РУБРИКИ

Последний приют поэта

   РЕКЛАМА

Главная

Зоология

Инвестиции

Информатика

Искусство и культура

Исторические личности

История

Кибернетика

Коммуникации и связь

Косметология

Криптология

Кулинария

Культурология

Логика

Логистика

Банковское дело

Безопасность жизнедеятельности

Бизнес-план

Биология

Бухучет управленчучет

Водоснабжение водоотведение

Военная кафедра

География экономическая география

Геодезия

Геология

Животные

Жилищное право

Законодательство и право

Здоровье

Земельное право

Иностранные языки лингвистика

ПОДПИСКА

Рассылка на E-mail

ПОИСК

Последний приют поэта

вечер особенно много острили. Ну, и, конечно, много смеялись. А моя тетя –

Надежда Петровна, – которой Лермонтов посвятил шуточный экспромт, стояла

около рояля и разговаривала с Мартыновым...

– Так рассказывала мне мама, – заканчивала Евгения Акимовна и

добавляла, что об этом вечере ей приходилось слышать много-много раз.

Приходили часто в наш дом приезжие и просили маму рассказать, как это

случилось.

Говорила Евгения Акимовна о том, что было уже хорошо известно, но

живая связь с событиями того вечера волновала слушателей.

Если кто-нибудь задавал вопрос о камее, Евгения Акимовна, почему-то

смущаясь, рассказывала: «Это камея моей мамы. Она всегда ее носила» – и,

чуть улыбаясь, добавляла грустно: «Может быть, и в тот вечер она была на

ней»[34]. До последних дней жизни не прерывала Евгения Акимовна тесной

связи с «Домиком».

В 1923 году исполнялась 82-я годовщина со дня гибели Лермонтова. Для

проведения юбилея при «Домике» было создано организационное бюро. Это

первое после Великой Октябрьской революции торжественное чествование памяти

поэта было проведено как-то особенно тепло. Участвовал народ, не избранная,

приглашаемая по билетам публика, а люди, пришедшие, с искренним чувством

любви к поэту.

Организаторы юбилея объясняли, почему память поэта чествуется в

Пятигорске не в связи с установившимися датами: 50, 75, 100-летие и т.д. со

дня рождения или смерти: «Пятигорье связано с Лермонтовым более тесно, чем

какая-либо другая местность, и потому более других обязано чествовать

поэта».

Организационное бюро разработало обширную программу двухдневного

чествования памяти поэта. В первый день, 28 июля[35], доклады о жизни и

творчестве Лермонтова, концерты, литературные вечера, спектакли из

произведений юбиляра проводились в Рабочем клубе (ныне городской театр), в

Лермонтовской галерее, в доме работников просвещения, в красноармейском

клубе, в школах, кинотеатрах. Все это выполнялось комсомольцами, членами

союза Рабис, учителями и прочей интеллигенцией города.

На второй день, 29 июля, это было воскресенье, состоялось массовое

шествие к месту дуэли. К четырем часам дня двор музея и Лермонтовская улица

перед музеем, тогда обширная площадь, заполнилась собравшимися. Стройные

колонны организаций, пришедших с развернутыми знаменами и венками из живых

цветов, автомобили, украшенные флагами и цветами, дети с огромными букетами

направились около пяти часов к месту дуэли. Впереди колонны везли большой

портрет Лермонтова, украшенный гирляндами из живых цветов. Этот портрет

(работы художника И. И. Крылова) висел в Лермонтовской галерее, над сценой,

со дня открытия галереи в 1901 году. Портрет сияли для юбилейных торжеств,

и теперь он возглавлял шествие.

Под музыку духового оркестра колонна направилась от «Домика» сначала к

Лермонтовскому скверу. К подножию памятника поэту было возложено множество

венков. Затем шествие вышло по Советскому проспекту (ныне проспект имени

Кирова) на улицу Карла Маркса и далее, мимо Теплого Нарзана, к месту дуэли.

Три докладчика выступали в толпе народа: ведь тогда еще не было микрофонов.

В этот же день к памятнику на месте первоначального погребения

Лермонтова на городском кладбище были возложены венки.

К юбилейным дням группой горячих почитателей поэта был выпущен

литературный сборник «Пятигорье – Лермонтову» с подзаголовком: «Первое

чествование за время после революции». В предисловии к сборнику редактор

объяснял: «...раньше нам, людям нового общества, некогда было чествовать

Лермонтова, теперь имеем эту возможность, и наше чествование является

первой оценкой Лермонтова за время революции». Сборник был издан тиражом

всего в 500 экземпляров, поэтому сейчас является редкостью. Участниками

сборника были исключительно пятигорцы.

К этим же дням было приурочено открытие Лермонтовского общества,

которое, правда, просуществовало всего несколько дней. Надолго сохранились

в памяти участников лермонтовских торжеств эти дни, которые стали данью

поэту, обессмертившему город своим творчеством.

Через несколько дней после юбилея, в августе 1923 года, в газете

«Известия» было опубликовано распоряжение правительства РСФСР. В пятом

пункте этого распоряжения «Государственные музеи, состоящие на местном

бюджете», значилось под №75:

«Пятигорск. Домик Лермонтова».

Это было событие огромной важности! Тотчас же после этого

Лермонтовской усадьбе была выдана охранная грамота. Теперь уже не могло

быть и речи о ликвидации «Домика». Решением правительства навечно

утверждалось его значение именно как литературного памятника.

Побывало в «Домике» за 1923 год почти две тысячи человек.

Музей завоевал популярность, но как же трудно было ему перебиваться на

те скудные ассигнования, которые Губполитпросвет выкраивал для него из

своего тоже небогатого бюджета. Не было еще тогда у Советского государства,

залечивавшего тысячи ран, возможности выделить «Домику» значительные

материальные средства.

Чтобы как-то вывести музей из его тяжелого положения, была применена

временная мера: музей переведен на хозрасчет. Мера эта встретила резкое

осуждение тех, кто вложил немало сил в восстановление «Домика». «Разве

можно допустить такое нелепое положение!» – негодующе восклицал в газете

«Терек» ее редактор М. Санаев. Однако нелепое положение было допущено и

утвердилось надолго.

Перевод на хозрасчет поставил музей в еще более трудное положение.

Входной платы, а она была единственным источником дохода, не хватало даже

для проведения мелкого ремонта. Об улучшении же содержания музея, о

приобретении экспонатов не могло быть и речи. Мизерным было количество

сотрудников. (В 1926 году штат состоял только из заведующего музеем и

сторожа).

В 1927 году содержание «Домика» было возвращено местному бюджету.

Принявшая в том году музей Н.И. Логазидзе горячо взялась, прежде всего, за

создание новой экспозиции. На те небольшие средства, которые были отпущены

на улучшение работы, ей удалось к весне 1928 года все же много сделать. Это

было известным шагом вперед, хотя экспозиция и не отличалась ни богатством,

ни, разумеется, научностью разработки. О содержании этой открытой в 1928

году экспозиции можно судить по акту проверки музея, которая была

произведена бригадой учителей Пятигорского гороно 20 июня. В акте

говорится: «Под музей занято пять комнат. В первой помещаются виды

«Домика», копии лермонтовских картин, иллюстрации к некоторым произведениям

поэта, витрины с произведениями различных изданий.

Во второй (зал) – зеркало времен Лермонтова, ломберный стол, столик

круглый, 2 стула, диван, овальный столик со стеклом, шкафчик для посуды,

снимки города Пятигорска. Здесь же находится уголок, где собраны материалы,

связанные с историей дуэли.

В третьей (кабинет Лермонтова) – портрет М.Ю. Лермонтова, фотографии

его родственников, типы горцев (гравюры), письменный стол и кресло

М.Ю. Лермонтова.

В четвертой – собран юбилейный материал, модель памятника Лермонтову,

фотографии памятников Лермонтову, венки, ленты и небольшая библиотека.

В прихожей – бюст поэта, выставка Госиздата произведений Лермонтова

(книги продаются посетителям), книга впечатлений посетителей...»

Как бы то ни было, при всей своей скромности эта первая в

послереволюционные годы экспозиция свидетельствовала о том, что музей в

меру своих сил и возможностей старался показать экспонаты, связанные с

жизнью и творчеством поэта.

29 июля 1928 года в Лермонтовской галерее был организован

Лермонтовский утренник. Выступал на нем с большим докладом профессор

Московского университета П.Н. Сакулин. По окончании программы Сакулин

предложил присутствовавшим отправиться в «Домик», «в котором прошли

последние дни короткой, горькой жизни поэта». Участники утренника пришли в

музей и попросили директора «Домика» пригласить Е.А. Шан-Гирей. С большим

вниманием слушали ее рассказ о том, как на стене «Домика» в 1884 году

укрепляли мемориальную доску[36].

«Народу было множество», – говорила Евгения Акимовна.

В последующие годы работники музея работали над восстановлением в

«Домике» бытовой обстановки времен пребывания в нем Лермонтова. Директор

музея списывается с Пушкинским домом и Ленинградским отделением

Государственного музейного фонда. Он едет в Ленинград, получает там копию

маслом с картины Лермонтова «Штурм Варшавы», несколько кресел, стулья,

янтарные чубуки к трубкам и еще кое-какие экспонаты, относящиеся к

дворянскому быту первой половины XIX века.

Но материальное положение музея продолжало оставаться очень тяжелым.

Финансовые трудности были настолько велики, что руководство музея вынуждено

было – сейчас это звучит дико и невероятно! – сдать пятую комнату «Домика»

(пристроенную в 80-х годах) частным жильцам.

Разумеется, подобную меру трудно оправдать. А к чему она привела,

можно судить по тем статьям, которые вскоре появились в местной и

центральной прессе. «Главной и наиболее популярной достопримечательностью

Пятигорска продолжает считаться «Домик Лермонтова», затерявшийся на улице

имени поэта у подножия Машука, – писала 12 ноября 1929 года выходившая в

Ленинграде «Красная газета». – За последнее время он находится на положении

фактически беспризорного. Прежде всего, произведена варварская

«реставрация»[37] «Домика» с современной покраской, возведением пристроек,

разбивкой мещанского палисадника и вообще превращением всей усадьбы,

имеющей всесоюзное историческое значение, в доходную статью, будто бы

оправдывающую вселение сюда частных постояльцев. И вот по двору усадьбы

развешивается для сушки белье, бродят куры, в углу где-то хрюкает свинья, в

беседке кто-то прохлаждается душем... Заведующие «Домиком» часто меняются,

и каждый из них оставляет по себе самую печальную память...»

Через две недели после этой корреспонденции, 24 ноября 1929 года, в

пятигорской газете «Терек» появилась заметка под заголовком «Уплотненный

Лермонтов».

«Лермонтову с его историческим домиком в Пятигорске не повезло.

Лермонтова уплотнили.

Отдел народного образования заселил усадьбу Лермонтова новыми

жильцами.

Усадьбу опошлили занавесочками, клумбочками, преобразившими ее

первоначальный вид, через двор протянулись веревки для сушки белья, в

глубине двора декорацию дополнил, собою вместительный и донельзя грязный

мусорный ящик. Если сюда добавить непросыхающие лужи мыльной воды после

стирки белья, домашнюю живность... пейзаж получается крайне оживленный...

...Такое отношение к историческому памятнику нетерпимо, оно позорит не

только Терский ОНО, но и все общественные и культурные организации округа».

Картина, нарисованная в приведенных корреспонденциях, безотрадна, но

она не изменилась и в 1930 году. Кстати, из истории этого года старые

работники «Домика» запомнили только такой случай: со стен музея исчез

портрет Мартынова 40-х годов прошлого столетия, то есть того возраста, в

каком он стрелял в Лермонтова. Любопытно, что, как, потом оказалось,

портрет был не украден, а «снят» со стены музея внуком Мартынова («чтобы

дед не подвергался издевательствам», – заявил в свое оправдание любящий

внук).

В 1931 году Лермонтовская усадьба была освобождена от жильцов.

XV

В 1932 году «Домик» частично реставрировали. При этом выяснилось...

впрочем, подробнее всего о том, что выяснилось, сказано в акте о

произведенной реставрации. Он датирован 10 апреля 1932 года.

«При снятии штукатурки оказалось, что под дранью, на которую сделана

последняя, сохранились еще в некоторых местах значительные куски бумаги, а

в некоторых местах дерево смазано раствором мела и глины. Последнее еще раз

подтверждает, что стены домика не переделывались, а остались те самые,

которые составляли жилище поэта в 1841 году».

Вспомним описание «Домика», сделанное Мартьяновым: «Низкие приземистые

комнаты, стены которых оклеены не обоями, но простой бумагой, окрашенной

домашними средствами...» И далее: «В приемной бумага на стенах окрашена

была мелом и потолок выбелен тоже мелом...»

Да ведь это же документальное доказательство того, что стены «Домика»

– молчаливые свидетели жизни Лермонтова – сохранились до наших дней! В этом

смысле реставрация 1932 года принесла ценнейшие результаты.

Внешне «Домику» был придан приблизительно тот вид, какой он имел до

переделок: был убран железный навес над входной дверью, укорочен коридор,

изменен размер окошка в бывшей буфетной. Вместо двухстворчатой входной

двери была навешена одностворчатая. Но зато внутри «Домика» были сделаны

нарушения его первоначального вида: заложена дверь из кабинета Лермонтова в

спальню Столыпина и открыты двери из кабинета Лермонтова и Столыпина в

пятую, позднейшей пристройки комнату. Самое же главное, что сделало «Домик»

очень похожим на ранний фотоснимок 1877 года, было то, что стены его

обмазали глиной и побелили. Снесена была, наконец, беседка в саду, которая

вызывала так много вопросов у посетителей и нареканий со стороны печати.

Еще одно удалось сделать директору «Домика» С.Д. Короткову: он добился

перевода музея на краевой бюджет, а это значительно улучшало материальное

положение «Домика» и поднимало его значение.

Остановиться бы тогдашнему директору музея Короткову на этом. Не были

бы воспоминания о нем омрачены его дальнейшей деятельностью. Но ему,

видимо, захотелось сделать свой «вклад» в лермонтоведение. Однако, прежде

чем говорить об этом «вкладе», необходимо хотя бы вкратце познакомить

читателя с его творцом. Достаточно живое представление о Короткове дает

выписка из докладной записки научной сотрудницы музея Ушаковой на имя

музейного отдела Наркомпроса и один из приказов по «Домику Лермонтова».

Ушакова зашла в музей по вывешенному на воротах объявлению о том, что

музею требуется научный сотрудник. Она рассказала директору, что имеет

высшее образование, преподавала литературу в Военной академии в Ленинграде.

Выслушав ее, директор хитро прищурился и спросил: «А ты скажи по правде –

грамоте-то знаешь?» – и пояснил при этом, что «грамота-то, видишь, какая,

слово-то, думаешь, пишется так, а оно совсем иначе...»

Ушакова была принята в музей, но вскоре же заслужила выговор. За что?

Вот приказ по «Домику Лермонтова» за №6 от 9 марта 1936 года:

«Принимая во внимание, что тов. Ушакова в кратковременной своей работе

уже допустила целый ряд недопустимых поступков, а именно: 1) Ушакова носит

в ушах серьги, а когда выходит в музей для дачи объяснений экскурсиям,

среди экскурсантов нередко находятся тт., которые отрицательно относятся к

этому наряду прошлого, этому обычаю дикарей. Я поставил перед Ушаковой

вопрос так, чтобы она в музей больше с серьгами в ушах не заходила, но она

до сего времени продолжает грубо не выполнять моего распоряжения. 2) Когда

приходят большие экскурсии, некоторые экскурсанты проявляют желание пройти

в музей без билетов, но т. Ушакова упорно не выходит из канцелярии, а за

последнее время на просьбы культурника старалась делать вид, что ей идти не

хочется. Обобщая все вышеизложенное, нахожу, что все вышеперечисленные

факты не могут быть терпимы в советском учреждении, и в качестве

воздействия на Ушакову объявляю ей выговор».

Пребывание Короткова в течение нескольких лет на посту директора

Лермонтовского музея можно объяснить лишь недостатком в то время

квалифицированных кадров музейных работников. Но как бы то ни было, а

Коротков «деятельно» трудился. Соответственно своему культурному уровню он

построил и новую экспозицию в «Домике». То, что было сделано его

предшественницей – директором Н. И. Логазидзе, – сделано с такой любовью и

огромным напряжением, – Коротков беспощадно уничтожал. Новая экспозиция

состояла главным образом из текстов, иногда не имеющих никакого отношения к

Лермонтову. Появились опять вещи «княжны Мери» (все те же трюмо и диван!),

был установлен «камень с могилы Лермонтова» в виде какой-то глыбы

полуметровой высоты, грубо обтесанной наверху наподобие крышки гроба[38].

Особое внимание посетителей обращала на себя большая фотография с

иллюстрации художника Шарлемана к «Песне о купце Калашникове» с надписью:

«Так отрубали голову по приказу царей». А так как под этой фотографией

стоял бюст Лермонтова, то получалось, что «так» отрубили голову поэту.

Эту, хотя бы и самую краткую, характеристику музейной экспозиции того

времени, быть может, и не стоило бы давать, но выдвинутая Коротковым

сенсационная версия об убийстве Лермонтова, всплывшая совсем недавно на

страницах печати, обязывает дать некоторое представление о ее авторе.

По версии Короткова, в Лермонтова на дуэли попала пуля не Мартынова, а

какого-то наемного убийцы, который прятался под кустом и выстрелил

одновременно с Мартыновым. Версия эта была основана на том, что пуля «попав

в правый бок ниже последнего ребра», затем резко отклонилась в сторону и

«вышла между пятым и шестым ребром левой стороны», как сказано в акте

освидетельствования тела Лермонтова. Значит, решил Коротков, убийца стрелял

снизу...

В фондах «Домика Лермонтова» и теперь хранится чертеж места дуэли с

изображением человеческого скелета и хода пули от последнего ребра справа к

левой стороне – «творчество» Короткова. Трактовке Короткова кое-кто

поверил, и рассказ о том, «кто убил Лермонтова», даже попал на страницы

«Комсомольской правды».

Вступление Короткова в ряды лермонтоведов кончилось печально. Он был

снят с работы «за вульгарную версию убийства Лермонтова». После него в

стенах «Домика» эта версия, разумеется, не воскресала. Со временем о ней

забыли. Но, как оказывается, не навсегда...

В 1957 году ее раскопал и пустил в оборот В.А. Швембергер. Созданная

Институтом русской литературы Академии наук СССР авторитетная комиссия

разъяснила, что обнародованная Швембергером в журнале «Литературный

Киргизстан» версия не заслуживает серьезного внимания. Однако, спустя еще

пять лет, легенда снова появилась, на этот раз в пяти газетах. И никому при

этом не пришло в голову, что легенда сочинена в «Домике Лермонтова»

невежественным человеком, пожелавшим увековечить свое имя в лермонтоведении

и что вначале на нее, на эту легенду, смотрели просто как на курьез, не

придавая ей никакого значения...

В 1936 году руководство в музее сменилось. Но в «Домике» еще

оставалась коротковская экспозиция.

XVI

Советское государство окрепло, возмужало, получило возможность все

больше внимания уделять развитию культуры. Вырос за это время культурный

уровень народа, повысились духовные запросы. Записи в книге впечатлений

«Домика» свидетельствуют, что требования посетителей стали более строгими и

зрелыми, что экспозиция кажется им бедной, малосодержательной. «Музей по

своему содержанию неудовлетворителен», – отмечает в записи от 17 августа

1935 года посетитель Г. М. Садов. Подобных записей и особенно устных

заявлений становилось все больше. Все настойчивее люди говорили о том, что

Лермонтову, гениальному писателю, великому патриоту, должен быть создан в

«Домике» достойный его памятник. Все больше внимания начала уделять

«Домику» печать. 23 апреля 1938 года газета «Молодой ленинец» писала:

«Пора серьезно поговорить о содержании «Домика Лермонтова». По

замыслу, «Домик» должен быть музеем. Но для этого «Домик» располагает

недостаточным количеством экспонатов и исторических документов. «Хозяйство»

домика преимущественно состоит из многочисленных, но весьма низких по

качеству табличек – пояснений»...

С чего же начинать? Как будто само собой разумелось, что, прежде

всего, надо менять экспозицию. Но не так-то это оказалось просто! Все

многочисленные тексты и фотоснимки, висевшие в «Домике», были окантованы

жестью и прибиты к стенам восьмидесятимиллиметровыми гвоздями. Стоило снять

какой-нибудь текст, как отваливался до драни кусок штукатурки... Стало

очевидным, что без внутреннего ремонта экспозицию изменить невозможно.

На текущем счету музея по специальным средствам было в то время

двадцать две тысячи. На эти деньги вполне возможно было произвести ремонт и

приобрести необходимые экспонаты. Но возникло совершенно непредвиденное

осложнение.

В связи с потребовавшимися в то время особыми расходами, Наркомат

финансов провел экстраординарную меру по изъятию у всех учреждений

специальных средств «по состоянию на 1 января 1938 года».

«Домик» остался без средств. Ассигнования по бюджету предусматривали

только зарплату для «пяти с половиной единиц» (пол-единицы – бухгалтер по

совместительству) и выражались в сумме 20 тысяч рублей в год. Никакие

хлопоты, даже личная встреча директора музея с наркомом финансов, не

помогли. Ремонт и смену экспозиций музея пришлось отложить до следующего

года...

Итак, к началу 1938 года «Домик» не имел ни экспонатов для показа

жизни и творчества Лермонтова, ни сотрудников для дежурства в музее, ни

каких-либо материалов для ремонта. Что же, однако, дало возможность

положить в этом же году, таком «незадачливом», начало большой работе в

«Домике» и вне его стен? Имя Лермонтова, всенародная любовь к поэту – вот

что было в активе музея. И это помогло буквально сдвинуть горы.

Сколько учреждений, организаций, какие широкие круги общественности,

сколько лермонтоведов и просто людей, любящих Лермонтова, ценивших его

творчество, помогали «Домику» бороться с трудностями! Исторический музей,

Институт имени Горького, Ленинская библиотека, Литературный музей – в

Москве; в Ленинграде – Русский музей, Пушкинское общество, театр имени

Пушкина; Пятигорский педагогический институт, – все принимали то или иное

участие в судьбе «Домика». В.Д. Бонч-Бруевич, выдающиеся советские

лермонтоведы Н.Л. Бродский, Б.В. Нейман, Л.П. Семенов, передавший в 1952

году «Домику» свою редкую библиотеку по лермонтоведению И.Л.Андроников,

композитор Б.В. Асафьев, композитор Л.И. Рабинович, художник В.Л. Бреннерт

и еще многие-многие другие организации и отдельные деятели культуры

помогали «Домику», понимая роль музея в популяризации творчества Лермонтова

и его жизни.

В 1938 году Пушкинское общество командировало в Пятигорск для

подготовки экскурсоводов для «Домика» и организации при нем научной работы

одного из крупнейших лермонтоведов В.А. Мануйлова. Виктор Андроникович не

ограничился ролью педагога: он составил план экспозиции музея, и это был

первый научно разработанный план экспозиции в «Домике» на тему «Жизнь и

творчество М.Ю. Лермонтова».

В следующем 1939 году Пушкинское общество командировало в «Домик»

научного сотрудника Л.Н. Назарову. Институт русской литературы (Пушкинский

дом) Академии наук СССР командировал профессора Б.М. Эйхенбаума, который

прочел в стенах «Домика» цикл лекций о творчестве Лермонтова для

сотрудников музея. А ведь даже проезд командируемых лиц музей не имел

возможности оплачивать.

Поистине добрым гением «Домика» на долгие годы стал Н.П. Пахомов.

Лермонтовед, знаток лермонтовской эпохи, искусствовед, Николай Павлович

своими огромными знаниями, опытом, бескорыстной помощью, советами, упорными

поисками нужных музею экспонатов оказывал «Домику» неоценимую помощь. Он –

и это самое главное – воспитал для «Домика» настоящих музейных работников.

Вот эта действенная помощь целого ряда организаций и отдельных лиц и

поставила впервые «Домик» на плодотворный путь научно-исследовательского

учреждения.

Хочется привести несколько фактов уже, так сказать, иного плана, но не

менее выразительных. Ремонт «Домика» пришлось тогда делать так называемым

«хозяйственным способом». Строительные организации города не пожелали

связываться с «мелочными работами». Все материалы и труд рабочих музей

оплачивал, поэтому, наличными деньгами, а они не всегда имелись на счету

«Домика». И вот однажды, когда срочно понадобилась значительная сумма,

секретарь музея З.А. Стоянова продала на эту сумму принадлежавшие ей

облигации и внесла взаимообразно деньги в музейную кассу. Не раз выручали

музей известный кавказовед, альпинист Я.И. Фролов и его жена...

Вспоминается и такой случай, может быть, и незначительный, но

удивительно трогательный. В «Домике» идет ремонт. Нужен алебастр... Нужен

немедленно, а его нигде нет! Между тем ремонт надо срочно заканчивать, так

как осталось всего несколько дней до уже объявленного просмотра новой

экспозиции. И что же? Ранним утром у калитки музея сотрудники обнаружили

ведро алебастра. Кто, какой почитатель Лермонтова поспешил прийти на помощь

«Домику»? Он так и остался неизвестным...

Чудесный бюст Лермонтова работы А.С. Голубкиной бесплатно получил

«Домик» от музея имени этого выдающегося русского скульптора.

Московская типография «Искры революции», вряд ли когда-либо ранее

слышавшая о «Домике» в Пятигорске, напечатала для него в кредит в 1938 году

виды лермонтовских мест. И одного имени поэта оказалось достаточным, чтобы

прийти музею на помощь. Превосходно выполненные глубокой печатью

иллюстрации послужили рекламированию «Домика» и дали некоторые денежные

средства.

Летом 1938 года в «Домике» побывал Алексей Николаевич Толстой. В

результате этого посещения в «Известиях» появилась статья «О музее «Домик

Лермонтова» в Пятигорске».

Под статьей стояли подписи: «А. Толстой, Д. Благой, Г. Гуковский,

В. Мануйлов, И. Оксенов, В. Кирпотин, М. Цявловский».

Вот о чем говорилось в этой статье: «В Пятигорске сохранился дом, в

котором Лермонтов провел последние дни своей жизни. В 1912 году этот дом

был куплен городскими организациями у частных владельцев и превращен в

Лермонтовский музей. С глубоким уважением относясь к памяти великого поэта,

трудящиеся проявляют большой интерес к «Домику Лермонтова». Число

посетителей особенно возросло за последние годы. В минувшем году с музеем

ознакомились свыше 65 тысяч посетителей. Это большей частью отдыхающие и

больные, которые съезжаются на курорты Минераловодской группы со всех

концов Советского Союза.

Вряд ли нужно доказывать, что «Домик Лермонтова» – музей всесоюзного

значения. Но до сих пор он находится в ведении Орджоникидзевского краевого

отдела народного образования. При всем своем желании крайоно, естественно,

не в состоянии обеспечить музей авторитетной научной консультацией и

необходимыми средствами. До сих пор, к сожалению, ни один из

государственных литературных музеев Москвы и Ленинграда по-настоящему не

заинтересовался судьбой «Домика Лермонтова» и не пришел к нему на помощь.

Недавно Пушкинское общество командировало в Пятигорск двух научных

сотрудников. Сейчас уже разработан план новой экспозиции музея. Этот план

соответствует современному состоянию наших знаний о Лермонтове.

Однако осуществление новой экспозиции чрезвычайно затруднено из-за

отсутствия средств, материалов и экспонатов. Необходима помощь центральных

музеев и всесоюзных организаций. Так, например, музею нужна мебель 30-40-х

годов XIX века. В Пятигорске такой мебели достать нельзя. А в музейных

фондах Русского музея в Ленинграде такая мебель в избытке хранится в

запасных кладовых.

Русский музей в Ленинграде и Институт литературы Академии наук СССР

могли бы передать «Домику Лермонтова» дублеты гравюр, изображающих дорожные

виды начала XIX века, Москву и Петербург 30-40-х годов, портреты писателей

– современников Лермонтова.

В витринах, посвященных кругу чтения Лермонтова, предположено

выставить современные ему издания Шекспира, Вольтера, Руссо, Байрона,

Вальтер-Скотта, Купера, Гете, Шиллера, Гюго, Сен-Симона, Диккенса, а также

первые издания Козлова, Дмитриева, Жуковского, Пушкина, Рылеева и других

русских поэтов – предшественников Лермонтова. Этих книг в Пятигорске нет,

они не часто появляются в продаже даже в специальных магазинах старой книги

Москвы и Ленинграда. Но в обменных и запасных фондах Всесоюзной Ленинской

библиотеки в Москве и Публичной библиотеки в Ленинграде, в библиотеках

наших старейших университетов эти книги должны быть во многих экземплярах.

Неужели «Домику Лермонтова» нельзя передать необходимые издания?

Выставленные в витрине, эти книги принесут гораздо большую пользу, чем в

подвалах запасных и обменных фондов.

Всесоюзная книжная палата могла бы подобрать комплект советских

изданий Лермонтова... Без этих экспонатов раздел «Лермонтов и наша

современность» просто немыслим.

Наконец, театры, которые ставят пьесы Лермонтова: «Два брата»,

«Маскарад» и оперу «Демон», должны были бы прислать макеты постановок,

афиши, рецензии.

К 125-летию со дня рождения Лермонтова, которое исполняется в 1939

году, «Домик Лермонтова» должен стать музеем, достойным памяти великого

русского поэта. Для этого следует передать музей в ведение Академии наук

СССР или Наркомпроса РСФСР и отпустить необходимые средства для

реконструкции. Но и этого еще недостаточно – нужна помощь названных выше

музеев, библиотек и культурных учреждений. Мы надеемся, что они откликнутся

на наш призыв».

Призыв выдающегося писателя и виднейших лермонтоведов сыграл

положительную роль в дальнейшем повышении значения «Домика» как

литературного памятника.

Две юбилейные даты: 14 октября 1939 года (125-летие со дня рождения) и

27 июля 1941 года (100-летие со дня гибели Лермонтова) ставили тогда перед

музеем большие задачи. Готовясь к проведению этих юбилеев, «Домик» в 1938

году совместно с Госфилармонией на Кавказских Минеральных Водах приступил к

организации большого цикла литературно-музыкальных концертов с передвижной

выставкой. Концерты эти были проведены на всех курортах Минераловодской

группы при бескорыстном участии известного писателя, автора литературных

произведений, посвященных Пушкину и Глинке, А.Н. Новикова и московского

музыковеда Е.И. Кан.

Популярность «Домика» все возрастала. «Музей «Домик Лермонтова» в

Пятигорске пользуется огромным вниманием отдыхающих. Его ежедневно посещают

свыше 500 экскурсантов», – сообщала 8 июля 1938 года газета «Вечерняя

Москва».

«Сейчас в музее «Домик Лермонтова» в Пятигорске бывают ежедневно более

500 посетителей», – подтверждала 10 июля того же года «Курортная газета» и

добавляла при этом, что отдыхающие на курортах проявляют самый живой

интерес к работе музея.

«Домик Лермонтова» теперь уже никому не пришло бы в голову

разыскивать, как некогда, держа в руках роман Лермонтова «Герой нашего

времени». Музей стал главной достопримечательностью Пятигорска, известной

всей стране.

XVII

В 1939 году был закончен внутренний ремонт «Домика». По рисунку

Арнольди, сделанному в 1841 году, восстановлен балкон, выходивший из

столовой в сад[39]. Сняты железные решетки, вделанные в окна «Домика» в

1914 году после кражи из него серебряных венков (решетки эти постоянно

вызывали недоумение посетителей: не были ли они при Лермонтове, и не была

ли его квартира тюрьмой?).

Не сразу решился вопрос, что выставлять в «Домике». Как его

показывать? Некоторым крупным лермонтоведам хотелось тогда же превратить

его в мемориально-бытовой музей Сотрудники же «Домика» считали, что в

Пятигорске, где, как часто говорили посетители музея, сам воздух напоен

воспоминаниями о Лермонтове, необходим музей литературно-биографический. И

пока нет отдельного здания для такого музея, экспозиция с показом жизни и

творчества поэта должна быть развернута в «Домике»

С такой экспозицией и был 2 июня 1939 года открыт «Домик Лермонтова».

Популярность «Домика» была уже так велика, что часы работы в нем

пришлось установить с 8 утра до 8 вечера, и все-таки все уголки двора и

сада были постоянно заняты группами посетителей, ожидающих своей очереди...

В «Домике» одновременно находилось по нескольку экскурсий.

Пришлось задуматься над тем, что же будет дальше? Маленький, совсем не

капитального строительства, флигель подвергался опасности. Он просто мог

рухнуть...

Когда в докладе на юбилейной лермонтовской сессии в Институте русской

литературы в Ленинграде автором этих строк была названа цифра посещаемости

«Домика» в 1938 году – восемьдесят семь тысяч – и добавлено, что в 1939

году за один день, 15 октября, музей посетили 1256 человек, – зал

Пушкинского дома как бы дрогнул от сразу вырвавшегося у многочисленной

аудитории возгласа: «Ох!»

«Так его же в пыль могут разнести!» – раздались тревожные голоса.

Как некогда перед общественностью Пятигорска остро стоял вопрос о

спасении «Домика» от частных владельцев, так не менее остро встал теперь

вопрос о сохранении «Домика» в целостности.

Советская общественность, теперь уже, разумеется, не только

Пятигорска, начала компанию «за спасение «Домика». В центральных газетах

появились тревожные сигналы. «Сберечь ветхое, изношенное здание «Домика», –

требовала 5 октября 1939 года «Литературная газета». «Не могут ветхие стены

«Домика» в течение долгого времени выносить все увеличивающиеся приливы

народной любви», – писала 10 октября 1939 года газета «Комсомолец Татарии».

Лермонтоведы направили в «Литературную газету» «Письмо в редакцию», в

котором, между прочим, говорилось: «В «Домике», представляющем собою

ценнейшую реликвию, ютится Лермонтовский музей: стены увешаны портретами,

картинами и фотоснимками с рукописей и документов. Места для музейной

экспозиции мало (47 кв. метров), но еще меньше места для посетителей, число

которых растет с каждым годом: в 1937 г. музей посетило более 65 тысяч, в

1938 г. – более 87 тысяч, а в этом году (1939) число посетителей доходило в

некоторые дни до 1000-1200. Положение совершенно ненормальное, не говоря о

том, что проводить в таких условиях массовые экскурсии невозможно, сам

«Домик» при таком натиске посетителей подвергается, конечно, всяким

опасностям. Надо еще прибавить, что музей приобрел за последние годы такую

популярность и такое значение, что в нем должна быть развернута библиотека

и организована научная работа по изучению жизни Лермонтова на Кавказе.

Для этого нужны тоже соответствующие помещения.

Мы полагаем, что настало время поднять вопрос о перенесении музея в

другое здание, где и музейная, и библиотечная, и научная работа могут быть

поставлены так, как этого требуют задачи пропаганды творчества Лермонтова и

его изучения. «Домик Лермонтова» должен быть отделен от музея, как особый

экспонат, как драгоценная историческая реликвия. Его нужно освободить от

экспозиции, реставрировать, обставить соответствующей мебелью и хранить как

последнюю квартиру Лермонтова.

Вопрос о здании для музея должен быть решен в самое ближайшее время:

вместе с приближением столетней годовщины со дня гибели Лермонтова (27 июля

1941 г.) число экскурсий будет расти, как будет расти и потребность в

специальной научной библиотеке при музее.

Пятигорск славится своими «лермонтовскими местами» – весь город,

начиная с таких зданий, как знаменитые «Ресторация» и «Домик Лермонтова» и

кончая горами Бештау и Машук, представляет собою своего рода исторический

экспонат, связанный с жизнью, творчеством и трагической гибелью великого

поэта. В таком городе Лермонтовский музей должен быть культурным центром и

занимать соответствующее своему значению и своей деятельности здание.

Пятигорская общественность и местные партийные и государственные учреждения

должны срочно заняться этим делом – как делом своей чести». Письмо

подписали Б. Эйхенбаум, Н. Бродский, Б. Нейман, В. Мануйлов, И. Андроников,

Н. Пахомов, В. Кирпотин, Е. Михайлова.

Итак, вопрос о спасении «Домика» вновь стал острым.

Рядом с Лермонтовской усадьбой находился земельный участок с небольшим

домом и сараем. Хозяин участка многие годы отсутствовал, и его даже не

удалось разыскать, поэтому Пятигорский горисполком вынес постановление о

передаче этого участка «Домику» с тем, чтобы на нем было построено здание

для литературного музея.

Академия архитектуры СССР живо откликнулась на просьбу «Домика»

составить проект здания для этого музея. Под руководством академиков Щусева

и Гольца аспиранты академии разработали десять проектов, из которых шесть

одобренных реставрационной секцией Всесоюзного лермонтовского комитета были

присланы в «Домик». В музее была устроена выставка этих проектов,

пользовавшаяся у жителей и гостей города большим успехом.

«Пятигорская правда» писала 22 ноября 1940 года: «В «Домике

Лермонтова» с 20 ноября открылась выставка проектов нового Лермонтовского

музея, который будет строиться в Пятигорске». «Молодой ленинец» даже

указывал срок окончания постройки нового музея. «Советскому народу

неоценимо дорого наследие гениального русского поэта Михаила Юрьевича

Лермонтова. Для увековечения памяти поэта в Пятигорске будет строиться

музей Лермонтова. Строительство музея, – сообщала газета, – начнется в 1940

году и закончится в 1941 году, к столетию со дня смерти М.Ю. Лермонтова. В

1940 году в строительство будет вложено 200 тысяч рублей».

Благоприятно разрешался вопрос и об ассигновании средств на постройку,

хотя музей и был переведен с апреля 1940 года опять на местный бюджет.

Все, казалось бы, шло прекрасно, как вдруг объявился хозяин участка, и

крайисполком не смог утвердить постановления Пятигорского горисполкома.

Юбилейная Лермонтовская комиссия, созданная в Ставрополе в связи с

исполнявшимся 27 июля столетием со дня гибели М.Ю. Лермонтова, внесла в

крайисполком чрезвычайно важное предложение, по которому 14 февраля 1941

года он принял следующее решение:

1. Предложить краевому отделу народного образования и исполкому

Пятигорского горсовета депутатов трудящихся реставрировать квартиру, в

которой проживал М. Ю. Лермонтов в 1841 году в г. Пятигорске («Домик

Лермонтова»), превратив его в мемориально-бытовой музей.

2. В целях сохранения «Домика Лермонтова» от разрушения и создания

специального литературного музея, отражающего жизнь и творчество

Лермонтова, считать необходимым перенести литературный музей Лермонтова в

здание бывшей «Ресторации», тесно связанное с жизнью и творчеством поэта в

г. Пятигорске.

Предложить директору музея «Домик Лермонтова» тов. Яковкиной

представить к 10 марта 1941 г. в исполком крайсовета смету по реставрации

здания бывшей «Ресторации».

3. Просить Совнарком Союза ССР: а) передать здание бывшей

«Ресторации», ныне принадлежащее Бальнеологическому институту, под музей

Лермонтова и б) отпустить необходимые средства для строительства дома

Бальнеологическому институту».

Сметы на реставрацию. «Домика» и здания бывшей «Ресторации» были

составлены без промедления. Коллектив «Домика» ожидал со дня на день

постановления Совнаркома. Перед Лермонтовским музеем открывались

замечательные перспективы…

Постановление получено не было: началась Великая Отечественная война и

перед страной встала гигантская задача: выстоять, разгромить захватчиков,

победить.

Оборвалась обширная программа работ, которые проводились по всему

Союзу в связи с 100-летием со дня смерти Лермонтова. Готовился и музей

«Домик Лермонтова» отметить эту печальную дату. Утвержденный юбилейной

комиссией план предусматривал реставрацию «Домика», большую городскую

выставку, передвижные выставки для колхозов Ставропольского края, научную

конференцию, экспедицию по маршруту Лермонтова 1837 года, издание сборника

работ о Лермонтове, издание популярных брошюр, фотоальбомов, юбилейных

листовок, концерты, радиопередачи, статьи в газетах. Уже была проделана

большая подготовительная работа, но в условиях войны пришлось лишь скромно

отметить юбилейный день – 27 июля.

Через несколько недель после начала войны состоялось решение

Пятигорского горисполкома о временном закрытии в городе музеев, в том числе

«Домика», но в отношении «Домика» это решение вскоре было отменено.

«Домик» начал работать. 2 сентября 1941 года был издан приказ Наркома

просвещения В.П. Потемкина об обеспечении бесперебойной работы

политучреждений, в том числе музеев, «в целях улучшения ее в военное

время», под угрозой привлечения к ответственности лиц, «допускающих их

закрытие или бездействие».

Но ассигнования на содержание музея, естественно, сократились до

минимума. Уменьшился штат сотрудников. Понизилось число посетителей, и

резко изменился их состав. Вместо шумных групп школьников, оживленных

экскурсий курортников приходили эвакуированные из западных областей СССР,

беженцы, приходили раненые из госпиталей.

Значение в то суровое время «Домика Лермонтова» хорошо определено в

одной из записей 6 сентября 1941 года:

«Заброшенный войной далеко от своей родины – Бессарабии, чувствую

особенное душевное удовлетворение, посетив «Домик Лермонтова», – место, где

жил и творил мой любимый поэт. В тиши его и моя душа отдохнула от всех

невзгод».

Стены «Домика» не раз слышали, что, побывав в «последнем жилище поэта,

так много страдавшего», люди уходили ободренные, с просветленной душой,

успокоенные.

Что же действовало на этих людей, испытывавших так много страданий, но

не согнувшихся под их бременем? Тишина ли «Домика» и сада? Трагическая ли

судьба поэта? Или его мужество, беззаветная любовь к Родине? А может быть,

то, о чем сказал Дмитрий Светлов в записи 20 июня 1942 года: «Каждый,

посетивший «Домик» – этот очаг великой русской культуры – становится

морально чище, культурнее».

В книге впечатлений часты записи: «Проездом на фронт посетил

«Домик»...»

Бывало, мерный звук твоих могучих слов

Воспламенял бойца для битвы...

Стихи Лермонтова и в дни Великой Отечественной войны выполняли то же

высокое назначение. Об этом тепло и образно говорил в своих стихах

лейтенант Николай Карпов:

Поэт-трибун, ты нас в атаку водишь!

Твой верный друг – народ, ты – не один...

Стихотворение Н. Карпова датировано 13 ноября 1944 года. Оно было

прислано в музей с обратным адресом полевой почты.

Чувства бойцов хорошо выражены также в записи капитана Андреева,

сделанной в книге посетителей музея 26 июля 1942 года: «В дни Отечественной

войны особо приятно посетить одно из мест русской культуры. Уезжая на

фронт, еще с большей силой буду драться с гитлеровской бандой –

разрушителями культуры, которую ценит и создает свободолюбивый народ».

Преклонением перед гением Лермонтова проникнуты слова лейтенанта

Быкова: «Мне хочется выразить то удовлетворение, которое получают все

посетители. Сколько энергии, сколько патриотизма у великого поэта. Его

любовь к Родине и ненависть к врагам еще больше вдохновляют нас на великие

подвиги в борьбе с ненавистным врагом».

Такие записи заполняли в годы войны сотни страниц книг для отзывов о

работе музея и маленький коллектив сотрудников «Домика» работал, понимая

свои задачи, свою возросшую ответственность.

«Прекрасную инициативу проявили работники «Домика-музея Лермонтова», –

писала 26 мая 1944 года «Пятигорская правда». «Они побывали во многих

госпиталях, провели там беседы о великом русском поэте Лермонтове, устроили

выставки экспонатов своего музея».

Уж постоим мы головою

За родину свою!

Эти строки из лермонтовского «Бородино» были начертаны крупными

буквами на кумаче, повешенном над входом в музей. Они стали лозунгом в дни

войны.

XVIII

Что, в конце концов, были все те невзгоды в жизни «Домика», которые он

претерпел за сто лет своего существования, перед реальной в годы Великой

Отечественной войны угрозой – быть уничтоженным!

Опасность нависла над музеем, когда вражеские самолеты в конце лета

1942 года начали сбрасывать на Пятигорск бомбы. Было отмечено, что фашисты

бомбят не только военные объекты и промышленные здания, но и просто группы

советских людей. А к «Домику» в эти дни так тянулся народ... В саду часто

собиралась густая толпа выздоравливающих раненых из близлежащих госпиталей.

Это могло в любую минуту привлечь внимание немецких летчиков.

Но еще грознее сделалась опасность, когда захватчики прорвались на

земли Ставрополья. Фронт приближался к району Кавказских Минеральных Вод. С

боями отходили советские войска, эвакуировались госпитали, городские

учреждения, жители Пятигорска...

А мы?.. Сотрудники музея твердо знали: «Домик» оставить нельзя!

Экспонаты музея не удалось вывезти в безопасное место, и они нуждались в

охране. Но даже если бы они и были вывезены, ведь оставался «Домик». О нем-

то в первую очередь и предстояло позаботиться. В трудную для Родины годину

нельзя было позволить разорить эти дорогие стены, хранившие память великого

поэта.

Коллектив «Домика» чувствовал ответственность и за экспонаты

Ростовского музея изобразительных искусств.

Этот музей в декабре 1941 года был эвакуирован в Пятигорск. Вывезти

его дальше в осложнившихся условиях военной обстановки на Кавказе оказалось

невозможным. Двадцать шесть ящиков – большинство из них огромной тяжести –

с картинами, скульптурами и другими экспонатами нашли временный приют в

одном из сараев Лермонтовской усадьбы. С приближением фронта к Пятигорску

хранитель музея эвакуировался... Ростовские экспонаты оказались на

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7


© 2000
При полном или частичном использовании материалов
гиперссылка обязательна.