдом, приготовленным внизу, на кухне...

В приемной комнате обращает на себя внимание большой дорожный сундук.

Это экспонат любопытный. С именем Лермонтова он, правда, не связан, но

принадлежит эпохе, когда Лермонтов находился в ссылке на Кавказе. Сундук

привезен теперь из Пензы. Прадед владелицы сундука служил на Кавказе, где и

купил сундук, с которым путешествовал по Кавказу по делам службы в годы

первой ссылки Лермонтова.

В спальне Столыпина – старинная, времен Лермонтова, длинная узкая

кровать, такая была у Лермонтова. На кровати – старинное персидское

шелковое покрывало. Такие покрывала и шали были очень характерны для быта

лермонтовской эпохи. У окна – стол от Верзилиных.

А дальше – кабинет поэта. Вот в этих стенах и протекала жизнь

Лермонтова в течение двух последних месяцев. Эти стены были свидетелями не

только горьких раздумий поэта, его тревог, может быть, и тоски, но и многих

вдохновенных часов творчества. В кабинете – стол, принадлежавший

Лермонтову, тот самый, который передала в свое время «Домику» Евгения

Акимовна Шан-Гирей. У стола – кресло поэта.

Все здесь живо напоминает Лермонтова. Посетители останавливаются перед

дверью кабинета в благоговейном молчании, как бы ожидая, что вот-вот сюда

вернется поэт. Так велико влияние подлинности, что вы чувствуете дыхание

давно ушедшего времени и близость того, кто был убит, но навсегда остался

живым.

Наконец, последняя комната – зал, служивший Лермонтову столовой и

гостиной. Стены этой комнаты повидали во время пребывания в «Домике»

Лермонтова многих замечательных людей. Здесь велись задушевные разговоры,

бурные споры, высказывались откровенные мнения, слышались веселые шутки,

колкие насмешки.

Перед диваном – круглый столик, единственная вещь из обстановки,

принадлежавшей Чиляеву, сохранившаяся от времен пребывания в «Домике»

Лермонтова. Какой-то особый уют придали залу старинного рисунка кавказская

кошма на диване (ее по особому заказу изготовили для музея в Карачаево-

Черкесии) и легкие муслиновые занавески на окнах.

Из зала – выход на балкон, оттуда – в сад. На балконе поэт любил

отдыхать, изредка – и работать. «Домику» придали теперь вид, какой был у

него в 1841 году.

Огромную работу проделал коллектив музея (директор музея

А.И. Гребенкова, старший научный сотрудник П.Е. Селегей) в содружестве с

энтузиастами – архитекторами Пикаловым, Асрияновым и Безруковым, а также

рабочими-столярами Пятигорской мебельной фабрики.

Высокую оценку этому поистине колоссальному труду дают посетители

«Домика».

Каждая экскурсия, начинающаяся в «верзилинском» доме, в котором

размещается Лермонтовский музей с его научно разработанной и прекрасно

оформленной экспозицией, завершается осмотром «Домика».

Музей ведет большую научно-исследовательскую работу. Ежегодно, в день

трагической кончины Лермонтова, здесь происходит чествование памяти поэта,

организуются научные конференции, на которых виднейшие лермонтоведы страны

выступают с докладами.

Как дорого творчество Лермонтова людям и насколько тесно связано имя

поэта с его последним жилищем, – доказывает такой факт: космонавт

П.Р. Попович взял с собой в полет небольшой томик Лермонтова в зеленой

обложке. Побывавший в космосе томик произведений Лермонтова был прислан

космонавтами П.Р. Поповичем и Германом Титовым с их дарственной надписью

«Домику Лермонтова». Этот драгоценный дар находится в экспозиции отдела

«Лермонтов и наша современность», в литературном отделении музея.

Слава о «Домике» разнеслась по всему миру, всюду, куда проникло имя

гениального русского поэта.

XXII

Четыре города в Советском Союзе особенно тесно связаны с именем поэта:

Ленинград, Москва, Пятигорск и Пенза. Этим четырем городам и выпала честь

15 октября 1964 года торжественно отметить 150-летнюю годовщину рождения

Лермонтова.

В Пятигорске необычайное оживление царило уже с первых дней октября.

Состоялись встречи с писателями в санаториях, на заводах, крупнейших

предприятиях города, в высших учебных заведениях. Были организованы лекции,

концерты, юбилейные выставки в школах, библиотеках, домоуправлениях;

состоялся торжественный праздник, посвященный улице, носящей имя

Лермонтова. В книжных магазинах, киосках, у лоточников огромный спрос на

лермонтовскую литературу и сувениры, выпущенные к юбилею. У памятника

Лермонтову, в сквере имени поэта, каждый день сменяли свежие букеты

роскошных осенних астр и георгинов и маленькие букетики скромных полевых

цветов.

На состоявшемся 8 октября в городском сквере у подножия памятника

Лермонтову митинге присутствовали тысячи трудящихся Пятигорска и ближайших

городов, поэты и прозаики почти всех Советских республик, автономных

областей и краев, гости из Болгарии, Чехословакии, Монголии. От ученых

страны выступал Д.Д. Благой. Поэт Павел Антокольский сказал в своей речи:

«Здесь, в Пятигорске, каждая улица хранит дыхание Лермонтова».

Город в эту пору выглядел каким-то особенно нарядным и праздничным. На

безоблачном синем небе сияло нежаркое осеннее солнце. Под его лучами ярко

пестрели цветники на улицах, в скверах, в парках, а многокрасочные

юбилейные плакаты, развешенные по городу, стали казаться еще красивее.

Серебром блестела цепь снеговых гор, и участникам юбилейных торжеств

вспоминались строки из печоринского дневника: «А там дальше, амфитеатром

громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется

серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым

Эльбрусом».

Центром торжества был «Домик Лермонтова». К нему тянулись бесчисленные

экскурсии. Автобусы с экскурсантами из Армавира, Георгиевска, Грозного,

Нальчика, Невинномысска, Орджоникидзе и других мест Северного Кавказа

заполняли ближайшие к Лермонтовскому музею улицы. Из «Домика» рассылались

приглашения на форум писателей, на торжественное заседание в городском

театре, на научную конференцию лермонтоведов.

В первый день приезда в Пятигорск в «Домике» собрались поэты,

прозаики, ученые-литературоведы. Они познакомились с музеем в

«верзилинском» доме, затем посетили жилище поэта. По комнатам «Домика»

прошли в благоговейном молчании, как будто боялись нарушить покой того, чье

имя произносится во всем культурном мире с любовью и восхищением. На

следующий день гости осмотрели все лермонтовские места на Кавказских

Минеральных Водах.

В день митинга к подножию памятника поэту были возложены венки от

Союза писателей СССР, от Союза писателей РСФСР, Всесоюзного Лермонтовского

комитета, городских партийных и советских организаций, от школ, от

многочисленных почитателей поэта.

8 октября в Пятигорске состоялась встреча, в которой приняли участие

виднейшие советские поэты: Павел Антокольский, Петрусь Бровка, Расул

Гамзатов, Сильва Капутикян, Кайсын Кулиев, Ярослав Смеляков и многие

другие. Зал городского театра не мог вместить всех желающих. Театр снаружи

был окружен кольцом молодежи, жаждавшей услышать поэтов.

9 октября было проведено торжественное заседание, где с докладом о

Лермонтове выступал известный лермонтовед И.Л. Андроников.

В течение трех дней – с 12 по 14 октября – в «Домике» шла конференция

лермонтоведов, посвященная кавказскому творчеству Лермонтова.

Живейшее участие в празднестве принимали пионеры. На месте дуэли

Лермонтова была проведена торжественная пионерская линейка. С

воодушевлением раздавали пионеры лермонтовские сувениры гостям перед

торжественным заседанием в театре, преподносили цветы. Нарядная цепочка

ребятишек в красных галстуках, с поднятыми над головой букетами хризантем

была так красива и трогательна, что все присутствующие приветствовали их

долго не смолкавшими аплодисментами.

Гости, прибывшие в Пятигорск на лермонтовские торжества, были избраны

почетными гражданами города.

В связи со 150-летием со дня рождения поэта имя Лермонтова было

присвоено Пятигорскому институту иностранных языков, курортной библиотеке,

лучшей бригаде коммунистического труда, лучшей пионерской дружине города.

Так проведено было в Пятигорске чествование памяти Лермонтова,

превратившееся во всенародный праздник. «Домику Лермонтова» в этом

празднестве была отведена главная роль. Последний приют поэта, окруженный

народной любовью, навсегда сохранится живой памятью о гениальном сыне

русского народа Михаиле Юрьевиче Лермонтове.

27 июля 1967 года «Домик» предстал перед посетителями преображенный: и

снаружи он выглядел таким, каким, по нашему представлению, был при жизни

Лермонтова.

Удивительно изменился облик «Домика» теперь, когда не железо, как это

было долгие годы, а камыш покрыл его крышу.

Нелегко, точнее сказать, трудно было осуществить давнюю мечту о

камышовой крыше. Где сейчас можно увидеть хаты, покрытые камышом? Ну,

положим, нашли. Но так ли крыли крыши в начале XIX века, как делали это

много позднее? Коллективу сотрудников музея с привлеченными к реорганизации

«Домика» специалистами хотелось, чтобы выглядел «Домик» совсем как флигелек

1841 года. Пришлось побывать в хранилищах столичных музеев и посмотреть

старинные гравюры, рисунки, картины.

В 30-х годах прошлого столетия, когда строился «Домик», покрыть его

камышом было просто. Привезли нарезанный на берегу Подкумка камыш, позвали

мастера – специалиста по камышовым крышам. И все! А теперь? Предварительный

сбор материала, командировки, бесконечные совещания. И кто только не был

приглашен для советов! Архитекторы? Непременно. Строители? Обязательно.

Пожарники? И они тоже.

Работники научных организаций Москвы, Ленинграда, местных учреждений

других городов, заводов, – все приняли участие. Левокумский камышитовый

завод дал камыш, а Днепропетровский лакокрасочный завод снабдил

огнезащитной краской, с использованием которой для легковоспламеняющегося

камыша не страшен огонь.

Да, в 30-х годах прошлого столетия было нетрудно покрыть крышу

камышом, но тогда это был флигель Чиляева, теперь же это «Домик»

Лермонтова, «великий Домик», как назвал его И. Андроников.

«Все здесь тревожит и волнует»... – строка из книги отзывов музея.

А как же может не тревожить и не волновать этот последний приют поэта,

когда все в нем – и внешний вид, и внутренняя обстановка – переносит в те

дни, когда здесь жил Михаил Юрьевич.

Вы выходите из «Домика» с таким чувством, как будто побывали у

близкого, дорогого друга, в чью смерть не верите. Да ее и нет для великих

людей, для гения Лермонтова.

XXIII

Знаменателен в жизни «Домика» 1973 год, когда вышло постановление об

образовании Государственного музея-заповедника М.Ю. Лермонтова в городе

Пятигорске. В этом заповеднике «Домику» отведен весь квартал, в котором он

расположен, и все лермонтовские места Пятигорска, Кисловодска и

Железноводска.

«Принятие этого решения, – писала газета «Кавказская здравница», –

продиктовано возрастанием историко-литературного значения лермонтовских

мест, интересом к ним многих тысяч любителей поэзии, необходимостью сберечь

эти места для потомков. Теперь есть возможность реставрировать мемориальные

места на научной основе, в соответствии со временем Лермонтова».

«Домику» уже возвращен его первоначальный облик. Теперь стояла задача:

воссоздать Лермонтовский квартал таким, каким он был при жизни поэта.

Коллективу музея предстояло проделать работу по сбору необходимых

материалов.

Тротуары и фонари, скамейки на зеленых площадках, дверные ручки и

замки в домах, – все должно выглядеть таким, как было в 40-х годах прошлого

века.

Когда-то поэт И.А. Белоусов мечтал о том, чтобы в «Домике Лермонтова»

был создан маленький музей». В 1973 году в «Домике» побывали 197 тысяч

посетителей изо всех республик, краев и областей СССР, из многих зарубежных

стран.

В 1929 году. «Курортная газета» с восторгом сообщала, что за один день

в «Домике Лермонтова» в Пятигорске побывало сто человек. В те дни это было

событие. А если, как в последние годы, каждый день тысяча и более? А если

через четыре комнаты флигеля прошло около пяти миллионов?

И в третий раз за почти полуторастолетнюю жизнь «Домика» встал вопрос

о его спасении. Как же сберечь его? Что сделать для продления жизни музея?

Прежде всего пришлось ограничить его посещение.

Трудно и обидно это делать, но другого выхода нет, – говорит

П.Е. Селегей. – И так в какой-то мере нарушается установленная для него

норма – 150 тысяч посетителей в год. А если не отказывать? Тогда не 200

тысяч, а 300, может быть и больше, прошли бы через него. Но тогда... не

разнесут ли его в пыль, как встревожено говорили еще на заседании юбилейной

Лермонтовской сессии в Институте русской литературы в 1939 году?

Другая мера спасения «Домика» – строгий режим: только пятнадцать

посетителей впускают в «Домик» одновременно. В помещении объяснений не

дают, это ранее, перед входом в дом.

В «Домике» тихо. Тишина соответствует настроению посетителей и

скромной обстановке последнего приюта поэта.

Записи... записи... Горы книг с отзывами. Все они проникнуты любовью к

Лермонтову, благодарностью сотрудникам за сохранение жилища поэта, за его

бережное хранение.

А в саду две стройные красавицы-березы, дар горячей поклонницы поэзии

Лермонтова. Лет десять назад она прислала крохотные березки-саженцы. Они

принялись, выросли и сейчас украшают лермонтовскую усадьбу.

Поистине велик этот маленький флигелек. И потому, что он есть, что он

жив, Пятигорск становится центром советского лермонтоведения. Когда-то даже

не упоминавшийся при проведении торжеств, посвященных памяти поэта, теперь

Пятигорск – место научных лермонтовских конференций, лермонтовских

праздников поэзии.

В дни памяти Лермонтова сюда съезжаются лермонтоведы, видные писатели,

деятели культуры из многих, многих городов и стран. Но главное в этих

торжествах даже не то, что на них стекается масса народа, а та атмосфера

теплоты и сердечности, которая создается одной общей заботой и мыслью:

достойно почтить память любимого поэта.

Заведование «Домиком»

1. Г.И. Раев – хранитель музея – 1912-1914 гг.

2. Д.М. Павлов – попечитель музея – с конца 1915 г. по июнь 1916 г.

3. Л.В. Орлов – заведующий музеем – 1919 г.

4. А.Л. Казинцев – заведующий «Домиком» по совместительству – 1920-1921 гг.

5. В.П. Шереметов – директор музея – с 19220по 12 окт. 1923 г.

6. В.И. Егоров – директор музея – с 12 окт. 1923 г. по 17 янв. 1924 г.

7. Кажмер – директор музея – с 17 янв. 1924 г. по 13 февр. 1925 г.

8. Функе – директор музея – с 13 февр. 1925 г. по 12 марта 1926 г.

9. И.М. Тришин – директор музея – с 12 марта 1926 г. по 9 юиля 1926 г.

10. Н.И. Логазидзе – директор музея – с 9 июля 1926 г. по 23 апр. 1931 г.

11. С.Д. Коротков – директор музея – с 23 апр. 1931 г. по июнь 1936 г.

12. Н.М. Комаров – директор музея – с июня 1936 г. по 1 сент. 1937 г.

13. Е.И. Яковкина – директор музея – с 1 сент. 1937 г. по 1 окт. 1951 г.

14. А.И. Гребенкова – директор музея – с 1 окт. 1951 г. по 1 июля 1968 г.

15. П.Е. Селегей – директор музея – с 1 июля 1968 г.

ЛИТЕРАТУРА

. Арнольди А.И. ЛЕРМОНТОВ В ПЯТИГОРСКЕ в 1841 г. – в кн. ЛИТЕРАТУРНОЕ

НАСЛЕДСТВО. т. 58. М., 1952.

. Архив АН СССР, ф. 9. «Дело о приобретении «Домика Лермонтова» в

Пятигорске».

. Белоусов И.А. ДОРОГИЕ МЕСТА. М., 1918.

. Богословский В.С. ПЯТИГОРСКИЕ И С НИМИ СМЕЖНЫЕ ВОДЫ. М., 1886.

. Висковатов П.А. МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ ЛЕРМОНТОВ. ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО. М., 1891.

. Егоров В.И. ВОСПОМИНАНИЯ. Рукопись.

. Из записок Николая Ивановича Лорера. – «Русский архив», 1874, т.2.

. ЛЕРМОНТОВСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

. Лонгинов М.И. М.Ю. ЛЕРМОНТОВ. – «РУССКАЯ СТАРИНА», 1873, т. 7, кн. 3.

. Мануйлов В.А. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА М.Ю. ЛЕРМОНТОВА. Л., 1964.

. Мартьянов П.К. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЖИЗНИ ПОЭТА М.Ю. ЛЕРМОНТОВА. – «Исторический

вестник», 1892, т. 2 – 4.

. Мельницкий В. ПЕРЕЕЗДЫ ПО РОССИИ В 1852 г. – «Современник», 1853, №8.

. Н.Н. ВОСПОМИНАНИЯ О ЗАКАВКАЗСКОМ ПОХОДЕ. – «Военный сборник», 1860,

№1.

. Некрасова Е.С. МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ ЛЕРМОНТОВ. – «Русская старина», 1888, т.

5.

. НОВОНАЙДЕННОЕ ПИСЬМО О ДУЭЛИ И СМЕРТИ ЛЕРМОНТОВА. Сообщение

А. Михайловой. – в кн.: ЛИТЕРАТУРНОЕ НАСЛЕДСТВО. Т. 58. М., 1952 (См.

письма П.Т. Полеводина).

. Орджоникидзевское краевое архивное управление. № 3991. «Дело о погребении

Лермонтова». Архивная копия.

. ПЕНЗЕНСКИЙ СБОРНИК. Пензенское кн. изд-во, I960.

. Ракович Д.В. ТЕНГИНСКИЙ ПОЛК НА КАВКАЗЕ. Тифлис, 1900.

. Святловский В.В. КАВКАЗСКИЕ МИНЕРАЛЬНЫЕ ВОДЫ. Екатеринослав, 1898.

. Семенов Л.П. МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ ЛЕРМОНТОВ, М., 1915.

. Туровский Н.Ф. ДНЕВНИК ПОЕЗДКИ ПО РОССИИ В 1841 г. «Русская старина»,

1913, т. 7-9.

. Тюленев И.В. ЧЕРЕЗ ТРИ ВОЙНЫ. М., I960.

. Щеголев П.Е. КНИГА О ЛЕРМОНТОВЕ, т. 2, Л., 1929.

-----------------------

[1] Названия улиц здесь и далее соответствует 1982 г.

[2] При реставрации этого дома в 1974 году на его стенах под слоем

штукатурки были обнаружены листки календаря 1823 года.

[3] Чиляев Василий Иванович (1798-1873) владелец усадьбы, где расположен

"Домик", в котором Лермонтов прожил с 14 мая по 15 июля 1841 г.

[4] П.К. Мартьянов (1827-1899), военный писатель.

[5] При реставрации "Домика" в 1964 году обнаружено, что стены его из

крепкого букового дерева.

[6] Найтаки – арендатор гостиницы «Ресторация».

[7] Арнольди Александр Иванович (1817-898), сослуживец Лермонтова по лейб-

гвардии гусарскому полку.

[8] Васильчиков Александр Илларионович (1818-1887), секундант на последней

дуэли Лермонтова.

[9] Глебов Михаил Павлович (1818-1847), секундант на дуэли Лермонтова с

Мартыновым.

[10] О том, что «сердце поэта не лежало ни к кутежам, ни к азартным

картежным играм», имеется более раннее свидетельство товарища Лермонтова по

лейб-гвардии гусарскому полку графа Васильева.

[11] Этот бумажник Чиляев купил у слуги Лермонтова, затем подарил его

Мартьянову. В настоящее время бумажник находится в музее Института русской

литературы (Пушкинский дом) в Ленинграде.

[12] Надя – Надежда Петровна Верзилина, за которой Глебов слегка

ухаживал (прим. П.К. Мартьянова).

[13] Мадемуазель Эмилия, прошу вас, один только тур вальса, последний раз в

моей жизни (франц.).

[14] Наперебой (франц.).

[15] Горец с большим кинжалом (франц.).

[16] Это ничего, завтра мы будем добрыми друзьями (франц.).

[17] Сейчас пос. Иноземцево.

[18] Запись в метрической книге Пятигорской Скорбященской церкви за

1841 год: «Тенгинского пехотного полка поручик Михаил Юрьевич Лермонтов 27

лет убит на дуэли 15 июля, а 17 погребен, погребение пето не было».

Эта запись дошла до наших дней. Копня ее – в экспозиции музея «Домик

Лермонтова».

[19] Лермонтов скончался не в «Домике», а на месте дуэли. Эта ошибка

фигурировала позднее и в официальной переписке.

[20] От станции Минеральные Воды до 1893 года, когда была проведена

железнодорожная ветка, до Кисловодска ходили дилижансы.

[21] Тогда же была заведена книга для записи посетителей места дуэли.

Первая запись сделана 19 августа 1901 года. Всего за остальные месяцы этого

гола место дуэли посетили 148 человек.

[22] В бывшем кабинете Лермонтова.

[23] Георгиевский напрасно приписал себе заботу о сохранности «Домика»:

в 1894 году было издано обязательное постановление Пятигорской городской

управы, в котором в противопожарных целях всем домовладельцам деревянных и

турлучных домов предлагалось обложить стены кирпичом, деревянные и

камышовые крыши перекрыть железом. Камышовая крыша на «Домике» была

заменена деревянной еще в 50-х годах.

[24] Записка публикуется впервые.

[25] Запись их сохранилась до сих пор в блокноте автора этих строк.

[26] Оставшиеся после установки в Пятигорске памятника, сооруженного на

собранные по Всероссийском подписке деньги, были переданы в I893 году

Пятигорскому городскому самоуправлению. На проценты с него содержался сквер

при памятнике.

[27] Эта переписка публикуется впервые.

[28] Так назывались первые кинотеатры.

[29] Это был действительный факт: в погоне за прибылью один предприимчивый

ресторатор кощунственно присвоил своему заведению имя великого поэта.

[30] Профессору показали вместо кабинета зал.

[31] Эти книги сохранились.

[32] Между прочим, тогда же в Терском губполитпросвете нашлись загибщики,

поставившие вопрос о передаче государству, в фонд цветных металлов,

памятника Лермонтову в Пятигорске, так как памятник, якобы, не представляет

художественной ценности, а Лермонтов на нем изображен к тому же в

офицерском мундире.

[33] Е.А. Шан-Гирей (1853-1943) до своей кончины жила в Пятигорске, в доме

по ул. Буачидзе № 9, некогда принадлежавшем ее матери Э.А. Шан-Гирей. Это

так называемый «верзилинский дом», где произошел вызов Лермонтова на дуэль

Мартыновым и где в настоящее время расположена литературная часть музея

«Домик Лермонтова».

[34] Эту камею Е.А. Шан-Гирей передала в дар «Домику».

[35] Здесь и далее даты указаны по новому стилю.

[36] Фотоснимок этого торжества хранится в фондах музея.

[37] Автор корреспонденции имел, вероятно, в виду те переделки, которым

«Домик» подвергся после 1841 года. Реставрация же произведена позднее.

[38] Этот «экспонат» узнали в 1938 году каменщики, поправлявшие в саду

музея стены. Они рассказали, что каменная глыба была в 1935 году по заказу

директора привезена в «Домик» из старой заброшенной каменоломни.

[39] При восстановлении балкона обнаружена совершенно целая дверная

рама, которую заложил Чиляев, уничтожая балкон. Из двери тогда, как и

утверждал Чиляев. сделали окно. Обнаруженная в 1939 году рама послужила

доказательством, что дверь действительно в свое время существовала.

[40] П.И. Бронштейн не регистрировалась по приказу фашистов, и ей удалось

спастись вместе с детьми.

[41] За хранение радиоприемников оккупанты расстреливали.

[42] Содержавшиеся в этих ящиках картины и другие экспонаты, а также

полотна, которые удалось тайком вынести из «Домика», послужили затем, после

реэвакуации Ростовского музея изобразительных искусств, основой для его

восстановления.

[43] Позднее А. Калинин напечатал в журнале «Дон» (№ 5 – 1965 г.) строки

«Из блокнота военного корреспондента», посвященные «Домику». Несоответствие

этих строк действительности можно объяснить только тем, что расшифровка

записей через 26 с лишним лет – дело трудное.

[44] История создания экспозиции в доме Верзилиных, также организация

научной деятельности музея не являются задачей настоя его очерка. Это –

тема отдельной работы.

[45] Все строительные работы проводил безвозмездно горячий почитатель

Лермонтова инженер Г. В. Ростошинский.

-----------------------

сломанный впоследствии балкон

кабинет и спальня Лермонтова

зало

спальня

Столыпина

Приемная

При-хожая

Сени

Буфет

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7