Репрессии и голод на Украине и в России в 30-е годы

Репрессии и голод на Украине и в России в 30-е годы

ВВЕДЕНИЕ

Глава 1 Социально-экономическое положение СССР в 20-30 годы ХХ века

Глава 2 Насильственная коллективизация и раскулачивание

Глава 3 Великий голод

Глава 4 "Социально-чуждые элементы" и циклы репрессий

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ

Начиная эту работу мне еще не были известны масштабы того, что мне

предстоит узнать. Мне казалось, что эпизод с голодом в СССР в 30-е годы –

лишь эпизод, никак несвязанный с остальными процессами, происходящими в

стране. Однако все оказалось иначе. По мере продвижения работы вскрывались

все новые и новые факты, обнаруживалась их взаимосвязь и в конце концов мне

стало понятно, что конкретную ситуацию с голодом на Украине никак нельзя

рассматривать обособленно от социально-политической обстановки в тогдашнем

Союзе. Так же как нельзя не учитывать предпосылок возникновения этой

ситуации, ее связи с остальными очень важными событиями в стране. Только

так можно понять – почему? Почему случилось, что богатейшая республика

Союза в буквальном смысле слова вымирала…

Моя работа не претендует на полноту освещения этой исторической проблемы.

Но мне хотелось найти причины и следствия, понять объективную сущность

происходящего в те годы.

С начала 1923 года и до конца 1927 года, то есть на период около пяти лет,

в противостоянии Советской власти и общества, наступила кратковременная

передышка. Борьба за дело Ленина, умершего 21 января 1924 года, но

абсолютно отстраненного от политической деятельности вследствие третьего

удара уже в марте 1923 года, захватила большую часть партийных

руководителей. В течение этих нескольких лет общество залечивало раны.

Крестьянство, составлявшее 85% населения страны, попыталось восстановить

связи на внутреннем рынке, продавать свою продукцию и жить согласно формуле

крупного историка русского крестьянства Михаэля Конфино так, словно

"наступило время крестьянской утопии". Эта "крестьянская утопия", названная

большевиками "эсеровщиной", то есть "господством социал-революционного

сознания", основывалась на четырех принципах, которые можно встретить во

всех крестьянских программах разных десятилетий: это, в частности, отмена

помещичьего землевладения и раздел земли в зависимости от количества

едоков; это свобода пользования плодами своего труда; возможность

торговать; и, наконец, создание крестьянского самоуправления (self-

government), традиционной сельской общины; при этом представительство

большевистского государства сводилось к сельским Советам, избираемым

жителями нескольких деревень, и партийным ячейкам, по одной на каждые сто

деревень!

Механизмы рынка, разрушенные в период с 1914 по 1922 год, частично

признанные властью, хотя и оцененные как знак отступления в стране, где

большинство составляет сельское население, снова начали действовать.

Сезонная миграция в города, столь частая при прежней власти, также

возобновилась; поскольку государство пренебрегало сектором потребления,

заметно расцвело ремесленничество, недоимки и голод в деревнях стали более

редкими, крестьяне снова насытились.

Однако кажущееся затишье этих нескольких лет не могло снять глубокие

противоречия между правящим режимом и обществом, не забывшим насилие,

жертвой которого оно стало. У крестьян причин для недовольства было

немало1. Закупочные цены на сельскохозяйственные продукты были очень низки,

не хватало фабричных товаров, они были дороги, а налоги были непосильны.

Крестьяне чувствовали себя в стране гражданами второго сорта, поскольку

рабочие стали категорией привилегированной. Крестьяне жаловались на

многочисленные злоупотребления представителей Советского государства,

получивших закалку в "школе военного коммунизма". Они подвергались

произволу местной власти, впитавшей одновременно черты русской традиции и

практики террора последних лет. "Судебный, административный и местный

милицейский аппарат были парализованы алкоголизмом, взяточничеством,

бюрократизмом и общей грубостью нравов крестьянских масс"2, - отмечается в

пространном докладе политической полиции "О соблюдении социалистической

законности в деревнях" в конце 1925 года.

Осуждая наиболее кричащие нарушения законности представителями советской

власти, многие большевистские руководители все равно считали деревню

опасной terra incognito, то есть "средой, кишащей кулацкими элементами,

социал-революционерами, попами, бывшими помещиками, которых еще не успели

"убрать", по образному выражению руководителя ГПУ Тульской губернии3.

Как свидетельствуют документы отдела информации ГПУ, рабочий класс тоже

оставался "под высочайшим наблюдением". Эта социальная категория,

меняющаяся в послевоенные годы, в период революции и гражданской войны,

всегда подозревалась в сохранении связей с враждебным советской власти

миром деревни. На каждом предприятии были свои тайные осведомители,

выявлявшие слова и поступки, "крестьянские настроения", которые рабочие,

вернувшиеся из проведенного в деревне отпуска, могли занести в город. В

докладах органов ГПУ рабочий класс делился на "враждебные элементы",

находящиеся под влиянием контрреволюционных групп, на "политически

отсталых", в основном недавно приехавших из деревень, а также на тех, кто

еще могут стать "политически сознательными". Остановка работ на

предприятиях и забастовки, весьма немногочисленные в эти годы большой

безработицы, относительное улучшение уровня жизни для тех, у кого была

работа, были тщательно расследованы, а их вожаки арестованы.

Глава 1 Социально-экономическое положение СССР в 20-30 годы ХХ века

Секретные документы ГПУ, сегодня частично ставшие доступными, показывают,

что после нескольких лет ошеломляющего роста численности эта организация

вдруг столкнулась с некоторыми трудностями, связанными с передышкой в

волюнтаристской реорганизации общества. В 1924-1926 годах Дзержинскому

пришлось твердо отстаивать свои позиции перед некоторыми руководителями,

считавшими, что нужно ограничить численный состав органов ГПУ, дела

которого шли на убыль. В первый и единственный раз вплоть до 1953 года

численный состав органов ГПУ был значительно сокращен. В 1921 году ЧК

использовала 105.000 гражданских лиц и около 180.000 военных из различных

войск специального назначения, включая пограничные войска, чекистов-

железнодорожников, а также конвойные войска. В 1925 году эти части

поредели, их численность уменьшилось приблизительно до 26.000 гражданских

лиц и 63.000 военных. К этому числу следует прибавить 30.000 осведомителей,

на которых в 1921 году нет данных в силу нынешнего состояния документации4.

В декабре 1924 года Николай Бухарин написал Феликсу Дзержинскому: "Я

полагаю, что мы должны как можно скорее перейти к более "либеральной" форме

советской власти: меньше репрессий, больше законности, дискуссий, больше

местной власти (под руководством партии naturaliter) и т.д."5.

Несколько месяцев спустя, 1 мая 1925 года Николай Крыленко, возглавлявший в

свое время судебный маскарад на процессе социал-революционеров, направил в

политбюро длинную докладную записку, где он критиковал злоупотребления

ОГПУ, которое, с его точки зрения, превысило полномочия, предписанные ему

законом. Многие декреты, принятые в 1922-1923 годах, действительно

ограничивали компетенцию ОГПУ делами о шпионской деятельности, бандитизме,

фальшивомонетчиках, "контрреволюционерах". В этих преступлениях ОГПУ было

единственным судьей и его специальная коллегия могла приговорить к ссылке и

поселению на жительство в места, находящиеся под надзором (сроком до трех

лет), к содержанию в лагере или даже к смертной казни. В 1924 году из

62.000 начатых ОГПУ дел, немногим более 52.000 были проведены через обычный

суд. ОГПУ оставил в своей подсудности 9000 дел, что составляет значительную

цифру, позволившую сделать заключение о политической обстановке, напоминает

Николай Крыленко:

"Условия жизни депортированных и сосланных на поселение в затерянные углы

Сибири лиц, без малейших средств к существованию, ужасающи. Туда ссылают

наряду с семидесятилетними стариками юношей восемнадцати-девятнадцати лет

из учащейся молодежи, духовенство, старух, "принадлежащих к социально-

опасным элементам".

Крыленко предложил также ограничить категории "контрреволюционеров" только

членами "политических партий, представляющих интересы буржуазии", чтобы

избежать произвольного толкования этого термина службами ОГПУ6.

Обеспокоенные такой критикой, Дзержинский и его помощники не смогли не

довести до сведения партийного руководства и, в частности, Сталина

тревожные сообщения о сложных внутренних проблемах, а также об угрозе

диверсий со стороны Польши, Франции и Японии. В докладе о деятельности ОГПУ

в 1924 году политическая полиция сообщала:

- арестовано 11453 "бандита", из которых 1858 были расстреляны на месте;

- задержано 926 иностранцев (357 высланы из страны) и 1542 "шпиона";

- предупреждено "восстание белогвардейцев" в Крыму (132 человека

расстреляны по этому делу);

- проведена 81 "операция" против групп анархистов, в ходе которых

осуществлено 266 арестов;

- "ликвидировано" 14 меньшевистских организаций (540 арестованных), 6

организаций правых эсеров (152 арестованных), 117 организаций "различных

интеллигентов" (1.360 арестованных), 24 организации "монархистов" (1245

арестованных), 85 "церковных организаций" и "сектантских объединений" (1765

арестованных), 675 "кулацких групп" (1148 арестованных);

- высланы с помощью двух операций в феврале и июле 1924 года 4500 "воров",

"рецидивистов" и "нэпманов" (торговцев и мелких предпринимателей) из Москвы

и Ленинграда;

- взяты под надзор 18200 "социально опасных лиц";

- под наблюдением также находятся 15501 предприятие и управление ими;

- вскрыто и прочитано 5.078.174 письма и другой корреспонденции7.

В какой мере этим данным, скрупулезно составленным и до смешного

бюрократическим, можно доверять? Включение их в проект бюджета ОГПУ 1925

года означает, что функции тайной полиции не были ограничены, она по-

прежнему обеспечивала защиту от внутренней угрозы и потому заслуживала

новых средств. Для историка ценно, что помимо приведенных цифр и

произвольно выбранных социальных "категорий", они свидетельствуют о

постоянстве методов ОГПУ, о существовании его потенциальных врагов, о

непременном наличии вражеской сети, порой недостаточно действенной, но

всегда действующей.

Несмотря на бюджетные сокращения и некоторую критику со стороны

непоследовательных большевистских руководителей, деятельность ОГПУ

подстегивается ужесточением уголовного законодательства. Действительно,

Основные принципы уголовного законодательства СССР, принятые 31 октября

1924 года, так же, как новый Уголовный кодекс 1926 года, значительно

расширяли определение контрреволюционных преступлений и вводили понятие

"лицо социально опасное". Закон включал в "контрреволюционные преступления"

всякие виды деятельности, которые, не имея целью непосредственно свержение

и ослабление советской власти, были тем не менее "правонарушением",

"посягательством на политические или экономические завоевания пролетарской

революции". Таким образом, закон наказывал не только за прямые намерения,

но также за намерения случайные или косвенные.

Кроме того "социально опасным ... считалось всякое лицо, совершившее

общественно опасный поступок, имеющее отношения с преступной средой или

осуществлявшее в прошлом такую деятельность, которая признана "социально

опасной". Привлеченные в соответствии с этими очень неточными критериями

лица могли быть приговорены к наказанию даже в отсутствии всякой вины. Было

разъяснено, что "суд может принимать меры социальной защиты от лиц,

признанных социально опасными, либо действительно совершивших определенное

преступление, либо привлеченных в качестве обвиняемых по какому-либо

преступлению и оправданных судом, но остающихся социально опасными". Все

эти положения, введенные в 1926 году, среди которых фигурирует знаменитая

58 статья Уголовного кодекса, с ее четырнадцатью пунктами, определяющими,

что такое контрреволюционные преступления, давали законное основание для

усиления террора8. 4 мая 1926 года Дзержинский направил своему заместителю

Ягоде письмо, в котором изложил обширную программу "борьбы со спекуляцией",

определившей окончание НЭПа и постоянство "духа гражданской войны" среди

высшего партийного руководства. В этом письме указывалось:

"Борьба со спекуляцией" представляется сегодня крайне важной... Необходимо

очистить Москву от паразитических элементов и спекулянтов. Я попросил

Паукера собрать для меня всю имеющуюся документацию о переписи жителей

Москвы в связи с этой проблемой. В настоящий момент, я ее не получил. Не

полагаете ли вы, что необходимо создать в ГПУ специальный отдел по

колонизации, который бы финансировался за счет конфискаций... Нужно

заселить паразитическими элементами (вместе с их семьями) из наших городов

неблагополучные в климатическом отношении зоны нашей страны как это

предусмотрено правительственным планом... Во что бы то ни стало мы должны

очистить наши города от тысяч спекулянтов и процветающих в них паразитов...

Эти паразиты пожирают нас. Из-за них нет товаров для крестьян, цены

повышаются, а наш рубль падает. ГПУ должно решительно заняться этой

проблемой, проявляя как можно больше активности" 9.

Среди других особенностей советского уголовного законодательства следует

отметить существование двух различных систем преследования преступлений,

судебной и административной, и двух систем мест заключения, одна из которых

управляется комиссариатом внутренних дел, другая - ГПУ. Наряду с

традиционными тюрьмами, где содержались лица, осужденные в соответствии с

обычной уголовной процедурой, существуют также лагеря, находящиеся в

введении ГПУ, где заключены лица, приговоренные специальными судами

политической полиции за следующие преступления: контрреволюция во всех

формах, бандитизм, подделка ценных бумаг, преступления, совершенные самими

сотрудниками ГПУ.

В 1922 году правительство предложило ГПУ устроить большой лагерь в

Соловках, на пяти островах в Белом море, расположенных вблизи Архангельска.

На главном острове Соловков находился один из больших православных

монастырей. После изгнания оттуда монахов ГПУ организовало на этом

архипелаге лагеря, объединенные аббревиатурой СЛОН (Соловецкий Лагерь

Особого Назначения). Первые заключенные прибыли сюда из лагерей в

Холмогорах и Пертоминска в начале июля 1924 года. К концу этого года в этом

лагере было 4.000 заключенных, в 1927 году их было 15.000, а к концу 1928

года - 38.000.

Одной из особенностей пенитенциарной системы Соловков было самоуправление.

Кроме начальника и нескольких других ответственных постов все лагерные

"должности" занимали заключенные. В подавляющем большинстве, это были

бывшие сотрудники ГПУ, приговоренные за серьезные превышения власти.

Осуществляемое таким контингентом самоуправление было самым большим

произволом, который очень скоро ухудшил судьбу привилегированных

заключенных, какими при прежней власти считались политические. Во времена

НЭПа администрация ГПУ разделяла заключенных на три категории.

Первая состояла из политических, то есть исключительно из членов бывших

партии меньшевиков, эсеров, анархистов; эти заключенные поначалу добились

от Дзержинского привилегий, которые тот сам имел при царском режиме: около

десяти лет он провел в тюрьмах и ссылках, где к политическим относились

сравнительно мягко, они получали лучшее питание, называемое "политическим

рационом", имели право на некоторые личные вещи, могли получать газеты и

журналы. На поселении им позволялось жить коммуной, и они освобождались от

принудительных работ. Все эти привилегии были уничтожены в конце 20-х

годов.

Вторая категория заключенных, самая многочисленная, состояла из

контрреволюционеров, членов политических партий несоциалистических или

анархистского направлений, представителей духовенства, бывших офицеров

царской армии, бывших чиновников, казаков, участников Кронштадтского и

Тамбовского восстаний, а также других лиц, арестованных по 58 статье

Уголовного кодекса.

В третью категорию заключенных входили осужденные ГПУ уголовники (бандиты и

фальшивомонетчики), а также бывшие чекисты, осужденные за различные

преступления или проступки по должности. Контрреволюционеры, обязанные

проживать совместно с уголовниками, устанавливавшими свои законы,

подвергались самому чудовищному произволу внутри лагеря, голодали, мерзли

зимой, летом их сжирала мошка (одна из летних пыток заключалась в том, что

пленника нагишом привязывали к дереву в лесу и оставляли его на съедение

мошке, весьма злой и многочисленной на этих северных, усеянных озерами,

островах). Чтобы перейти из одного лагерного сектора в другой, как

вспоминает один из известных заключенных Соловков писатель Варлам Шаламов,

заключенные требовали завязать им руки за спиной, и настаивали, чтобы это

было специально оговорено в правилах внутреннего распорядка: "Это было

единственное средство самозащиты заключенных против лаконичной формулы

"убит при попытке к бегству"10.

Соловецкий лагерь - это то место, с которого началась замена

"импровизированных" лагерей времен Гражданской войны специально продуманной

системой принудительных работ, получившей, начиная с 1929 года, ужасающее

развитие. До 1925 года заключенные, как правило, были заняты

малопродуктивной работой для внутрилагерных нужд. В 1926 году администрация

лагеря решила перейти на заключение производственных договоров с некоторыми

государственными предприятиями и более "рационально" использовать

принудительные работы, ставшие источником дохода, тогда как раньше, в 1919-

1920 годах, "исправительные работы" рассматривались как средство

"перевоспитания". Лагерь Соловки, реорганизованный под аббревиатурой УСЛОН

(Управление Соловецкими Лагерями Особого Назначения), шагнул на континент и

прежде всего на побережье Белого моря. В 1926-1927 годах появились лагеря в

устье Печоры, в Коми и в других точках этого негостеприимного, но богатого

лесами побережья. Заключенные выполняли точно расписанный план по заготовке

леса, по его рубке и распиловке. Рост планов производства леса по стране

потребовал увеличения числа заключенных. Это обстоятельство привело в 1929

году к полной реформе содержания заключенных: в лагеря стали отправлять и

тех, кто был приговорен к трем годам тюремного заключения . Подобные меры

способствовали чудовищному развитию системы исправительных лагерей.

Экспериментальная лаборатория принудительных работ, "специальные лагеря"

Соловецкого архипелага стали отправной точкой появления и приведения в

действие другой большой континентальной системы - архипелага ГУЛАГ.

Обычная деятельность ГПУ с ее ежегодным "уловом" в несколько тысяч

заключенных, приговоренных к лагерным работам или ссылке под надзор, не

исключала при этом проведения широкомасштабных операций по подавлению

всякого рода выступлений. В течение спокойных лет НЭПа с 1923 по 1927 год

граничащие с Россией республики Закавказья и Средней Азии стали местом

наиболее масштабных и кровавых репрессий. Эти страны, в большинстве своем

яростно сопротивлявшиеся русским завоеваниям еще в XIX веке, все-таки были

завоеваны и подавлены большевиками: Азербайджан в апреле 1920 года, Армения

в декабре 1920 года, Грузия в феврале 1920 года, Дагестан в конце 1921

года, а Туркестан с Бухарой осенью 1920 года. Завоеванные, они продолжали

оказывать сильнейшее сопротивление "советизации". "Мы держим под контролем

только центральные города или скорее центры центральных городов", - писал в

1923 году Петерс, полномочный представитель ЧК в Туркестане. С 1918 года до

конца 1920-х годов., а в некоторых регионах до 1935-1936 годов, большая

часть Средней Азии, за исключением отдельных городов, удерживалась

басмачами. Название "басмачи" ("разбойники" по-узбекски) применялось

русскими по отношению к различным типам защитников своей земли, как к

оседлым, так и к кочевникам, узбекам, киргизам, туркменам, которые

действовали независимо одни от других во многих областях.

Главный очаг восстания находился в долине Ферганы. После завоевания Ферганы

Красной Армией в сентябре 1920 года началось большое восстание, охватившее

восточные и южные регионы бывшего Бухарского эмирата и северной области

туркменских степей. В начале 1921 года штаб Красной Армии считал, что число

вооруженных басмачей достигает тридцати тысяч. Управление басмаческим

движением было неоднородным, его руководители выдвинулись из почетных лиц

деревни или клана, из представителей мусульманского духовенства, но также

просто из националистов, иногда чужестранцев для этого региона, таких,

например, как Энвер-паша, бывший военный министр Турции, убитый при

столкновении с отрядом чекистов в 1922 году.

Движение басмачей было стихийным восстанием, поднявшимся против "неверных",

против "русского угнетателя", против старого врага с новым лицом, ибо эти

люди не только хотели заполучить их земли и скот, но также лишить их

мусульманской веры. Война по "усмирению" восставших была по сути

"колониальной войной". Борьба против басмачей мобилизовала на десять лет

значительную часть армии специальных войск ОГПУ, одним из главных отделов

которой был Восточный отдел. И в настоящее время невозможно оценить даже

приблизительно количество жертв этой войны11.

Второй большой сектор Восточного отдела ГПУ занимался Закавказьем. В первой

половине двадцатых годов Дагестан, Грузия и Чечня были в особенности

затронуты репрессиями. Дагестан противостоял советскому проникновению

вплоть до 1921 года. По руководством шейха Узуна-хаджи мусульманское

братство Нахбандиса возглавило большое восстание горцев, и борьба приняла

характер священной войны против русских захватчиков. Она длилась больше

года, но некоторые регионы так и не удалось смирить, даже ценой

массированных бомбардировок и жертв среди гражданского населения, они

покорились только в 1923-1924 годах12.

После трех лет независимого существования под властью меньшевистского

правительства Грузия оказалась занятой Красной Армией в феврале 1921 года,

но осталась, по признанию секретаря компартии большевиков в Закавказье

Алексея Мясникова, "довольно горячим делом". Партия большевиков здесь

оказалась немногочисленной, за три года после прихода ее к власти она

сумела принять в свои ряды только десять тысяч членов, в то время как ей

приходилось противостоять мощному слою антибольшевистски настроенной

интеллигенции и знати, а это были сотни тысяч человек, не говоря о том, что

в организации меньшевиков в 1920 году здесь насчитывалось более шестидесяти

тысяч членов. Несмотря на террор, организованный всемогущей ЧК Грузии, мало

зависимой от Москвы и управляемой молодым руководителем тайной полиции

Лаврентием Берия, меньшевистские руководители в изгнании к концу 1922 года

сумели организовать совместно с другими антибольшевистскими партиями тайный

Комитет независимости Грузии, который подготовил восстание. Начавшись 28

августа 1924 года в маленьком городе Чиатуры, это восстание, основные

участники которого были крестьяне из Гурии, охватило за несколько дней пять

из двадцати пяти районов Грузии. Под подавляющей силой противника,

оснащенного артиллерией и авиацией, восстание было подавлено за неделю.

Серго Орджоникидзе, первый секретарь компартии большевиков в Закавказье, и

Лаврентий Берия воспользовались этим восстанием как предлогом для того,

чтобы "покончить с меньшевизмом и грузинской знатью". По недавно

опубликованным данным с 29 августа по 5 сентября 1924 года 12578 человек

были расстреляны. Размах репрессий был настолько велик, что вызвал

беспокойство Политбюро. Руководители партии отправили Орджоникидзе

напоминание о том, что существует приказ не устраивать массовых и чересчур

многочисленных казней, особенно политических казней, без специального

разрешения из центра. Тем не менее многочисленные без разбору казни

продолжались долго. На пленуме Центрального Комитета, собравшемся в октябре

1924 года в Москве, Серго Орджоникидзе "уступил": "Может быть, мы немного

погорячились, но мы не могли иначе!" 13

Год спустя после грузинского восстания 1924 года, новый режим начал

обширную операцию по усмирению Чечни, где население не признавало советской

власти. С 27 августа по 15 сентября 1925 года войска Красной Армии

численностью более десяти тысяч человек, возглавляемые генералом* {* Звание

генерала было введено в Красной Армии в 1940 г. Мы оставляем этот

анахронизм оригинала, т.к. он точно соответствует тогдашним воинским

званиям в СССР (комдив, комкор, командарм)} Уборевичем, с поддержкой

специальных частей ОГПУ, предприняли попытку разоружения чеченских

партизан, которые особенно прочно удерживали внутренние территории страны.

Были схвачены десятки тысяч вооруженных людей, около тысячи "бандитов"

арестованы. Перед лицом сопротивления населения, зампред ОГПУ Уншлихт

признался, что войска должны были прибегнуть к тяжелой артиллерии и

бомбардировке наиболее упорных "бандитских гнезд". По исходе этой новой

операции по "усмирению", проводившейся в период, который стали называть

"апогеем НЭПа", Уншлихт закончил свой доклад руководству страны выводом:

"Как это показал опыт борьбы против басмачей в Туркестане, против бандитов

на Украине, в Тамбовской губернии и в других местах, военные репрессии

могут быть эффективны только в том случае, когда сразу же следует глубокая

советизация всего района" 14.

С конца 1926 года, после смерти Дзержинского, ОГПУ, управляемое отныне

правой рукой основателя ЧК Вячеславом Рудольфовичем Менжинским - поляком по

происхождению, как и Дзержинский, - снова понадобилось Сталину, готовившему

политическое наступление против Троцкого и Бухарина. В январе 1927 года

ОГПУ получило приказ усилить работу по учету "социально опасных и

антисоветских элементов" на селе. За год число учтенных увеличилось с

30.000 до примерно 72.000. В сентябре 1927 года ОГПУ начало многочисленные

кампании по аресту кулаков и других "социально опасных и антисоветских

элементов" во многих областях сразу. Впоследствии эти операции будут

рассматриваться, как подготовительные к большим чисткам периода "борьбы с

кулачеством" зимой 1929-1930 годов.

В 1926-1927 годах ОГПУ проявило также большую активность в преследовании

оппозиционеров, одни из которых были "зиновьевцами", другие "троцкистами".

Практика учета и преследования членов коммунистической оппозиции началась

очень рано, уже в 1921-1922 годах. В сентябре 1923 года Дзержинский

предложил коммунистам для "идеологического сплочения партии" передавать

органам ОГПУ всю информацию о существовании фракций или уклонов внутри

партии. Это предложение вызвало возмущение среди некоторых партийных

руководителей, в частности, у Троцкого. Тем не менее опыт слежки за

оппозиционерами стал всеобщим в последующие годы. Чистка управляемой

Зиновьевым партийной организации Ленинграда в январе-феврале 1926 года была

вменена в обязанность службам ОГПУ. Оппозиционеры не только были исключены

из партии; сотни из них были высланы в дальние города страны, где они

оставались без средств к существованию, так как никто не осмеливался дать

им работу. В 1927 году началась охота на троцкистскую оппозицию -

троцкистов оставалось в стране несколько тысяч, - для этого также был

мобилизован ряд служб ОГПУ.

Все троцкисты были взяты на учет, сотни активных троцкистов были арестованы

и высланы. В декабре 1927 года все основные руководители оппозиции, а это

Троцкий, Зиновьев, Каменев, Радек, Раковский, были исключены из партии, а

затем арестованы. Все оппозиционеры, отказавшиеся от публичных

саморазоблачений, были высланы. 19 января 1928 года "Правда" объявила об

отъезде из Москвы Троцкого и группы из тридцати оппозиционеров, сосланных в

Алма-Ату. Год спустя Троцкий был выслан из СССР. С момента превращения

одного из главных вдохновителей большевистского террора в

контрреволюционера, начался новый этап жизни страны под руководством

другого сильного человека - Сталина.

В начале 1928 года сразу после удаления троцкистской оппозиции, сталинское

большинство в Политбюро принимает решение закончить временную передышку в

обществе, которое, как им кажется, уходит все дальше от пути, по которому

большевики хотели его повести. Главным врагом остается, как и десять лет

назад, крестьянское большинство, вдруг представшее как громадная,

враждебная масса, бесконтрольная, поскольку ее вообще трудно

контролировать. Так начался второй этап борьбы против крестьянства; как

справедливо отмечает историк Андреа Грациози, "он весьма отличался от

первого. Инициатива отныне была в руках государства, крестьяне же,

постепенно ослабевая, могли лишь кое-как реагировать на атаки с его

стороны"15.

Даже если сельское хозяйство заметно поднялось после катастрофы 1918-1922

годов, "крестьянский враг" все равно был слабее, а государство сильнее к

концу двадцатых годов в сравнении с началом десятилетия. Об этом

свидетельствуют, например, прекрасные информационные сводки о том, что

происходило в деревне, которыми располагали власти, перепись "социально

опасных элементов", позволившая ОГПУ успешно провести первые акции по

раскулачиванию, по искоренению "бандитизма", разоружению крестьян,

увеличению процента военнообязанных среди крестьян, по существенному

развитию школьного образования в деревне. Как о том свидетельствуют письма

большевиков и стенограммы дискуссий в высших эшелонах партийной власти,

сторонники Сталина - как, впрочем, и его противники Бухарин, Рыков и

Каменев - прекрасно знали в 1928 году, чего может стоить новое наступление

против крестьянства. "Вы получите крестьянскую войну как в 1918-1919

годах", - предупреждает Бухарин. Сталин к этому был готов, какой бы ни была

цена победы. Он знал, что на этот раз власть выйдет победительницей16.

Срыв плана хлебозаготовок в конце 1927 года дал Сталину искомый предлог.

Ноябрь 1927 года был отмечен заметным падением поставок

сельскохозяйственной продукции в государственные закрома, который принял

катастрофические размеры в декабре. В январе 1928 года стало ясно, что

несмотря на хороший урожай, крестьяне обеспечили поставки только 4,8

миллиона тонн, вместо 6,8 миллионов тонн предыдущего года. Понижение цен на

закупку сельскохозяйственной продукции, дороговизна и нищета, отсутствие

промышленных товаров, дезорганизация закупочных органов, слухи о

предстоящей войне, короче, - всеобщее недовольство крестьянства правящей

властью - вызвало этот кризис, который Сталин назвал "кулацкой

забастовкой".

Сталин и его сторонники воспользовались этим недовольством как предлогом

для того, чтобы вновь начать репрессии, как это уже было сделано при

военном коммунизме. Сталин самолично отправился в Сибирь. Другие

руководители, такие как Андреев, Микоян, Постышев или Косиор отправились в

хлебные районы Черноземья, на Украину и на Северный Кавказ. 14 января 1928

года Политбюро направило местным властям циркуляр с требованием "арестовать

спекулянтов, кулаков и других дезорганизаторов рынка и политики цен".

"Уполномоченные" - термин, напоминающий о реквизициях 1918-1921 годов, т.е.

об отрядах коммунистических борцов, направленных в деревню для "чисток"

местной власти, которую обвиняли в сочувствии кулакам, и для того, чтобы

поискать припрятанные излишки, "столь необходимые беднейшему крестьянству",

причем беднякам была обещана четверть найденных у "богатых" излишков зерна.

В арсенале средств наказания непокорного крестьянства было постановление в

предписанные сроки сдать по смехотворно заниженным ценам - в три-четыре

раза дешевле, чем на рынке - свою сельскохозяйственную продукцию. Статья

107 Уголовного кодекса предусматривала заключение на три года в тюрьму за

любую попытку поднять цену, и это широко использовалось. И, наконец, налоги

для кулаков были увеличены в десять раз за два года. ОГПУ приступило также

к закрытию рынков как таковых, а эта мера касалась уже не только зажиточных

крестьян. За несколько недель весь использованный арсенал средств свел на

нет передышку, которая с 1922-1924 годов, хорошо ли плохо ли, но все все-

таки наладила отношения между властью и крестьянством. Реквизиции и

репрессивные меры, конечно, только углубили кризис; и очень вскоре власти

силой добились выполнения плана хлебозаготовок с несколько худшими

показателями, чем в 1927 году, однако на следующий год крестьяне, как во

времена военного коммунизма, отреагировали тем, что понизили размеры своих

посевных площадей17.

"Кризис хлебозаготовок" зимой 1927-1928 годов сыграл решающую роль в том,

какой оборот приняли дальнейшие события; Сталин сделал свои выводы из того,

что произошло, и решил, что необходимо создать на селе "бастионы

социализма", колхозы и гигантские совхозы; итогом коллективизации сельского

хозяйства должен был стать постоянный контроль над производством

сельскохозяйственной продукции и над самими производителями, которым нельзя

давать пройти через рынок; тогда можно будет избавиться сразу от всех

кулаков, "ликвидировать их как класс".

В 1928 году власть решила покончить также с передышкой и для другой

социальной категории - так называемых спецов, тех "буржуазных

специалистов", выходцев из старорежимной интеллигенции, которые в конце 20-

х годов занимали большую часть должностей на предприятиях и в

администрациях. На пленуме Центрального Комитета в апреле 1928 года

обсуждалось "шахтинское дело": на одном из предприятий города Шахты треста

Донуголь, который использовал "буржуазных специалистов" и поддерживал

отношения с западными финансовыми кругами, был обнаружен так называемый

"промышленный саботаж". Спустя несколько месяцев пятьдесят три обвиняемых,

в большинстве своем инженеры, предстали на первом со времен процесса эсеров

в 1922 году публичном политическом разбирательстве. Суд завершился пятью

смертными приговорами, остальные были приговорены к различным мерам

наказания. Этот показательный процесс, о котором писали все газеты, должен

был подтвердить одну из главных легенд власти: присутствие "саботажников за

иностранные деньги" на наших предприятиях; это обстоятельство заставило

вновь мобилизовать силы ОГПУ, "объяснить" возможный экономический ущерб,

"ликвидировать" старые кадры, организовать "специальные отделы ОГПУ на

стройках и предприятиях", прославившиеся впоследствии под названием

шарашки. Тысячи инженеров и техников, приговоренные за саботаж,

"заглаживали свою вину" принудительным трудом на стройках и предприятиях

первой пятилетки. В месяцы, которые последовали после первого процесса в

Шахтах, экономический отдел ОГПУ подготовил десятки подобных дел, особенно

на Украине. Только на одном промышленном комплексе Югосталь в

Днепропетровске 112 сотрудников были арестованы в мае 1928 года18.

Промышленная и техническая интеллигенция была не единственной средой,

против которой велась обширная операция борьбы со спецами в 1928 г.

Множество преподавателей и "социально чуждых студентов" были изгнаны из

учебных заведений в результате многочисленных кампаний по чистке

университетов и выдвижению новой "красной пролетарской интеллигенции".

Ужесточение преследований и экономические трудности в последние годы НЭПа,

отмеченные возрастающей безработицей, имели результатом впечатляющее

увеличение обвинительных приговоров: 578.000 в 1926 году, 709.000 в 1927

году, 909.000 в 1928 году, 1.117.800 в 1929 году19. Чтобы поставить какую-

то преграду этой людской лавине, направляемой в тюрьмы, имевшие в 1928 году

только сто пятьдесят тысяч мест, правительство решило принять важные меры.

Первая из них постановлением от 26 марта 1928 года предлагала заменить

кратковременные заключения за небольшие проступки неоплачиваемыми

исправительными работами "на стройках, предприятиях и лесоповале". Еще одна

мера, предусмотренная постановлением от 27 июня 1929 года, имела

грандиозные последствия. Согласно этой мере наказания все заключенные,

приговоренные как минимум к трем годам лишения свободы, переводились на

исправительные работы в лагерях с "целью освоения естественных природных

богатств восточных и северных районов страны". Эта идея носилась в воздухе

долгое время. ОГПУ решило принять меры для выполнения программы заготовки

леса на экспорт; неоднократно эта организация обращалась с предложениями в

Главное управление мест заключения, находившееся в подчинении у

Комиссариата внутренних дел и занимавшееся обычными тюрьмами, с просьбой о

выделении им дополнительной рабочей силы, так как, действительно,

"собственные" заключенные Соловецкого Лагеря Особого Назначения в числе

38.000 человек в 1928 году не могли выполнить установленные планы

производства20.

Подготовка первого пятилетнего плана выдвинула на повестку дня вопросы

распределения рабочей силы и освоения отдаленных, но богатых естественными

ресурсами регионов страны. Рабочая сила заключенных, до того

неиспользованная, может стать при условии хорошо организованной

эксплуатации настоящим богатством; контроль и управление рабочей силой

могут стать источником дохода, влияния и власти. Руководители ОГПУ, в

частности, Менжинский и его заместитель Ягода при поддержке Сталина

сознательно начали эту "игру". Летом 1929 года они привели в исполнение

амбициозный план по "колонизации" Нарымского края, занимающего триста

пятьдесят тысяч квадратных километров западносибирской тайги, и потребовали

немедленного приведения в исполнение постановления от 27 июня 1929 года.

Именно в такой ситуации родилась еще и идея "ликвидации кулачества как

класса", то есть массовой депортации зажиточных крестьян, рассматривавшихся

в официальных кругах в качестве серьезных противников коллективизации21.

Целый год понадобился Сталину и его сторонникам, чтобы выдержать

противостояние и сломить сопротивление теперь уже внутри партийного

руководства, которое было необходимо склонить к политике принудительной

коллективизации, к ликвидации кулачества и ускоренной индустриализации, что

составляло три неразделимые ипостаси программы по изменению экономики и

общества путем грубого вмешательства в естественный ход развития. Эта

программа была основана на остановке рыночных механизмов, экспроприации

крестьянских земель и освоении естественных богатств страны принудительным

трудом сотен тысяч заключенных и других жертв "второй революции".

"Правая" оппозиция, возглавляемая Рыковым и Бухариным, полагала, что

коллективизация приведет только к "военно-феодальной эксплуатации

крестьянства", гражданской войне, развязыванию террора, хаосу и голоду; эта

оппозиция была разгромлена в 1929 году. В течение лета 1929 года была

развернута кампания по борьбе с "правой" оппозицией в прессе, ежедневно

газеты яростно набрасывались на нее, обвиняя оппозицию в "сотрудничестве с

капиталистическими элементами" и в "согласии с троцкистами". Абсолютно

лишенные доверия, оппозиционеры выступили с публичным покаянием и

самокритикой в ноябре 1929 года.

В то время, как во властных структурах разворачивалась борьба между

защитниками и противниками НЭПа, страна потихонечку погружалась во все

более глубокий экономический кризис. Сельскохозяйственное производство за

1928-1929 годы выглядело плачевно. Хотя к крестьянству было применено

множество различных способов воздействия: большие налоги, заключение в

тюрьмы тех, кто отказывался продавать излишки продукции государству, -

зимняя кампания по хлебозаготовкам 1928-1929 годов принесла зерна меньше,

чем предшествующей зимой, в деревнях чувствовалось сильное недовольство.

ОГПУ зафиксировало в период с января 1928 по декабрь 1929 года, то есть в

период насильственной коллективизации, более 13.000 бунтов и массовых

выступлений в деревнях, во время которых десятки тысяч представителей

крестьянства были арестованы. Другая цифра говорит нам о климате, который

царил в стране: в 1929 году более 3.200 советских чиновников стали жертвами

"террористических актов". В феврале 1929 года продуктовые карточки,

исчезнувшие с начала НЭПа, снова появились в городах, где, с тех пор, как

закрыли большую часть коммерческих магазинов и лавок ремесленников, вновь

началось обнищание. Эти небольшие магазинчики тоже считались

"капиталистическими предприятиями".

Для Сталина критическое положение в сельском хозяйстве объяснялось

действиями кулаков и других сил, враждебно относящихся к установлению

советской власти. Игра была понятна: "сельские капиталисты" или колхозники.

В июне 1929 года правительство объявило "новую фазу сплошной

коллективизации". Задачи первого пятилетнего плана, ратифицированные в

апреле XVI партконференцией, были пересмотрены с точки зрения увеличения

производственных задач. План предусматривал изначальную коллективизацию

пяти тысяч хозяйств, это приблизительно 20% всех хозяйств в период первой

пятилетки. Но в июне власти выдвинули новую задачу - коллективизацию 8.000

хозяйств за один только 1930 год, а к сентябрю эта цифра выросла до целых

тринадцати тысяч! Летом 1929 года правительство мобилизовало десятки тысяч

коммунистов, членов профсоюза, членов союза коммунистической молодежи

(комсомольцев), рабочих, учащихся для отправки в деревню, где они работали

вместе с представителями местных партячеек партии и агентов ОГПУ. Давление

на крестьян все усиливалось, местные партийные комитеты организовывали

соревнование за лучшие показатели в коллективизации. 31 октября 1929 года

"Правда" объявила о "сплошной коллективизации" без всяких ограничений.

Неделю спустя по случаю двенадцатой годовщины Революции, Сталин опубликовал

свою знаменитую статью "Великий перелом", основанную на глубоко ошибочной

оценке "среднего крестьянина, который повернулся в сторону колхозов". НЭП

приказал долго жить.

Глава 2 Насильственная коллективизация и раскулачивание

Как об этом свидетельствуют ставшие ныне доступными архивы, насильственная

коллективизация стала настоящей войной, объявленной Советским государством

против класса мелких эксплуататоров. Более двух миллионов крестьян были

депортированы, из них миллион восемьсот тысяч только в 1930-1931 годах;

шесть тысяч умерло от голода, сотни тысяч умерло в ссылке: вот несколько

цифр человеческой трагедии, которой стало это "великое наступление" против

крестьянства. Эта война отнюдь не закончилась в 1929-1930 годах; она

длилась по крайней мере до середины 30-х годов, достигнув кульминации в

1932-1933 годах, отмеченных ужасающим голодом, спровоцированным властями,

чтобы сломить сопротивление крестьянства. Учиненное над крестьянами насилие

позволило произвести эксперимент, примененный впоследствии к другим группам

населения. В этом смысле оно, действительно, представляет собой решающий

этап в развитии сталинского террора.

В своем докладе пленуму Центрального Комитета, состоявшемуся в ноябре 1929

года, Вячеслав Молотов заявлял: "Вопрос о темпах коллективизации не

Страницы: 1, 2, 3