Петр I и исторические результаты совершенной им революции

Петр I и исторические результаты совершенной им революции

"Западный мир, куда прибыл Петр I, был уже безрелигиозный мир и

объевропеевшиеся русские, прибывшие с Петром Великим, стали агентами этой

европеизации, не стремясь нисколько принимать форму западного

христианства", — пишет знаменитый английский историк Арнольд Тойнби в своей

книге "Мир и Запад".

Петр учился уже у безрелигиозного Запада, разлагавшегося под

влиянием всевозможных рационалистических и материалистических идей.

"Европеизацией, — правильно заключает И. Солоневич, — объясняются и

петровские кощунственные выходки. Описывая их, историки никак не могут

найти для них подходящей полочки. В Москве этого не бывало никогда. Откуда

же Петр мог заимствовать и всепьянейший синод, и непристойные имитации

Евангелия и креста, и все то, что с такою странной изобретательностью

практиковал он с его выдвиженцами?

Историки снова плотно зажмуривают глаза. Выходит так, как будто вся

эта хулиганская эпопея с неба свалилась, была, так сказать, личным капризом

и личным изобретением Петра, который на выдумки был вообще горазд. И только

Покровский в третьем томе своей достаточно похабной Истории России

(довоенное издание), — скупо и мельком сообщая о "протестантских симпатиях

Петра", намекает и на источники его вдохновения. Европа эпохи Петра вела

лютеранскую борьбу против католицизма. И арсенал снарядов и экспонатов

петровского антирелигиозного хулиганства был, попросту, заимствован из

лютеранской практики. Приличиями и чувством меры тогда особенно не

стеснялись, и подхватив лютеранские методы издевки над католицизмом, Петр

только переменил адрес — вместо издевательств над католицизмом, стал

издеваться над православием. Этот источник петровских забав наши историки

не заметили вовсе.

VI. НАЧАЛО РАЗГРОМА НАЦИОНАЛЬНОЙ РУСИ

Вернувшись из заграницы Петр не заезжает к жене, не останавливается

во дворце, а едет прямо в дорогой своему сердцу Кокуй. Не правда ли,

несколько странный поступок для русского царя.

На следующий день, во время торжественного приема в Преображенском,

он уже сам начал резать боярские бороды и укорачивать боярские кафтаны. И

после этого насаждения "европейской культуры" Петр возобновил следствие о

бунте стрельцов, хотя стрельцы были жестоко наказаны уже и перед его

отправкой заграницу.

Главой Преображенского розыскного приказа был Федор Ромодановский.

"Собою видом как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра

никому, пьян во все дни", — так характеризует один из современников этого

палача. Своей невероятной жестокостью этот палач наводил ужас на всех.

"В Преображенском приказе начались ужасающие пытки стрельцов, —

сообщает С. Платонов. — Перед окнами кельи насильно постриженной Софьи по

приказу Петра было повешено несколько стрельцов. Всего же в Москве и в

Преображенском было казнено далеко за тысячу человек". Ужасы, пережитые

Москвой в осенние дни 1698 года историк С. Соловьев характеризует как время

"террора". К ужасу Москвичей они впервые увидели русского царя в роли

жестокого палача.

"Петр сам рубил головы стрельцам, — пишет С. Платонов, — и заставлял

то же делать своих приближенных и придворных".

"По свидетельству современников, в Преображенском селе ежедневно

курилось до 30 костров с угольями для поджаривания стрельцов. Сам царь с

видимым удовольствием присутствовал при этих истязаниях".

"...17 сентября, в день именин царевны Софьи, в селе Преображенском,

в 14 застенках начались пытки. Пытки отличались неслыханной жестокостью", —

пишет С. Мельгунов в своей работе "Прошлое старообрядцев".

...30 сентября совершилась первая казнь в селе Преображенском. Петр

Великий собственноручно отрубил головы пятерым стрельцам.

30 сентября было повешено у Покровских ворот 196 человек. 11 октября

было казнено 144 человека, 12 октября — 205, 13 октября — 141.

"Сто девяносто пять стрельцов было повешено у ворот Новодевичьего

монастыря и перед кельей царевны Софьи; трое из них, повешены подле самых

окон, так что Софья могла легко достать до них рукой, держали в руках

челобитные. Целых пять месяцев трупы не убирались с мест казни"...

17 октября Петр устроил в Преображенском новое издевательство над

несчастными стрельцами.

"17 октября, — пишет историк Соловьев", — приближенные царя рубили

головы стрельцам: князь Ромодановский отсек четыре головы; Голицын по

неумению рубить, увеличил муки доставшегося ему несчастного; любимец Петра,

Алексаша (Меньшиков), хвалился, что обезглавил 20 человек".

Став сам к ужасу народа палачем, Петр хотел, чтобы палачами стали и

придворные. "Каждый боярин, — сообщает Соловьев, — должен был отсечь голову

одного стрельца: 27 октября для этой цели привезли сразу 330 стрельцов,

которые и были казнены неумелыми руками бояр, Петр смотрел на зрелище, сидя

в кресле, и сердился, что некоторые бояре принимались за дело трепетными

руками". Ходили слухи, что один из стрельцов, которого пытал Петр, плюнул

ему в лицо, крикнув: "Вот тебе, собачий сын, антихрист!"

"Петр самолично присутствовал при допросах и пытках стрельцов, когда

скрипела дыба и свистели батоги, когда хрустели кости, рвали жилы и шипело

мясо, прижигаемое каленым железом". 30 сентября, когда был казнен 341

стрелец, Петр был, вечером на пиру, устроенном Лефортом и по свидетельству

автора одних мемуаров "оказывал себя вполне удовлетворенно и ко всем

присутствующим весьма милостивым".

Многие из стрельцов были казнены по новому, по заморскому: их

колесовали. Это была первая из "прогрессивных" реформ, примененная Петром

по возвращении на родину.

"Ужасающий стрелецкий розыск, 1689 г. — пишет С. Платонов, — в

третий раз поставил Петра пред тою враждебною ему средою, в которой на

первом, наружном плане стояли стрельцы, а за ними придворные круги с

Милославскими в центре и все вообще хулители Петра. В третий раз ликвидируя

политическую смуту, Петр проявил неимоверное озлобление против своих

антагонистов.

...Наблюдавшие личную жизнь Петра в эти дни современники отмечают,

что царь способен был приходить в чрезвычайное раздражение, даже в

бешенство. В сентябре 1698 года, на пиру в известном нам доме Лефорта, Петр

рассердился на своих ближайших сотрудников и пришел в такое неистовство,

что стал рубить своею шпагою окружающих без разбора, в кого попадал удар, и

многих серьезно поранил. Его успел унять его любимец Алексашка Меньшиков.

Но недели три спустя сам Алексашка был на балу до крови побит Петром по

пустячному делу — за то, что танцевал, не сняв сабли. А еще через несколько

дней на пиру у полковника Чамберса Петр опрокинул Лефорта на землю и топтал

ногами. Все это признаки чрезвычайного душевного возбуждения".

Так вел себя в области политической деятельности Петр I, которого

историк Ключевский характеризует как "исключительно счастливо сложенную

фигуру" (?!).

"Ряд ошеломляющих событий 1698 года, — замечает Платонов, — страшно

подействовал и на московское общество и на самого Петра. В обществе

слышался ропот на жестокости, на новшества Петра, на иностранцев, сбивших

Петра с пути. На голос общественного неудовольствия Петр отвечал

репрессиями: он не уступал ни шагу на новом пути, без пощады рвал всякую

связь с прошлым, жил сам и других заставлял жить по новому".

Если согласиться с Ключевским и признать Петра "исключительно

счастливо сложенной фигурой", то Ленина и Сталина надо тогда признать еще

более "счастливо сложенными натурами". Еще более великими, чем Петр,

гениями святотатства и разрушения.

"Утро стрелецкой казни, — как верно замечает в своих очерках

русского масонства, Иванов, — сменилось непроглядной ночью для русского

народа".

Петр — Антихрист — "Зверь, вышедший из бездны", — решил народ.

Писатель Галицкий за то, что он назвал Петра Антихристом, был копчен на

медленном огне, над костром.

VII. ОБЪЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

Однажды в присутствии царицы Натальи Патриарх упрекнул Петра, сказав

ему:

— Ты русский царь, а дома ходишь в иноземной одежде.

На это Петр дерзко заявил:

— Чем заботиться о моих портных, думай лучше о делах церкви.

Еще когда была жива мать Петра, он уже сказал Патриарху, чтобы ни

он, ни другие представители церкви не являлись на совещания по

государственным делам.

"Уничтожается церемония в Неделю Ваий, в которой царь раньше

участвовал лишь как первый сын Церкви, а не как главный ее распорядитель.

Церемония эта с одной стороны возвышала перед народом сан Патриарха, а с

другой стороны имела в виду упрочить и авторитет государственной власти

Государя через участие его перед лицом всего народа в религиозной церемонии

в качестве первого сына Церкви. До смерти матери и Петр участвовал в этой

церемонии, держа за повод осла, на котором сидел Патриарх Адриан, но между

1694 и 1696 г. этот обряд был отменен, как якобы унизительный для царской

власти".

Прекратился обряд страшного суда перед великим постом, с

прекращением церковного настроения в правящих сферах. Обряд пещного

действия, иллюстрировавший ту истину, что над государственной властью стоят

высшие законы Божий, прекратился, когда восхваление принципа перестало

соответствовать действительности (IV, 514, прим, 7); была нарушена

неприкосновенность церковной собственности, перешедшей сначала в управление

государства, а потом и в его собственность. Обряд в неделю Ваий был

оставлен в 1676 году для одного Патриарха и вовсе прекратился после смерти

матери царя Наталии Кирилловны, последовавшей в 1694 году (Скворцов,

Патриарх Адриан. Православный собеседник. 1912, I); — затем Патриарх был

лишен Петром права печалования, которое существовало несколько веков.

"...Патриарх перестал быть официальным советником царя и исключен из

царской Думы; но этого мало: было еще одно право Патриарха, которое служило

проводником идеи правды в государственное строительство. Это — право

печалования перед царем за опальных и обиженных, которое было публично

посрамлено царем и в своем падении символизировало падение авторитета

Патриарха". У Соловьева описана эта сцена последнего печалования в связи с

стрелецким бунтом. "Делались страшные приготовления к казням, ставились

виселицы по Белому и Земляному городам, у ворот под Новодевичьим монастырем

и у 4-х съезжих изб возмутившихся полков. Патриарх вспомнил, что его

предшественники становились между царем и жертвами его гнева, печаловались

за опальных, умаляли кровь. Адриан поднял икону Богородицы, отправился к

Петру в Преображенское. Но царь, завидев Патриарха, закричал ему: "К чему

эта икона? Разве твое дело приходить сюда? Убирайся скорее и поставь икону

на свое место. Быть может, я побольше тебя почитаю Бога и Пресвятую Его

Матерь".

Наступление на самостоятельность Церкви Петр вел день за днем.

Вскоре после смерти матери Петр перестает участвовать в религиозных

процессиях, в которых раньше обязательно принимали участие цари.

Отмена шествия в Неделю Ваий, крестных ходов на Богоявление, в

Цветную неделю было воспринято стрельцами как превышение Петром прав царя и

послужило основной причиной восстания стрельцов в 1698 году.

Начиная с 1695 года последний Патриарх Адриан уже прекратил

"обращения, послания, окружные грамоты к народу, да и не бесполезно ли было

это делать, когда властною рукой царя вводилось то, с чем боролся Патриарх:

иноземные обычаи, поругание русского платья и русского ношения бороды,

насмешка над церковным укладом жизни. Патриарх должен был молчать и стать

орудие царя в церковном управлении".

Но вынужденное бездействие и молчание Патриарха было не самое плохое

из числа тех унижений, которые Петр подготовлял Православию.

VIII. ЛОЖЬ О НЕИЗБЕЖНОЙ ГИБЕЛИ МОСКОВСКОЙ РУСИ

I

"Поведение Петра, его нелюбовь к Московской старине и "немецкий"

характер реформы, вооружили против Петра слепых ревнителей старины.

Представители "старой веры", раскольники, ненавидели Петра и почитали его

прямо Антихристом..." — так начинает проф. Платонов главу "Церковное

управление" в своем учебнике русской истории. Эта фраза является типичным

образчиком отношения дореволюционных русских историков-западников к

петровским реформам.

Разберем эту фразу в смысле ее исторической объективности и

национальной настроенности. Академик Платонов берет почему то в кавычки

слово "немецкий", желая, видимо, подчеркнуть, что реформы Петра не носили

сугубо подражательный характер. Петр, конечно, подражал немцам, как тогда

называли всех иностранцев. Церковная реформа Петра есть подражание

протестантскому западу и в этом смысле, конечно, она не русская, а

немецкая.

"Православие, с его ясностью, терпимостью, великой любовью ко всякой

Божьей твари на Божьей земле, с его ставкою на духовную свободу человека —

не вызывало в русском народе решительно никакой потребности вырабатывать

какое бы то ни было иное восприятие мира. Всякая философия в конечном счете

стремится выработать "цельное миросозерцание; к чему было вырабатывать

новое, когда старое, православное, нас вполне удовлетворяло.

...Поэтому в средневековой Руси мы не находим никаких попыток

заменить православное мировоззрение каким-нибудь иным мировоззрением,

религиозным или светским".

П. Милюков совершенно неверно в своих "Очерках русской культуры"

утверждает, что будто бы Московская Русь не имела национального сознания.

На это совершенно ложное утверждение Милюкова И. Солоневич резонно

возражает, что П. Милюков совсем забывает о том, что данная эпоха

формулировала национальное сознание почти исключительно в религиозных

терминах.

"Идея Москвы — Третьего Рима — может показаться чрезмерной, может

показаться и высокомерной, но об отсутствии национального самосознания она

не говорит никак. Совершенно нелепа та теория отсутствия гражданственности

в Московской Руси, о которой говорят все историки, кажется, все без

исключения. Мысль о том, что московский царь может по своему произволу

переменить религию своих подданных показалась бы москвичам совершенно

идиотской мыслью. Но эта, идиотская для москвичей мысль, была вполне

приемлемой для тогдашнего запада. Вестфальский мир, закончивший

Тридцатилетнюю войну, установил знаменитое правило quius relio, eius

religio — чья власть, того и вера: государь властвует также и над религией

своих подданных; он католик — и они должны быть католиками. Он переходит в

протестантизм — должны перейти и они. Московский царь, по Ключевскому, имел

власть над людьми, но не имел власти над традицией, то есть над неписанной

конституцией Москвы. Так где же было больше гражданственности: в quius

relio, или в тех москвичах, которые ликвидировали Лжедимитрия за нарушение

московской традиции? "

Правда, во время раскола русская народная душа пережила сильную

драму. Ведь, как верно пишет Лев Тихомиров в главе "Противоречие принципов

Петровской эпохи", — "государственные принципы всякого народа тесно связаны

с его национальным самосознанием, с его представлениями о целях его

существования".

Карамзин пишет, что все реформы в Московской Руси делались

"постепенно, тихо, едва заметно, как естественное вырастание, без порывов

насилия. Мы заимствовали, но как бы нехотя, применяя все к нашему и новое

соединяя со старым".

"Деды наши уже в царствование Михаила и его сына присвоили себе

многие выгоды иноземных обычаев, но все еще оставались в тех мыслях, что

правоверный россиянин есть совершеннейший гражданин в мире, а святая Русь —

первое государство".

И. Солоневич очень верно отмечает в "Народной Монархии", что:

"Состояние общественной морали в Москве было не очень высоким — по

сравнению — не с сегодняшним, конечно, днем, а с началом двадцатого

столетия. Но в Европе оно было много ниже. Ключевский, и иже с ним, не

знать этого не могли. Это — слишком уж элементарно. Как слишком элементарен

и тот факт, что государственное устройство огромной Московской Империи было

неизмеримо выше государственного устройства петровской Европы,

раздиравшейся феодальными династическими внутренними войнами, разъедаемой

религиозными преследованиями, сжигавшей ведьм и рассматривавшей свое

собственное крестьянство, как двуногий скот — точка зрения, которую

петровские реформы импортировали и в нашу страну".

"План преобразования, если вообще можно говорить о плане, был

целиком взят с запада и так как если бы до Петра в России не существовало

вообще никакого общественного порядка, административного устройства и

управительного аппарата".

Произвести Московское государство из "небытия в бытие" Петр никак не

мог. "Комплексом неполноценности, — как справедливо отмечает И. Солоневич.

— Москва не страдала никак. Москва считала себя Третьим Римом, последним в

мире оплотом и хранителем истинного христианства. И Петровское

чинопроизводство "в люди" москвичу решительно не было нужно".

II

Будучи великим народом, русский народ, в виду своего большого

культурного своеобразия, не мог откуда-нибудь со стороны заимствовать

готовые государственные и культурные формы. Попытка Петра Первого

механически пересадить в Россию чуждую ей духовно форму государства и

чуждую форму культуры, закончившаяся в наши дни большевизмом, наглядно

доказывает губительность механического заимствования чужой культуры.

Разговоры о том, что без этих реформ сверху, Русь бы неизбежно

погибла, относятся к числу вымыслов западнически настроенной интеллигенции,

стремившейся оправдать безобразные насилия Петра над душой русского народа.

В наши дни самому захудалому литературному критику известно, что

Достоевский является самым выдающимся мыслителем. Так вот, Достоевский

отмечал, что всякая мысль о самобытности русской государственности и

русской культуры приводит убежденных и наемных русских европейцев в

бешенство. В "Дневнике писателе за 1876 год" Достоевский, например, писал:

"Словом вопросы хоть и радикальные, но страшно как давно

износившиеся. Тут главное — давнишний, старинный, старческий и исторический

уже испуг наш перед дерзкой мыслью о возможности русской самостоятельности.

Прежде, когда-то все это были либералы и прогрессисты и таковыми

почитались, но историческое их время прошло, и теперь трудно представить

себе что-нибудь их ретрограднее. Между тем, в блаженном застое своем на

идеях сороковых и тридцатых годов, они все еще себя считают передовыми.

Прежде они считались демократами, теперь же нельзя себе представить более

брезгливых аристократов в отношении к народу. Скажут, что они обличали в

нашем народе лишь черные стороны, но дело в том, что, обличая темные, они

осмеяли и все светлое, и даже так можно сказать, что в светлом-то они и

усмотрели темное. Не разглядели они тут, что светло, что темно! И

действительно, если разобрать все воззрения нашей европействующей

интеллигенции, то ничего более враждебного здоровому, правильному и

самостоятельному развитию русского наряда нельзя м придумать".

Генеалогию славянофилов Ф. Достоевский выводил от тех слоев

Московской Руси, которые клали голову на плаху, которые жгли сами себя и

детей своих, но не желали переделываться в европейцев.

"Я полагаю, что для многих славянофилы наши — как с неба упали, а не

ведут свой род еще с реформы Петра, как протест всему, что в ней было

неверного и фанатически исключительного".

Федор Достоевский так же как и Пушкин, являющийся не только

величайшим русским писателем, но и глубоким, чисто русским мыслителем,

дает, например, такую оценку достижений Московской Руси до восшествия Петра

на престол:

"Царь Иван Васильевич употреблял все усилия, чтобы завоевать

Балтийское побережье, лет сто тридцать раньше Петра. Если б завоевал его и

завладел его гаванями и портами, то неминуемо стал бы строить свои корабли,

как и Петр, а так как без науки их нельзя строить, то явилась бы неминуемо

наука из Европы, как и при Петре. Наши Потугины бесчестят народ наш

насмешками, что русские изобрели самовар, но вряд ли европейцы примкнут к

хору Потугиных. Слишком ясно и понято, что все делается по известным

законам природы и истории, и что не скудоумие, не низость способностей

русского народа и не позорная лень причиною того, что мы так мало произвели

в науке и промышленности. Такое-то дерево вырастает в столько-то лет, а

другое вдвое позже его. Тут все зависит от того, как был поставлен народ

природой, обстоятельствами, и что ему прежде всего надо было сделать. Тут

причины географические, этнографические, политические, тысячи причин и все

ясных и точных. Никто из здравых умов не станет укорять и стыдить

тринадцатилетнего за то, что ему не двадцать пять лет. "Европа, дескать,

деятельнее и остроумнее пассивных русских, оттого и изобрела науку, а они

нет". Но пассивные русские в то время, как там изобретали науку, проявляли

не менее удивляющую деятельность: они создавали царство и сознательно

создали его единство. Они отбивались всю тысячу лет от жестоких врагов,

которые без них низринулись бы и на Европу. Русские колонизировали

дальнейшие края своей бесконечной родины, русские отстаивали и укрепляли за

собою свои окраины, да так укрепляли, как теперь мы, культурные люди, и не

укрепим, а, напротив, пожалуй, еще их расшатаем".

...Все эти полтора века после Петра, мы только и делали, что

выживали общение со всеми цивилизациями человеческими, роднение с их

историей, с их идеалами. Мы учились и приучали себя любить французов и

немцев и всех, как будто те были нашими братьями, и несмотря на то, что те

никогда не любили нас, да и решили нас не любить никогда. Но в этом

состояла наша реформа, Петрово дело, что мы вынесли из нее, в полтора века,

расширение взгляда, еще не повторявшееся, может быть, ни у одного народа ни

в древнем, ни в новом мире. До-петровская Россия была деятельна и крепка,

хотя и медленно слагалась политически; она выработала себе единство и

готовилась закрепить свои окраины; про себя же понимала, что несет внутри

себя драгоценность, которой нет нигде больше — православие, что она —

хранительница Христовой истины, но уже истинной истины, настоящего Христова

образа, затемнившегося во всех других верах и во всех других народах. Эта

драгоценность, эта вечная, присущая России и доставшаяся ей на хранение

истина, по взгляду лучших тогда русских людей, как бы избавляла их совесть

от обязанности всякого иного просвещения. Мало того, в Москве дошли до

понятия, что всякое более близкое общение с Европой даже может вредно и

развратительно повлиять на русский ум и на русскую идею, извратить самое

православие и совлечь Россию на путь гибели, "по примеру всех других

народов".

IX. СМЯТЕНИЕ НАРОДА. НАРОД ПРИНИМАЕТ ПЕТРА I ЗА АНТИХРИСТА

I

Неуместно берет Платонов в кавычки и слово "старой веры". Старая

вера существовала, в этой старой вере Русь жила столетия и иронизировать

над ней не следует.

Вся фраза вообще построена так, что в ней совершенно отсутствует

историческая объективность. Сторонники старой веры и приверженцы старых

национальных порядков академиком Платоновым называются почему то, слепыми

ревнителями старины. Петр так презирал все национальные обычаи, так дерзко

и нагло попирал все, чем века держалась Русь, так оскорблял национальное

чувство народа, был таким слепым ревнителем чужих западных порядков, что

вооружил своими действиями не только слепых, но и сознательных сторонников

национальной старины и врагов скороспелой революции, устроенной Петром.

Петр так не любил и так издевался над всем, чем народ жил столетия, что

народные массы имели законное основание ненавидеть его и считать его

насильником и даже Антихристом. Так же бы поступил всякий другой народ,

любящий и уважающий свою религию и свое прошлое. Это понимают сейчас не

только русские национально-мыслящие историки, но и иностранные

исследователи русской истории и культуры.

Немецкий ученый Вальтер Шубарт в своей известной книге "Запад и душа

Востока" заявляет, например: "Однако, как только прометеевская волна залила

Россию, народ тотчас же инстинктивно понял в чем дело, он назвал

Антихристом Петра I. Антихристом, якобинцем и сыном революции он назвал и

Наполеона, царством Антихриста зовут и Советский Союз русские, оставшиеся

верными церкви".

Все русские историки-интеллигенты всегда очень произвольно объясняют

движения русских народных масс, идейные стремления, которыми руководились

народные массы не принимаются в расчет. В выгодных для проповедуемой ими

политической концепции случаях историки считают, что "Глас народа — глас

божий", а в невыгодных — законные идейные устремления народа объявляют

"бессмысленными бунтами", реакционными по своей сущности. Так именно все

историки оценивают не только стрелецкий бунт 1698 года, но и все другие

восстания народных масс против Петра I.

На самом же деле ничего реакционного в народных восстаниях против

антинациональной революционной деятельности Петра I не было. Это была

законная и естественная реакция народа против беспощадного разрушения всех

основ национальной религии и национального уклада жизни. Уже само поведение

царя было вызовом народу. Петр открыто презирал все народные обычаи. Он

сбросил парчовые царские одежды, нарядился в иноземные камзолы. Законную

царицу заточил в монастырь, а сам стал сожительствовать с "Монсовой

девкой". Пьянствовал с иностранцами, создал в Кокуе "всешутейший собор",

кощунственную пародию на православную церковь, церковные соборы и

патриарха.

Бунт стрельцов 1698 года вовсе не был бессмысленным бунтом слепых

защитников московского варварства. Это был естественный бунт против

презирающего свой народ и национальные традиции, нечестивого отступника. И

верхи и низы народа поняли, что Петр решил не продолжать усвоение отдельных

сторон западной цивилизации, как это делали предшествующие ему цари,

улучшить и еще более укрепить милое их уму и сердцу здание самобытной

русской культуры и цивилизации, а что Петр решил разрушить все основы

Московской Руси.

Законное возмущение народа привело к восстаниям против "царя

кутилки" и "мироеда".

"В населении укоренялась мысль, что наступает конец мира, говорили о

пришествии Антихриста, чтобы не отдаться в руки правительства тысячи

предпочитали покончить сами собой.

Сотни людей, собравшись вместе, погибали голодной смертью или

подвергали себя самосожжению. Такое самоубийство считалось делом

богоугодным. По всей стране, в глухих лесах, пылали костры, где

старообрядцы со своими женами и детьми добровольно погибали в огне.

Обыкновенно эти самосожжения происходили на глазах воинских команд,

открывших убежища беглецов. Нередко бывали случаи, когда во время таких

самосожжений с пением молитв погибало 800-1000 человек одновременно".

2700 человек сожгло себя в Палеостровском скиту, 1920 человек в

Пудожском погосте.

Брадобритие по понятию русских было грехом. Сам Христос носил

бороду, носили бороды и апостолы, бороду должны носить и все православные.

Только еретики бреют бороду. Петр, вернувшись из Европы приказал насильно

брить бороды и носить иноземное платье. У городских застав находились

специальные соглядатаи, которые отрезали у прохожих и проезжих бороды и

обрезывали полы у длинной национального покроя одежды. У сопротивлявшихся

бороды просто вырывались с корнем.

4 января 1700 года всем жителям Москвы было приказано одеться в

иноземные платья. На исполнение приказа было дано два дня. На седлах

русского образца было запрещено ездить. Купцам за продажу русского платья

был милостиво обещан кнут, конфискация имущества и каторга.

"Не понимая происходящего, — констатирует С. Платонов, — все

недовольные с недоумением ставили себе вопрос о Петре: "какой он царь?" и

не находили ответа. Поведение Петра, для массы загадочное, ничем не похоже

на старый традиционный чин жизни московских государей, приводило к другому

вопросу: "никакого в нашем царстве государя нет?" И многие решались

утверждать о Петре, что "это не государь, что ныне владеет". Дойдя до этой

страшной догадки, народная фантазия принялась усиленно работать, чтобы

ответить себе, кто же такой Петр или тот, "кто ныне владеет?"

Уже в первые годы XVIII в. появилось несколько ответов. Заграничная

поездка Петра дала предлог к одному ответу; "немецкие" привычки Петра

создали другой. На почве религиозного консерватизма вырос третий ответ,

столь же легендарный, как и первые два. Во-первых, стали рассказывать, что

Петр во время поездки заграницу был пленен в Швеции и там "закладен в

столб", а на Русь выпущен вместо него царствовать немчин, который и владеет

царством. Вариантами к этой легенде служили рассказы о том, что Петр в

Швеции не закладен в столб, а посажен в бочку и пущен в море. Существовал

рассказ и такой, что в бочке погиб за Петра верный старец, а Петр жив,

скоро вернется на Русь и прогонит самозванца-немчина. Во-вторых, ходила в

народе легенда о том, будто Петр родился от "немки беззаконной", он

замененный. "И как царица Наталья Кирилловна стала отходить с сего света и

в то число говорила: ты, де, не сын мой, замененный". На чем основалось

такое объяснение происхождения Петра, высказывали наивно сами рассказчики

легенды: "велит носить немецкое платье знатно, что родился от немки". В-

третьих, наконец, в среде, кажется, раскольничьей, выросло убеждение, что

Петр антихрист, потому что гонит православие, "разрушает веру

христианскую". Получив широкое распространение в темной массе народа, все

эти легенды спутывались, варьировались без конца и соединялись в одно

определение Петра: "он не государь — латыш: поста никакого не имеет; он

льстец, антихрист, рожден от нечистой девицы".

"...Мироед! — говорили в народе, — весь мир переел: на него,

кутилку, перевода нет, только переводит добрые головы". "С тех пор, как он

на царство сел, красных дней но видно, все рубли да полтины".

В 1705 году вспыхнуло восстание в Астрахани. Бунт начался из-за

того, что Петровский губернатор поставил у дверей церквей солдат и приказал

у всех, кто приходит с бородами, вырывать их с корнем.

"Стали мы в Астрахани, — писали в своих грамотах астраханцы, — за

веру христианскую и за брадобритие, и за немецкое платье, и за табак, и что

к церкви нас и жен наших и детей в русском старом платье не пущали, а

которые в церковь Божью ходили и у тех платье обрезывали и от церквей

Божьих отлучали, выбивали вон и всякое ругательство нам и женам нашим и

детям чинили воеводы и начальные люди".

В своей челобитной царю астраханские люди жаловались на притеснения

со стороны поставленных Петром иностранцев. "А полковники и начальные люди

немцы, — указывалось в челобитной, — ругаючись христианству многие тягости

им чинили и безвинно били в службах, по постным дням мясо есть заставляли и

всякое ругательство женам и детям чинили". Иностранцы служилых людей и жен

их "по щекам и палками били". Полковник Девин тех, "кто придет бить челом и

челобитчиков бил и увечил на смерть, и велел им и женам, и детям их делать

немецкое платье безвременно, и они домы свои продавали и образа святые

закладывали; и усы и бороды брил и щипками рвал насильственно".

Один из вождей восстания говорил: "Здесь стали за правду и

христианскую веру... Ныне нареченный царь, который называется царем, а

христианскую веру нарушил: он уже умер душою и телом, не всякому так

умереть". Восстание в Астрахани продолжалось восемь месяцев.

В 1707 году по тем же религиозным и национальным мотивам поднимает

восстание на Дону казак Булавин. К Булавину собирались все, кто хотел

постоять "за истинную веру христианскую" против "худых людей и князей и

бояр, и прибыльщиков и немцев и Петровых судей". Во время восстания тысячи

и тысячи отдали свои жизни в борьбе за "старую веру и дом Пресвятой

Богородицы" и за всю чернь. Восстание было ликвидировано только к осени

1708 года. Часть восставших, не желая подчиниться царю-отступнику, вместе с

атаманом Некрасовым (около 2.000 чел.) ушла в Турцию. Как и следовало

ожидать, особенно сильное сопротивление предпринятой Петром революционной

ломке основ русской национальной жизни, оказали старообрядцы.

Возникает небывалое до тех пор еще в мировой истории событие, народ

начинает бороться с царем как с Антихристом. В то время когда широкие массы

народа начинают считать Петра Антихристом, Платонов считает "что роль Петра

в проведении реформ была сознательна и влиятельна, разумна и компетентна".

II

В раскольническом сочинении "Собрание святого писания об Антихристе"

давалась следующая оценка антинациональной деятельности Петра I:

"И той лжехристос нача превозноситися паче всех глаголемых богов,

сиречь помазанников и нача величатися и славитися пред всеми, гоня и муча

православных христиан, истребляя от земли память их, распространяя свою

новую жидовскую веру и Церковь во всей России; в 1700 г. обнови по

совершенноем своея злобы совершении, новолетие Янусовское и узаконив от

оного вести исчисление, а в 1721 г. приях на себя титлу патриаршую,

именовася Отцом Отечества и главой Церкви Российской и бысть самовластен,

не имея никого в равенстве себе, восхитив на себя неточию царскую власть,

но и святительскую и Божию, бысть самовластный пастырь, едина безглавная

глава над всеми, противник Христов, Антихрист...

Якоже папа в Риме, тако и сей лжехристос нача гонити и льстити и

искоренити остаток в России православные веры, и свои новые умыслы уставляя

и новые законоположения полагая, по духовному и по гражданскому

расположению, состави многие регламенты и разосла многие указы во всю

Россию с великим угрешением о непременном исполнении онях, и устави Сенат и

Синод и сам бысть над ними главою, судьей главнейшим; и тако нача той

глаголемый Бог паче меры возвышатися. Той же Лжехристос сие содела от

гордости живущего в нем духа, учини народное описание, исчисляя вся мужска

пола и женска, старых и младенцев, и живых и мертвых, возвышался над ними и

изыскуя всех дабы ни един мог сокрытися рук его и обладая их даньми

великими не точию на живых, но и на мертвых таково тиранство учини — и с

мертвых дани востребовав: сего и в давние времена бывшие мучители не

творили. И тако той Лжехристос восхитив на себя царскую и святительскую

власть и вступи на высочайшую степень патриаршескую, яко свидетельствует о

том изданная им книга "Духовный Регламент" лист 3 в 9 пунктах: како для

чего уничтожи патриаршество, дабы ему единому властвовать, не имея равна

себе, но, вместо того устави Синод".

"Означенное суждение, — пишет проф. Зызыкин, — исходившее из толщ

народных, показывает, что превращение православного царя в главу Церкви не

прошло без народного протеста, и чуткой народной совести претил царепапизм,

как явление порожденное не православием, а языческой культурой до-

христианского Рима, и усугубленный протестантским пониманием объема

светской власти в церковных делах. Сочинения Феофана, наталкивавшие на

сомнения в мощах, в святых, в иконах, и вызванные этим духом мероприятия по

свидетельствованию мощей, житий святых, чудес, акафистов, запрещение

строить Церкви без разрешения Синода, закрытие часовен, запрещение ходить

по домам с иконами — тяжело действовало на религиозные чувства народа.

Главными виновниками народ почитал Феофана и Феодосия, этого "апостола

лютеранства", по выражению Царевича Алексея Петровича".

В проповеди своей 12 марта 1713 г. в день имении Царевича Алексея

Петровича, Стефан Яворский резко осуждал реформу церковного управления на

протестантский манер:

"Того ради не удивляйся, что многомятежная Россия наша доселе в

кровных бурях волнуется; не удивляйся, что по толикам смятениям доселе не

имамы превожделенного мира. Мир есть сокровище неоцененное, но тии только

сим сокровищем богатятся, которые любят Господний закон; а кто закон Божий

разоряет, оттого мир далече отстоит. Где правда, там и мир. Море, свирепое

море — человече законопреступный, почто ломаеши, сокрушаеши раззоряеши

берега? Берег есть закон Божий, берег есть во еже — не прелюбы сотвори, не

вожделети жены ближнего, не оставити жены своея; берег есть воеже хранити

благочестие, посты, а наипаче четыре-десятницу; берег есть почитание иконы.

Христос гласит в Евангелии: "Аще кто Церковь прослушает, буди тебе яко

язычник и мытарь".

А в проповеди, произнесенной в 1710 году, Яворский говорил: "Сияла

Россия, мати наша, прежними времены благочестиям, светла аки столб

непоколебимый в вере православной утверждена. Ныне же что? усомневаюся о

твердости твоей, столпе непреклонный, егда тя вижду ветрами противными

отовюда обуреваема".

"В результате раскола, "в атмосфере поднятой им гражданско-

религиозной войны ("стрелецких бунтов"), — по словам русского западника

Федотова, — воспитывался великий Отступник, сорвавший Россию с ее круговой

орбиты, чтобы кометой швырнуть в пространство".

Г. Федотов ведет родословную интеллигенции от Петра, он пишет, что:

"По-настоящему, как широкое общественное течение, интеллигенция

рождается с Петром..." И признав это, он имеет мужество признать то, что

обычно не признают русские западники, что "Сейчас мы с ужасом и отвращением

думаем о том сплошном; кощунстве и надругательстве, каким преломилась в

жизни Петровская реформа. Церковь ограблена, поругана, лишена своего главы

и независимости. Епископские кафедры раздаются протестанствующим

царедворцам, веселым эпикурейцам и блюдолизам. К надругательству над

церковью и бытом прибавьте надругательство над русским языком, который на

полстолетия превращается в безобразный жаргон. Опозорена святая Москва, ее

церкви и дворцы могут разрушаться, пока чухонская деревушка обстраивается

немецкими палатами и церквами никому неизвестных угодников, политическими

аллегориями новой Империи..."

И дальше Г. Федотов заявляет то, о чем в наши дни хранят уже

совершенно гробовое молчание русские европейцы — поклонники Петра и

ненавистники большевиков. "...Не будет преувеличением сказать, что весь

духовный опыт денационализации России, предпринятый Лениным, бледнеет перед

делом Петра. Далеко щенкам до льва. И провалившаяся у них "живая" церковь

блестяща удалась у их предшественника, который сумел на два столетия

обезвредить национальные силы православия".

X. ВСЕШУТЕЙШИЙ СОБОР И ЕГО КОЩУНСТВА

На Церковном Соборе 1667 года было сформулировано следующее

понимание духовной и царской власти: "Да будет признано заключение, что

Царь имеет преимущество в делах гражданских, а Патриарх в делах Церковных,

дабы таким образом сохранилась целою и непоколебимою стройность церковного

учреждения". Этот взгляд находился в силе до 1700 года, до начала церковной

реформы, проведенной Петром I, когда он осуществил идею европейского

протестантизма.

Прежде чем провести эту реформу, сын Тишайшего царя прошел

длительный путь отталкивания от православия. "На Кокуе началось, — как

вспоминает князь Куракин: — "дебошство, пьянство так велико, что невозможно

описать". В этой обстановке зародился и вырос "Всешутейший Собор", — пишет

Иванов с "неусыпной обителью шутов и дураков. Друзья протестанты во главе с

Лефортом настраивают Петра против православия. Петр охладевает к своей

религии, "все симпатии переносит к протестантам".

"Всешутейший Собор имел весьма сложную организацию и, конечно, был

создан не русской головой".

"На этой почве безудержного разгула, — указывает С. Платонов, —

вырос и знаменитый "всешутейший собор" с "неусыпаемой обителью" шутов и

дураков. Если последняя "обитель" отражала в себе старый туземный обычай

держать шутов и ими забавляться, то "собор мог сложиться в форме грубой

пародии сначала на "католицкую" иерархию, а потом, по мере увеличения затеи

и на православное архиерейство, — только в обстановке, разноверного, в

большинстве протестантского и вольномысленного общества немецкой слободы.

"Всешутейший собор" был попыткой организовать ритуал пьяных оргий в виде

мистерий Бахуса. Пьяницы составляли правильную коллегию служившую Бахусу

под главенством "Патриарха" и состоявшую из разных священных чинов до

"дьяконов... включительно". "Имея резиденцию в Пресбурге (почему патриарх и

назывался Пресбургским), собор действовал там и в слободе, а иногда

выскакивал и на московские улицы, к великому соблазну православного

народа".

"...Борясь с Патриаршеством, — указывает М Зызыкин, — которое по

своему государственному положению было олицетворением тех церковных

идеалов, которые призвано было иметь и само государство по теории симфонии,

Петр принужден был озаботиться в этой борьбе с церковными идеалами жизни

житейским и теоретическим дискредитированием того, кто своим саном и

положением в государстве был носителем их для членов Церкви и для членов

государства, то — есть с Патриархом".

С целью дискредитирования Патриарха и вообще церковных властей, по

свидетельству Скворцова, автора исследования "Патриарх Андриан", — Петром

был создан "всешутейший", сумасброднейший и всепьянейший собор" князя

Иоаникиты, Патриарха Пресбургского, Яузского и всего Кокуя.

При патриархе Пресбургском находилось 12 кардиналов, епископов и

архимандритов, составленных из числа самых больших пьянчуг и безобразников

Москвы и Кокуя — Московской иностранной слободы". Все эти лица носили с

одобрения Петра прозвища, которые, по словам историка Ключевского, никогда

не смогут появиться в печати".

Ларец для хранения бокалов являлся копией переплета Евангелия.

"Одним словом, — .пишет Ключевский, — это была неприличнейшая пародия

церковной иерархии и церковного богослужения, казавшаяся набожным людям

пагубой души, как бы вероотступлением, противление коему — путь к венцу

мученическому".

По свидетельству современников Петра Первого: — эта "игра" пьяных

самодуров в боярских дворах была такая "трудная, что многие к тем дням

приготовлялись как к смерти"; "сие славление (праздники) многим было

бесчестное и к наказанию от шуток не малому; многие от дураков были биваны,

облиты и обруганы".

Вот как описывает в своем "Дневнике" Корб, секретарь посольства

австрийского императора Леопольда, знаменитый "Всешутейший Собор" Петра

Первого. Дело было в Москве, в 1699 году, во время страшного розыска и

казни стрельцов, когда Петр, по словам Пушкина, был "по колена в крови".

"Февраль 21. — Особа, играющая роль Патриарха, со всей труппой

своего шутовского духовенства праздновала торжественное посвящение богу

Вакху дворца, построенного царем и обыкновенно называемого дворцом Лефорта.

Шествие, назначенное по случаю этого обряда, выступило из дома полковника

Лимы. Патриарха весьма приличное облачение возводило в сан Первосвященника:

митра его была украшена Вакхом, возбуждавшим своей наготой любовные

желания; Амур и Венерой украшали посох, чтобы показать какой паствы был сей

пастырь. За ним следовала толпа прочих лиц, изображавших вакханалию: одни

несли большие кружки, наполненные вином, другие — сосуды с медом, иные —

фляги с пивом, с водкой, последним даром в честь Сына Земли. И как, по

причине зимнего времени, они не могли обвить свои головы лаврами, то несли

жертвенные сосуды, наполненные табаком, высушенным в воздухе, и, закурив

его, ходили по всем закоулкам дворца, выпуская из дымящегося рта самые

приятные для Вакха благоухания и приличнейший фимиам... "

Чем этот антирелигиозный маскарад, проводимый царем Петром лучше

таких же дурацких религиозных карнавалов, устраиваемых в религиозные

праздники комсомольцами, наряжавшихся как и Петр патриархами и

священниками. Не есть ли эти комсомольские карнавалы простое подражание

всешутейшему собору Петра, почитаемого большевиками ревнителем западной

культуры. То, что Петр попирал народные традиция во имя будущего блага

народа — не есть оправдание. Тогда надо оправдывать и большевиков, которые

уверяют, что они тоже надругались над всем, что дорого сердцу народа во имя

прекрасного будущего.

"Сам Петр был протодьяконом в этом соборе. У собора были свои

молитвы и песнопения, свои облачения и т.д.". Бывало, что на первой неделе

поста, когда богобоязненные москвичи посвящали все время постам и молитвам,

"всепьянейший собор" Петра в назидание верующих устраивал шуточную

покаянную процессию" "Его всешутейшество" выезжал окруженный своими

сподручниками в вывороченных полушубках на ослах, волах или в санях,

запряженных свиньями, козлами и медведями. Такое подражание церковному

богослужению в глазах народа было богохульством и поруганием веры".

Об уставе этого всешутейшего собора даже составитель биографии Петра

Первого В. Мавродин, изданной советским издательством "Молодая Гвардия",

отзывается так: "Придет время, когда Петр, как мы увидим, старательно

выработает другой устав, устав "Всешутейшего и сверхпьянейшего собора",

который даже с точки зрения самых отъявленных вольнодумцев XVIII века

явится олицетворением богохульства".

Во время свадьбы учителя Петра 84-летнего Зотова, наряженные в маски

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5