Самозванство

Самозванство

КАЛИНИНГРАДСКИЙ ЮРИДИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ

МВД РФ

РЕФЕРАТ

НА ТЕМУ:

САМОЗВАНЦЫ. ПРИЧИНЫ ПОЯВЛЕНИЯ. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ

Выполнил курсант

_____курса ____ взвода

____________________

Проверил:

____________________

Калининград

2000

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ 3

1. ПРИЧИНЫ ПОЯВЛЕНИЯ 4

2. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ: 9

2.1 Емельян Иванович Пугачев 9

2. 2 Лжедмитрий I 15

Заключение 25

Список использованной литературы 26

ВВЕДЕНИЕ

Самозванчество никак нельзя назвать чисто русским феноменом, однако ни в

одной другой стране это явление не было столь частым и не играло столь

значительной роли во взаимоотношениях общества и государства. Даже если

ограничиться подсчетом только лжецарей и лжецаревичей, то все равно в итоге

получится внушительная цифра. В XVII столетии на территории Российского

государства действовало около 20 самозванцев (из них только в Смутное время

человек 12), век же восемнадцатый отмечен примерно 40 случаями

самозванства.

Самозванцы, претендующие на российский престол, «объявлялись» и за рубежом

— например, в Италии («дочь Елизаветы», «княжна Тараканова»), Черногории

(«Петр Федорович»), Турции («сын Ивана Алексеевича»). Однако в поле нашего

зрения, они не попадут, поскольку не имеют никакого отношения к русскому

народу. Под словом «народ» разумеются посадские люди, крестьяне, казаки,

низшее духовенство.

Несмотря на то что самозванчество издавна привлекало внимание историков,

корни этого явления до конца не выяснены. По большей части самозванчество

трактуется как одна из форм "антифеодального протеста», а в плане

политическом оно изображается исключительно как «борьба трудящихся за

власть». Однако при этом не учитывается, что не все самозванцы были связаны

с движением социального протеста, что далеко не всегда их целью была власть

в государстве.

Совершенно очевидно, что для понимания сущности и причин возникновения

самозванчества нужно прежде всего изучить идейно-психологические

особенности русского народного сознания XVII— XVIII веков.

Термин «самозванчество» относится к области социальной психологии.

Самозванчество начинается тогда, когда лжецарь или псевдомессия открывается

окружающим, формирует группу соратников или становится во главе какого-либо

движения социального протеста. Изучая природу самозванчества, в работе

акцентируется внимание прежде всего на народной реакции на появление

самозванца, исторических портретах Емельяна Пугачева и Лжедмитрия I.

1. ПРИЧИНЫ ПОЯВЛЕНИЯ

До XVII века Россия не знала самозванцев, имеющих виды на царский трон. Во-

первых, для самозванчества царистского толка необходим определенный уровень

развития феодальных отношений и государства. Во-вторых, история

самозванчества в России тесно связана с династическими кризисами, время от

времени сотрясавшими царский трон. Первый такой кризис относится к рубежу

XVI и XVII веков, когда пресеклась династия Рюриковичей и на престоле

оказались «боярские цари» — Борис Годунов и Василий Шуйский. Именно тогда

появляются первые лжецари и рождаются массовые движения в их поддержку. И

позднее нарушения традиционного порядка престолонаследия (например,

появление на троне малолетних детей или же воцарение женщин) обогащали

историю самозванчества новыми именами и событиями. В-третьих, история

самозванчества представляет собой цепь конкретных воплощений народных

утопических легенд о «возвращающихся царях-избавителях». Первая из них

возникла, вероятно, еще при Иване Грозном, показавшем себя «несправедливым»

и «неблагочестивым», а значит, и «неправедным». Героем легенды стал

разбойник Кудеяр, бывший якобы на самом деле царевичем Юрием, сыном Василия

III от первой жены — Соломонии Сабуровой.

В литературе устоялось мнение, будто народ поддерживал самозванцев главным

образом потому, что те обещали ему освобождение от крепостного-гнета, сытую

жизнь и повышение социального статуса. При этом допускается возможность

того, что трудящиеся (по крайней мере, их часть) могли идти за

самозванцами, не веря в их царское происхождение, а просто используя их в

своих целях. Подразумевается, что «толпе» все равно, кто взойдет с ее

помощью на престол, — главное, чтобы новый царь был «мужицким», «хорошим»,

чтобы он защищал интересы народа.

Однако данная точка зрения далеко не бесспорна. Не секрет, что наряду с

такими самозванцами, как Лжедмитрий I и Е. Пугачев, увлекавшими за собой

тысячи людей, в России были и другие, которые в лучшем случае могли

похвастаться несколькими десятками сторонников. Чем объяснить такую вот

избирательную «глухоту»?

Скорее всего, одни самозванцы лучше играли свою роль, их поступки в большей

степени соответствовали народным ожиданиям, а другие претенденты на престол

не соблюдали общепринятых «правил игры» или же чаще их нарушали.

«Праведным» в глазах народа выглядел тот монарх, который был, во-первых,

«благочестивым», во-вторых, «справедливым», в-третьих, «законным».

«Законность» правителя определялась Богоизбранностью — обладанием харизмой

(личной благодатью), которая доказывалась наличием «царских знаков» на

теле. Именно с их помощью (креста, звезды, месяца, «орла», то есть царского

герба) многочисленные самозванцы в XVII—XVIII веках доказывали свое право

на престол и обеспечивали себе поддержку в народе.

Взять, например, Емельяна Пугачева. В августе 1773 года он обратился за

поддержкой к яицким казакам. Когда те узнали, что перед ними «император

Петр III», то потребовали доказательств (излишних, если бы им был нужен

просто человек; играющий роль императора). Источник сообщает: «Караваев

говорил ему, Емельке: «Ты де называешь себя государем, а у государей де

бывают на теле царские знаки», то Емелька... разодрав у рубашки ворот,

сказал: «На вот, коли вы не верите, што я государь, так смотрите — вот вам

царский знак». И показал сперва под грудями... от бывших после болезни ран

знаки, а потом такое же пятно и на левом виске. Оные казаки Шигаев,

Караваев, Зарубин, Мясников, посмотря те знаки, сказали: «Ну теперь верим и

за государя тебя признаем».

Помимо «царских знаков» имелись и другие отличительные признаки «законного»

претендента на престол — поддержка самозванца «всем миром», а также

удачливость претендента, свидетельствующая о его Богоизбранности.

Массовая поддержка могла опираться на признание претендента «подлинным

государем» со стороны авторитетных лиц или свидетелей, которые-де знали его

еще в бытность царем. Так, в 1732 году в селе Чуеве Тамбовской губернии

объявился «царевич Алексей Петрович». Крестьяне поверили самозванцу после

того, как его «признал» знахарь, который славился тем, что видел людей

насквозь.

Крепость Оса сдалась Пугачеву без боя после того, как старик — отставной

гвардеец, знавший когда-то настоящего Петра III, «опознал» его в Пугачеве и

сообщил обо всем гарнизону. Пугачевского полковника И. Н. Белобо-родова

убедили в подлинности «царя» гвардейский унтер-офицер М. Т. Голев и солдат

Тюмин.

В 1772 году волжские казаки, поддавшись на уговоры самозванца Богомолова,

тоже называвшего себя «Петром III», арестовали офицеров. Но бунт умер, не

успев родиться. Сын казацкого старшины Савельев бросился на Богомолова и

начал его бить, называя самозванцем. Казаки оробели и позволили арестовать

лжеимператора.

В народном представлении «законный» претендент на престол должен быть

всегда удачлив. Уверенность, что царевич Дмитрий все-таки жив, росла по

мере того, как войска первого самозванца успешно продвигались к Москве.

Заборские казаки весной 1607 года перешли на сторону Ивана Болотникова,

«проведав, что московиты два раза потерпели поражение, подумали, что

истинный Димитрий, должно быть, жив...»

Донские казаки, рассуждая об успехах Пугачева, говорили, «что если б это

был Пугач, то он не мог бы так долго противиться войскам царским».

Аналогично рассуждали жители Сибири, для которых истинность Пугачева —

«Петра III» доказывалась, помимо прочего, тем, что «его команды рассыпались

уже везде», покорив многие города.

Наконец, в народном сознании хранился определенный план действий, который

предписывался каждому самозванцу. Суть его заключалась в вооруженной борьбе

с «изменниками» и походах на Москву (в XVIII веке— сначала на Москву, а

затем на Петербург). Действовать как-то иначе значило разоблачить себя.

Ведь «законный» царь для того и «объявлялся» народу, чтобы с его помощью

вернуть себе власть.

Исходя из этого, попробуем объяснить перелом, который произошел в сознании

Пугачева летом 1773 года после встречи с яицкими казаками. До сего времени

он хотел лишь увести казаков за пределы Российского государства, на

«вольные земли». Однако в августе 1773 года под руководством Пугачева

началось восстание, целью которого было продвижение через Оренбург и Казань

на Москву и Петербург. Эта метаморфоза обычно объясняется тем, что Пугачев

почувствовал за собой силу «черни» и казачества, или тем, что он с самого

начала готовился к восстанию, а версия о выводе яицких казаков в другие

места была придумана им для того, «чтобы проверить, на какие действия

способна казацкая масса».

На наш взгляд, Пугачев был просто вынужден принять этот план действий. Так,

после поражения под Казанью (июль 1774 года) яицкие казаки обращались к

Пугачеву, решившему идти по Волге к Дону, с такими словами:

«Ваше величество! Помилуйте, долго ли нам так странствовать и проливать

человеческую кровь? Время вам итти в Москву и принять престол!» Точно также

в 1604 году донские казаки писали Лжедмитрию I в Польшу, чтобы «он не

замешкал, шел в Московское государство, а оне ему все ради».

Кстати, за стремлением Пугачева уйти на Дон также можно усмотреть

традиционный для монарха мотив. Для сознания тяглого населения XVII—XVIII

веков характерно представление о союзе «подлинного» царя с донскими

казаками. В 1650 году восставшие псковичи были уверены, будто царь из

Польши «будет с казаками донскими и запорожскими на выручку вскоре».

Крестьяне Тамбовского уезда в мае—июне 1708 года передавали друг другу

новость, что царевич Алексей ходит по Москве в окружении донских казаков и

велит бросать бояр в ров. В 1772 году в Козлове распространялся слух, что

император Петр III жив, «ныне находится благополучно у донских казаков и

хочет итти с оружием возвратить себе престол». И Пугачев, рискуя быть

узнанным своими земляками, сознавая эту опасность, тем не менее двигался со

своим войском на Дон.

Теперь поговорим о таком признаке «праведного» царя, как «благочестивость»,

которая заключалась прежде всего в строгом соответствии образа жизни

предписаниям «царского чина». Истинный государь должен был выполнять все

установления православия, строго соблюдать национальные обычаи и традиции

двора.

Сообразно с этим, для развенчания Лжедмитрия I его противники ссылались на

то, что он дружил с иностранцами, занимался колдовством, относился с

пренебрежением к иконам и церковным обрядам, не следовал традициям русского

быта. Представления о Петре 1 как «подменном», «ложном» царе во многом

обязаны своим возникновением тому, что он ввел брадобритие, иноземные

обычаи и одежду, кутил с иностранцами, устраивал фейерверки, издевался над

священнослужителями и часто покидал свое государство. Можно привести и

такой пример. В 1722 году взбунтовался гарнизон сибирского города Тара.

Поводом послужил петровский указ принести присягу будущему наследнику

трона, имя которого, однако, не называлось. «Восставшие объявляли, что они

будут присягать только такому наследнику, царское происхождение и

православная вера которого несомненны».

Для признания в народе какого-либо претендента на царский трон в качестве

«благочестивого», а значит, «истинного» государя требовалось, ко всему

прочему, чтобы он жаловал и одаривал своих сторонников, чтобы его

сопровождала свита из знати (настоящей или созданной самим самозванцем).

Например, «царевич Петр», один из предводителей крестьянской войны начала

XVII века, по происхождению казак, создал при себе «думу» из бояр и дворян

и «неизменно ставил во главе армии или отдельных отрядов титулованных лиц».

Пугачева также сопровождала свита из «генералов» и «графов».

Кроме того, самозванец, чтобы не порождать кривотолков, должен был избегать

панибратства с простыми людьми, соблюдать определенную дистанцию в

отношениях с ними. Ввиду этого женитьба Пугачева — «Петра III» на простой

казачке вызвала сомнения в том, что он император, даже у его жены.

История крестьянской войны 1773—1775 годов позволяет добавить еще один

штрих к фольклорному портрету «благочестивого» (сиречь «истинного») царя.

Среди причин, породивших у сподвижников Пугачева сомнения в его

императорском происхождении, была и его неграмотность. «Настоящий» государь

должен был подписывать свои указы собственноручно, а Пугачев этого не

делал. И хотя он предупредил своего секретаря А. Дубровского, что тот будет

сразу же повешен, если проговорится, тайну сохранить оказалось невозможно.

В результате «слухи о том, что Пугачев не знает грамоты, ибо не подписывает

сам своих указов, и потому является самозванцем, послужили основанием к

организации заговора, завершившегося несколькими неделями спустя арестом

Пугачева и выдачей его властям».

Таким образом, далеко не всякий, кто стремился помочь народу, кто играл

роль «справедливого» (и только) царя, мог получить массовую поддержку. В

1608 году по приказу Лжедмитрия II донские казаки казнили двух «царевичей»,

с которыми сами же пришли к Москве. Если бы для казаков главным было то,

насколько государь «свой», то, очевидно, они бы предпочли собственных

«царевичей» более чуждому для них «царевичу Дмитрию». Но все вышло

наоборот. Из этого следует, что царистские представления народа не могли

быть объектом сознательного манипулирования.

И совершенно естественно выглядит поведение тех донских казаков, которые на

время оказывались в рядах пугачевцев, поверив, что он действительно «Петр

III». Однако ничтоже сумняшеся они покидали восставших, как только

убеждались, что ими руководит самозванец. И так они поступали несмотря на

то, что Пугачев щедро одаривал донских казаков, склонившихся под его

знамена, и назначал их на командные посты. Кстати, подавляющее большинство

донских казаков к призывам Пугачева осталось равнодушным. И это во многом

объясняется тем, что «среди донских казаков, особенно низовых, все больше

распространялся слух о том, что вождем восстания является их земляк Емельян

Пугачев».

«Наивный монархизм» был не базой, а препятствием для сознательной поддержки

заведомого и явного самозванца. Даже ближайшее окружение самозваного

претендента на престол должно было пребывать в уверенности, что служит

«истинному», «настоящему» государю. Самозванец должен был выдвинуть такую

программу, которая бы указывала не просто путь к вольной и сытой жизни, но

и строго определенные методы достижения цели — уже намеченные народным

сознанием.

Отмеченные выше особенности впрямую относятся и к самозваным пророкам и

мессиям. Оба типа самозванчества (царистской и религиозной окраски) по сути

своей — явления одного порядка. Родство их видится уже в том, что человек,

принявший имя какого-либо пророка или самого Христа, теряет свободу

жизненного выбора. Он обречен играть свою роль так, как это предписано

массовым сознанием, делать то, что от него ожидают. Претензии такого лица

на получение им свыше каких-либо полномочий могли быть признаны окружающими

только в том случае, если его облик и поведение соответствовали

агиографическим канонам, нормам «жития святых».

Вспомним, например, двух «расколоучителей» — монаха Капитона и протопопа

Аввакума. Оба они считали себя посланниками «вышняго Бога», и оба сумели

убедить в этом большое число людей. Капитон истязал себя постами (ел только

сухой хлеб, и то раз в 2—3 дня), носил тяжелые вериги (каменные плиты в три

пуда) и даже спал в подвешенном состоянии, зацепившись веригами за крюк в

потолке. В общем, жил так, как жили до него многие подвижники, причисленные

впоследствии к лику святых.

Протопоп Аввакум избрал другой путь — он стал «страдальцем за веру». Он был

уверен, что именно в борьбе против «никонианства», требующей душевной

стойкости, заключается его миссия «пророка» и «Христова' посланника». Саму

свою жизнь он считал «делом Божьим», наградой за исполнение которого будет

причисление к сонму праведников.

По правде говоря, Аввакум был достоин такой награды. Еще будучи попом в

нижегородском селе Лопатицы, он за обличения местных «начальников»

неоднократно оказывался жестоко избитым. Доставалось ему и от прихожан,

недовольных строгостью своего пастыря. Став протопопом в Юрьевце

Поволжском, Аввакум через два месяца был вынужден покинуть город. Толпа

мужиков и баб, которых Аввакум, «унимал отблудни», вооружившись «батогами»

и «рычагами», избила его до полусмерти и хотела вообще убить, но вмешался

воевода и спас блюстителя нравственности.

Выступив против реформ патриарха Никона, Аввакум навлек на себя еще большие

испытания. В 1653 году он вместе с семьей был сослан в Сибирь, где жестоко

притеснялся воеводой А. Пашковым. Десять лет Аввакум терпел издевательства,

побои, голод и холод, пока в 1664 году не был возвращен в Москву. Вскоре,

однако, его опять сослали вместе с женой и детьми в городок Мезень (на

одноименной реке, впадающей в Белое море). В 1666 году Аввакум с двумя

старшими сыновьями предстал перед церковным собором, после чего отправился

на вечную ссылку в Пустозерск, где его ждала «земляная тюрьма» и новые

лишения. Пятнадцатилетнее заключение не сломило мятежного протопопа, и в

апреле 1682 года «за великие на царский дом хулы» он был сожжен.

Аввакум обладал большой силой внушения и самовнушения. По его собственным

словам, он был способен творить чудеса. Он изгонял бесов, излечивал

больных, не раз и не два избегал, казалось бы, неминуемой гибели.

Неудивительно, что духовный авторитет Аввакума был исключительно высок не

только в кругу старообрядцев, но и среди многих «никониан».

Итак, аскетизм, стойкость в испытаниях и способность творить чудеса — вот

главные критерии, с помощью которых народ определял, кто имеет право

зваться пророком, а кто не имеет. Но были, разумеется, и другие способы

выяснить это. Весьма любопытно в этой связи рассмотреть учение и практику

«хлыстовщины».

Секта «хлыстов» получила такое название от ее наблюдателей и врагов, сами

же сектанты называли себя «людьми Божиими». Вероятно, название секты

является искажением слова «христы», поскольку ее члены считали своих

руководителей Мессиями, воплощениями Христа.

Как самостоятельное направление «христовщина» оформилась в конце XVII века

благодаря деятельности Данилы Филиппова. Предание гласит, что он был беглым

солдатом из крестьян Юрьевского уезда и однажды с ним случилось чудо — в

его «пречистую плоть» вселился Бог Саваоф. По убеждению «христововеров»,

другого бога, кроме Данилы-Саваофа, нет, но вот его сын, Христос,

воплощается постоянно и может вселиться в любого из последователей Данилы.

Чтобы это произошло, нужно очистить плоть аскетическими подвигами.

Первым «Христом» оказался Иван Суслов, оброчный крестьянин Муромского

уезда. Одно время он жил в селе Павлово-Перевоз под Нижним Новгородом, где

возглавлял «корабль» (хлыстовскую общину). В начале XVIII века он

обосновался в Москве, занимаясь торговлей и устраивая в своем доме

«радения» (коллективные моления «христов»). Если верить легендам, Суслов

был распят на Красной площади, но воскрес и явился своим последователям,

затем его распяли вторично, он опять воскрес и вознесся на небо. Повсюду И.

Суслова сопровождали 12 «апостолов» и «Богородица». Очевидно, такая свита

была обязательной для хлыстовских «мессий», поскольку 12 «апостолов» и

«Богоматерь» составляли окружение и «Христа», появившегося на Дону в 1725

году. Им был некий Агафон, казак по происхождению.

Таким образом, пышной свите, которая была атрибутом лжецарей, находится

аналогия в истории религиозного самозванчества. «Истинного» пророка или

Мессию должны были окружать ученики и соратники. Без этого условия ему,

очевидно, трудно было рассчитывать на массовую поддержку. Популярность же

была нужна для подтверждения «законности» его притязаний на сакральный

статус.

Логично предположить, что для самозваных пророков и Мессий был актуальным и

другой способ достижения популярности —привлечение на свою сторону

авторитетных и уважаемых людей с высоким социальным статусом. В поисках

доказательств обратимся к истории скопчества, которое выделилось в 70-х

годах XVIII века из секты «христововеров».

Первым проповедником оскопления был беглый помещичий крестьянин Андрей

Блохин. Из дома он ушел в 14 лет, а в 20-летнем возрасте стал членом секты

«людей Божиих». Продолжая бродить и нищенствовать, он в 1770 году попал в

деревню Богдановку Орловского уезда, где исполнил ранее выношенную идею

оскопления. На этот шаг его подвигло стремление в полной мере соблюсти

требования аскетизма, обязательные для каждого, кто хочет стать святым или

пророком. Между тем он не мог сдержать себя от влечения к женщине даже

самым жестоким бичеванием. Совершив задуманное, Блохин стал проповедовать

оскопление (или, говоря его же языком, «убеление») среди «хлыстов»

Богдановки и соседних деревень. За короткое время ему удалось «убелить»

около 60 человек.

Успех предприятия во многом объясняется тем, что Блохина поддержали

зажиточные крестьяне, купцы и руководители хлыстовских «кораблей» окрестных

мест. Кроме того, идея оскопления оказалась по душе наставникам и

«пророкам» из купеческих «кораблей» города Орла и пришлась по сердцу

хлыстовской «Богородице» Акули-не Ивановне, которая впоследствии стала

одной из богинь скопческого пантеона.

Уж коли речь зашла о скопчестве, нельзя не остановиться на личности

Кондратия Селиванова. Для скопцов он был не просто Мессия, но «Бог над

Богами, царь над царями и пророк над пророками». Своей славой и авторитетом

Селиванов был обязан в первую очередь богатым купцам, с которыми он сошелся

во время сибирской ссылки, куда был отправлен в 1774 году. Купцы не только

создали скопческие «корабли», где господствовал культ нового «Мессии», но и

устроили ему побег из ссылки. После этого, в 90-х годах XVIII века, К.

Селиванов принял имя императора Петра III. В этом ему оказали большую

услугу петербургские скопцы. Им удалось обратить в свою веру некоего

Кобелева — бывшего лакея Петра III. Кобелев стал подтверждать, что

Селиванов — действительно свергнутый император и что он его сразу узнал,

как только увидел. Наконец, прославлению двуликого «Мессии» (одновременно

«Христа» и «Петра III») помогла небезызвестная «Богородица» Акулина

Ивановна. Она признала Селиванова своим сыном, рожденным от святого духа, и

после этого стала зваться «императрицей Елизаветой Петровной». Кстати,

другая скопческая «Богородица» — Анна Софоновна — почиталась и как «великая

княгиня Анна Федоровна», незадачливая супруга цесаревича Константина

Павловича.

Как видим, стать «настоящим» пророком или Мессией и получить в новом

качестве массовое признание было столь же непросто, как стать «истинным»

претендентом на царский трон. Причем для самозванцев обоих типов «правила

игры» были во многом одинаковы.

Между двумя ветвями самозванчества нет четкой грани—в России встречались,

так сказать, двуликие самозванцы. Глубинная основа обоих типов

самозванчества одна и та же — сакрализация царской власти, представление о

Богоизбранности, мистической предназначенности «настоящего» царя.

2. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ:

2.1 Емельян Иванович Пугачев

1740 (1742)-1775

Первое, что бросается в глаза при знакомстве с литературой о Крестьянской

войне 1773—1775 гг., это противоречивость образа ее предводителя. И дело не

только в пристрастности мемуаристов и исследователей. Дореволюционная

дворянская историография представляла его злодеем и извергом, опираясь на

многочисленные факты, и была права. Революционно-демократическая, а

впоследствии советская историография рисовала светлый образ защитника

угнетенных и обиженных, на основании других, столь же многочисленных

фактов. Термин «классовая позиция» сейчас не моден, дадим другое, более

точное определение — «сословная позиция», очень близкое к первому.

Дворянство и регулярная армия яростно боролись с казачеством, составлявшим

ядро пугачевского войска, и примкнувшими к нему крестьянами,

горнозаводскими рабочими и «инородцами» (башкирами, казахами, калмыками,

татарами и др.). На этой гражданской войне использовались любые средства,

сопротивлявшихся уничтожали любыми способами.

Но это не все, проблема не исчерпывается социальной позицией автора. Еще А.

С. Пушкин, затративший много усилий и времени для сбора материала о

восстании, создал двух Пугачевых: Пугачева «Капитанской дочки» и Пугачева

«Истории Пугачева». Да и последний не выглядит законченным злодеем. Скорее

перед нами политик, действующий сообразно обстоятельствам и обращающий

внимание не на нравственность, а на создание идеального образа в глазах

подданных. В этом он очень похож на свою «венценосную супругу» Екатерину

II. Как та копировала французское просвещение, создавая «золотой век»

своего царствования, так Пугачев копировал государственное устройство

Российской империи, создавая Военную коллегию и другие учреждения, даже

называя своих соратников именами приближенных императрицы. Получалась

карикатура, чего сам ее создатель не понимал.

Отсюда и ложь, и двоедушие. Признавшись своим будущим сподвижникам-казакам

в своем истинном происхождении, Пугачев всенародно провозглашает себя

императором Петром III. Исповедуя «никонианское» православие, не скрывает

свои симпатии к старообрядцам, причисляя себя к адептам их веры. Смелый в

бою, но поразительно трусливый и бессильный в отношениях со своим

окружением, от которого полностью зависит и которому готов принести в

жертву и фаворита, и любимую наложницу. Беспощаден к дворянам, но готов

принять любого перебежчика из этого сословия под свои знамена.

Из-за зависимости от яицких казаков он становится двоеженцем. Притом

двоеженцем и в реальной, и в «идеальной» жизни. Ведь донской казак Е. И.

Пугачев имел жену Софью Дмитриевну, двух дочерей и сына, а «император Петр

III» — императрицу Екатерину Алексеевну и наследника Павла Петровича.

Не сразу будущий самозванец встал на гибельный путь. Его военная карьера

развивалась довольно успешно. Участие в Семилетней и первой русско-турецкой

войнах, получение в 1770 г. младшего офицерского чина хорунжего. И вдруг —

хлопоты об отставке по болезни, а затем и дезертирство. И в течение

1771—1773 гг. четыре ареста и четыре побега. Он попадает в Ветку, центр

старообрядцев в Речи Посполитой, но вновь возвращается в Россию. И,

наконец, 22 ноября 1772 г. в Яицком городке в разговоре с казаком Д. С.

Пьяновым впервые объявляет себя императором Петром III. А почти через год,

после побега из Казанской тюрьмы, он поднимает восстание на Яике. Выбор

сделан окончательно.

Пугачев был не первым самозваным Петром III, но наиболее «удачливым». Целый

год, с 17 сентября 1773 г. по 8 сентября 1774 г., война ведется с

переменным успехом, он громит отдельные отряды правительственных войск и

берет штурмом города и крепости. Только переброска крупных сил во главе с

боевыми генералами, в числе которых был и А. В. Суворов, не успевший,

впрочем, сразиться с бунтовщиком, позволяет правительству сначала обратить

повстанцев в бегство, а затем и разгромить их окончательно.

Земляк Степана Разина совершил стремительный рейд вниз по Волге, стремясь

попасть на свою родину — в область Войска Донского. Но, несмотря на переход

отдельных частей на сторону самозванца, большая часть донских казаков не

поддержала его. Поражение под Царицыном окончательно решило судьбу

Пугачева. Остававшиеся до этого верными ему яицкие казаки выдали своего

предводителя правительству.

Жестокие пытки сломили волю Пугачева, а суровый приговор — четвертование —

вновь напомнил о временах Разина. Единственное снисхождение к судьбе

поверженного противника — это приказание палачу сначала обезглавить

преступника и уже мертвому отрубить руки и ноги, тем самым уменьшив

страшные муки.

Екатерина II и ее окружение постарались уничтожить саму память о

самозванце. Его семье запрещено было носить фамилию Пугачева, дом в

Зимовейской станице был сожжен, пепел развеян, место огорожено, сама

станица перенесена на другой берег Дона и переименована в Потемкинскую.

Даже река Яик переименована в реку Урал, Яицкий городок — в Уральск, а

Яицкое Казачье войско — в Уральское.

( «Емельян Иванович Пугачев родился в 1742 г. в „доме деда своего" в

станице Зимовейской на Дону, в той самой, где за сто лет до него родился

Степан Тимофеевич Разин. Отец и дед Пугачева быд^ рядовыми („простыми"),

бедными казаками. С детства Пугачев оборонил за отцом землю", в 17 лет он

начал казацкую службу, а через год женился на казачке Софье Дмитриевне

Недюжевой. Через неделю она провожала мужа в поход. Пугачев участвовал в

войне с Пруссией, где проявил „отменную проворность". За эту проворность

полковник Денисов взял Пугачева к себе в ординарцы. Но однажды ночью во

время стычки с неприятелем в суматохе ночного боя Пугачев упустил одну из

лошадей Денисова. Не спасла и „отличная проворность" — по приказу

полковника Пугачев был бит „нещадно плетью". Надо полагать, что эта первая

обида не могла пройти бесследно для Пугачева. Три года Пугачев находился в

действующей армии. Он побывал в Торуне, Познани, Шермицах, участвовал во

многих сражениях, но пуля и сабля щадили его, и, по словам самого Пугачева,

он был „ничем не ранен".

В 1762 г. Пугачев вернулся в Зимовейскую станицу, где и прожил около

полутора лет.

В 1764 г. в составе казачьей команды Пугачев некоторое время находился в

Польше, затем возвращается домой и иногда направляется куда-либо в составе

казачьих „партий".

В 1768 г. началась война с Турцией. И вот Пугачев снова в походе. В команде

полковника Е. Кутейникова он получает за храбрость младший казацкий

офицерский чин хорунжего. Пугачев принимает участие в ряде сражений с

турками, в том числе и в бою под Вендорами под началом П. И. Панина, того

самого Панина, который станет грозным усмирителем повстанцев во главе с

Пугачевым, не так давно безвестным хорунжим! Правда, уже в те времена

Пугачеву „отличным быть всегда хотелось". Однажды, показывая товарищам свою

действительно хорошую саблю, он заявил, что она подарена ему крестным

отцом... Петром Великим! Не тогда ли у него родилась та неясная мысль

„отличиться", которая со временем сделает „крестника Петра Великого"

„императором Петром Федоровичем"?

На зимних квартирах в Голой Каменке у Елизаветграда (ныне Кировоград)

Пугачев тяжело заболел — гнили у него грудь и ноги — и вскоре вернулся

домой, где ждала его семья: жена, сын Тимофей и дочери Аграфена и Христина.

Он приехал в Черкасск и пытался лечиться „на своем коште". Из Черкасска он

направился к сестре Федосье. Она с мужем, казаком С. Н. Павловым, жила в

Таганроге, куда Павлов с другими казаками был направлен на постоянное

жительство. Служба в Таганроге была тяжелой, и многие казаки числились в

бегах. И вот два казака задумались. Жить тяжко, что делать? Надо уйти,

убежать. Но куда? На Русь? — поймают. В Запорожскую Сечь? — без жены

соскучишься, а с женой и там схватят. В Прусь? — не попадешь. Казалось, что

единственно, куда можно бежать,— это казачье войско на Тереке. Они знали,

что даже за перевоз на левый берег Дона грозила смерть. Пугачев перевез

Павлова, но, не найдя дороги, Павлов с товарищами вернулся, был арестован и

указал на Пугачева, перевезшего его на „ногайскую сторону". Зная, что ему

грозит, Пугачев бежал в степь. Затем он поехал в Черкасск, чтобы снять с

себя обвинение в бегстве, но был арестован, бежал, скрывался в камышах,

потом вернулся домой, справедливо рассудив, что здесь искать его не будут.

Во всех этих поступках сказывается натура Пугачева, свободолюбивая,

упорная, настойчивая, храбрая, осторожная».

Мавродин В. В. (19, с. 16-18)

«В конце августа (1772 г.) под видом выходца из Польши Пугачев получает в

Дебрянском форпосте паспорт на жительство в России. В этом любопытном

документе находим описание внешнего облика Пугачева: „...волосы на голове

темно-русые, усы и борода черные с сединой... Росту два аршина 4 вершка с

половиною..." С новым паспортом Пугачев отправился в Самарскую губернию,

затем на Дон и на Иргиэ, а оттуда под видом богатого купца в конце ноября

1772 г. прибыл под Яицкий городок... На Яике Пугачев впервые назвался

именем Петра III и предложил казакам денежную помощь для отхода на Кубань.

Казаки соглашались, тем не менее просили отсрочить время окончательного

решения до Рождества. Пугачев отправился на Иргиз, но по дороге был

арестован, на него донес его попутчик. Взятый под стражу, Пугачев был

доставлен в Казань. После допроса казанский губернатор Я. Л. фон Брандт

охарактеризовал разговоры Пугачева об отходе яицких казаков на Кубань как

тяжкие преступления и, донося об этом деле в Сенат, предлагал, „учиня

наказание кнутом, послать на вечное житье в Сибирь". В начале июня в Казани

было получено послание из Петербурга, в котором по именному указу Екатерины

II надлежало арестованного „наказать плетьми" и отправить в Сибирь, „где

употребить его на казенную работу... давая за то ему в пропитание по три

копейки в день".

Но исполнение „милостивого" решения „матушки-государыни" запоздало.

Арестованного уже не было в остроге, Пугачев снова бежал из-под стражи. А

вскоре на Таловом умете (постоялом дворе) близ Яика объявился „Петр III". К

„государю" стали прибывать казаки. Верили ли первые соратники Пугачева, что

он действительно Петр III? Нет, в это они не верили. Как показал на допросе

Следственной комиссии один из ближайших соратников Пугачева И. Зарубин-

Чика, он прямо спросил у „Петра 111" о его происхождении и получил вполне

определенный и правдивый ответ, что „император" из донских казаков, знали

об этом и другие казаки, но для них это не было столь важно. „Лишь бы был в

добре... к войсковому народу" — так считали казаки...

...Иногда в покоях „императора" устраивали торжественные обеды, куда

приглашались наиболее близкие к „Петру III" казаки. Один из них так

описывает эти праздники: „Яицкие казаки певали песню, нарочно или в честь

самозванцу составленную. А яицкого полковника писарь Иван Васильев игрывал

на скрипице. Во время же таких веселостей яицкие и все другие казаки

напивались допьяна, а самозванец от излишнего питья воздерживался и

употреблял редко"... Как видим, „лихой казак" был скромен в „рассуждении

горячительных напитков". Очевидцы, описывая Пугачева, подчеркивали его

энергию, ум, природную сметку, жизнерадостность, неприхотливость в быту.

Физически сильный, с плотной, крепко сбитой, коренастой фигурой, он тем не

менее не производил впечатления грузного человека».

Лимонов Ю. А. (17, с. 5-6, 8-9)

«

«...Вся Москва готовилась к встрече. Сенатор П. А. Вяземский, брат генерал-

прокурора Сената, писал ему: „Завтрашний день привезут к нам в Москву

злодея Пугачева. И я думаю, что зрителей будет великое множество, а

особливо — барынь, ибо я сегодня слышал, что везде по улицам ищут окошечка,

откуда бы посмотреть".

4 ноября, рано утром, Пугачева ввезли в Москву. Он сидел, скованный по

рукам и ногам, внутри железной клетки на высокой повозке. От Рогожской

заставы до Красной площади все улицы заполнили толпы народа. Дворяне,

офицеры, духовенство, все богатые люди ликовали. Простой народ молча

смотрел на „государя", своего заступника, окованного кандалами...

...Председателем следственной комиссии, которая допрашивала Пугачева,

императрица назначила М. Н. Волконского, московского генерал-губернатора,

ее членами — П. С. Потемкина, С. И. Шеш-ковского, обер-секретаря Тайной

экспедиции Сената. По указанию Екатерины II следователи снова и снова

выясняли корни „бунта", „злодейского намерения" Пугачева, принявшего на

себя имя Петра III. Ей по-прежнему казалось, что суть дела — в самозванстве

Пугачева, обольщавшего простой народ „несбыточными и мечтательными

выгодами". Опять искали тех, кто толкнул его на восстание,— агентов

иностранных государств, оппозиционеров из высших представителей дворянства

или раскольников...

...19 декабря, через две недели, Екатерина II, внимательно следившая за

ходом следствия, направлявшая его, определила указом состав суда — 14

сенаторов, 11 „персон" первых трех классов, 4 члена Синода, 6 президентов

коллегий. Возглавил суд Вяземский. В него вопреки судебной практике вошли и

два главных члена следственной комиссии — Волконский и Потемкин.

Приговор был, конечно, давно предрешен. Екатерина II, „Тар-тюф в юбке" (так

ее назвал Пушкин), как и где только могла, старалась показать, что она не

хочет иметь никакого отношения к суду и сентенили (приговору) по делу

Пугачева, что она не является сторонником жестких мер и т. д. Но в то же

время неукоснительно следила за розыском, всеми его деталями. Знакомилась с

отчетами доверенных лиц, посылала им инструкции. В письме Гримму, еще до

суда над „злодеем", она выражалась без обиняков: „Через несколько дней

комедия с маркизом Пугачевым кончится; приговор уже почти готов, но для

всего этого нужно было соблюсти кое-какие формальности. Розыск продолжался

три месяца, и судьи работали с утра до ночи. Когда это письмо дойдет к вам,

вы можете быть уверенным, что уже никогда больше не услышите об этом

господине..."

...Приговор, утвержденный императрицей, определил Пугачеву наказание —

четвертовать, голову воткнуть на кол, части тела разнести по четырем частям

города, положить их на колеса, потом сжечь».

Буганов В. И. (5, с. 371-372, 374)

«Он стоял в длинном нагольном овчинном тулупе почти в онемении и сам вне

себя и только что крестился и молился. Вид и образ его показался мне совсем

не соответствующим таким деяниям, какие производил сей изверг. Он походил

не столько на зверообразного какого-нибудь лютого разбойника, как на какого-

нибудь маркитан-тишка или харчевника плюгавого. Бородка небольшая, волосы

всклоченные, и весь вид ничего незначащий и столь мало похожий на покойного

императора Петра Третьего, которого случалось мне так много раз и так

близко видеть, что я, смотря на него, сам себе несколько раз в мыслях

говорил:

„Боже мой! До какого ослепления могла дойтить наша глупая и легковерная

чернь, и как можно было сквернавца сего почесть Петром Третьим!"...

...Как скоро окончили чтение, то тотчас сдернули с осужденного на смерть

злодея его тулуп и все с него платье и стали класть на плаху для обрубания,

в силу сентенции, наперед у него рук и ног, а потом головы. Были многие в

народе, которые думали, что не воспоследует ли милостивого указа и ему

прощения, и бездельники того желали, а все добрые тому опасались. Но

опасение сие было напрасное: преступление его было не так мало, чтоб

достоин он был такого помилования; к тому ж и императрица не хотела сама и

мешаться в это дело, а предала оное в полное и самовластное решение сената;

итак, должен он был неотменно получить достойную мзду за все его

злодейства. Со всем тем произошло при казни его нечто странное и

неожидаемое, и вместо того, чтоб, в силу сентенции, наперед его

четвертовать и отрубить ему руки и ноги, палач вдруг отрубил ему прежде

всего голову, и Богу уже известно, каким образом это сделалось: не то палач

был к тому от злодеев подкуплен, чтоб он не дал ему долго мучиться, не то

произошло от действительной ошибки и смятения палача, никогда еще в жпзнь

свою смертной казни не производившего; но как бы то ни было, но мы услышали

только, что стоявший там подле самого его какой-то чиновник вдруг на палача

с сердцем закричал:

— Ах, сукин сын! Что ты это сделал? — И потом: — Ну, скорее — руки и ноги.

В самый тот момент пошла стукотня и на прочих плахах, и вмиг после того

очутилась голова г. Пугачева, взоткнутая на железную спицу на верху столба,

а отрубленные его члены и кровавый труп лежащий на колесе. А в самую ту ж

минуту столкнуты были с лестниц и все висельники, так что мы, оглянувшись,

увидели их висящими и лестницы отнятые прочь. Превеликий гул от аханья и

многого восклицания раздался тогда по всему несчетному множеству народа,

смотревшего на сие редкое и необыкновенное зрелище».

Болотов А. Т. (4, с.189-191)

«Пугачевские воззвания учитывали интересы и требования той социальной

среды, которая доминировала в восстании и на которую ориентировалась ставка

Пугачева в тот или иной период Крестьянской войны. В начале выступления,

когда основной социальной опорой восстания являлось казачество, указы

Пугачева отражали экономические и политические требования казаков. С

появлением войска Пугачева под Оренбургом восстание охватило значительные

районы Южного Урала и Приуралья, населенные русским горнозаводским и

помещичьим крестьянством и нерусскими народностями. Они искали в восстании

удовлетворения своих экономических, социальных и национальных интересов.

Учитывая это, ставка Пугачева при составлении новых указов разнообразила и

расширяла призывы, исходя прежде всего из интересов той группы населения, к

которой адресовался соответствующий указ. Таковы были указы, посланные к

башкирам, казахам, татарам, отвечавшие их национальным требованиям.

Что же касается различных категорий русского крестьянства, то первые

обращенные к ним указы Пугачева, сулившие за верную службу „Петру III"

вечную волю и экономические льготы, дублировали указы, адресованные

казакам, представляли собой аналогию казачьего строя жизни, свойственную

воззрениям руководителей движения на всем протяжении Крестьянской войны и

запечатленную, в частности, в последних манифестах от июля-августа

Лишь постепенно, примерно с декабря 1773 г., по мере вовлечения в восстание

значительных масс крестьянства, появления с стане Пугачева людей с

несомненными задатками идеологов движения (И. Н. Грязнов, А. И.

Дубровский), происходит процесс „окрестьянивания" социальной политики

повстанческого центра. Это сказывалось на содержании воззваний Пугачева, в

которых углублялась критика крепостнических порядков в стране,

подчеркивался паразитизм дворянства и администрации, угнетавших народ,

выдвигались все более радикальные положения, отвечавшие интересам крестьян.

Особенно отчетливо эти тенденции стали проявляться во второй половине июня

— начале июля 1774 г., когда войско Пугачева вышло в районы Прикамья и

Среднего Заволжья с их многочисленным крестьянским населением. Следует,

Страницы: 1, 2