Гражданская война в США

Гражданская война в США

План

Введение 1

Север против Юга. Расстановка сил в начале войны. 5

Булл-Ранское сражение, временный успех южан. 7

Восхождение главной “звезды” Гражданской войны – генерала Гранта. Бой

у Белмонта. 10

Взятие генералом Грантом фортов Генри и Донелсон. 11

Кампания на Полуострове. 14

Декларация об отмене рабства. 20

Геттисберг. 24

Виксберг 28

Стратегия главнокомандующего Гранта 32

Марш Шермана к морю 34

Перевыборы А. Линкольна. 42

Победа!Марш Шермана продолжается. 43

Завершающие бои. 46

Значение Гражданской войны. 49

Список литературы 51

Гражданская война в США.

Деятельность А. Линкольна.

Введение

Причины гражданской войны в США, вспыхнувшей в (апреле 1861 г.), слишком

противоречивы и многоплановы, чтобы идти на риск беглого пересказа их. И

все же рискнем. Еще до того как (4 июля 1776 г.) североамериканские колонии

Англии, провозгласив независимость, стали самостоятельным государством, на

этих землях в основном уже сложилась социальная иерархия с двумя

разновидностями - северной и южной. На Юге во главе ее находился

состоятельный класс плантаторов (часто - потомков аристократических

английских семейств), деловым придатком которого были торговцы,

осуществлявшие массу операций, чересчур сложных для белоручек-аристократов

и “недостойных” их. Необъятные плантации Юга - прежде всего табачные (с

конца XVIII в. - хлопковые), а также сахарные, рисовые и всякие другие -

обрабатывали негры-рабы, лишенные каких-либо прав.

История негров в Северной Америке сложилась так, что, являясь формально

свободными на Севере, они были, с точки зрения всех белых американцев

существами низшей категории, а для южан - просто предметом домашнего

обихода, бессловесными животными, отличавшимися от коров или лошадей,

только функциональным применением. “Добропорядочные” же северяне, в среде

которых торговцы, а затем и промышленники играли ведущую роль, нимало не

заботились о том, что происходило с “этими черными” на просторах южных

плантаций. Впрочем, на самом Севере рабства не существовало. У части негров

там даже были крохотные фермы, порой - лавчонки и мастерские, которые,

правда, посещали только негры. Белые же снисходительно взирали на это,

искренне радуясь своему “демократизму”.

Такое положение сохранялось вплоть до начала 20-х годов XIX в., когда

в США появились не отдельные противники рабства (это было и прежде), а

группы людей все решительнее высказывавших протест против этого института,

несовместимого с бурным развитием капитализма в стране и буржуазно-

демократической этикой. В основном это был трудовой люд Севера и - в

меньшей степени - Юга: фермеры, ремесленники, позднее - также промышленные

рабочие, лучшая часть интеллигенции. Конечно, такое расслоение в вопросе о

рабстве не следует понимать буквально, ибо весьма значительная часть

простолюдинов (особенно на Юге) была заражена расистскими предрассудками,

основанными исключительно на пренебрежении к иному, черному, цвету кожи

тех, которым, казалось, навечно суждено было остаться низшей расой на земле

Америки.

Но с этим не желали мириться ни сами негры, ни их белые защитники,

которых становилось все больше. Начиная с 20-х годов споры о том, быть или

не быть в США рабству, и о других связанных с этим проблемах активно

вторгаются в политическую область, становятся предметом бурных обсуждений в

конгрессе США, в ассамблеях практически каждого штата. Еще до начала

гражданской войны негритянский вопрос стал причиной многообразных форм

борьбы и в переносном и в прямом смысле слова.

В 50-е годы усилилось нагнетание взрывоопасной обстановки вокруг

проблемы рабства. Именно тогда синонимом выражения “негритянский вопрос”

стали слова “неотвратимый конфликт” - так и по сей день именуют эту

проблему историки.

Дело защиты прав негров на все то, чем пользовались белые граждане

Соединенных Штатов, перестало быть монополией одиночек и небольших групп,

получивших название аболиционистов (т. е. упразднителей, ликвидаторов чего-

то, в данном случае - рабства), объективно став органической частью

интересов буржуазии северных штатов, ибо процветавшие на Юге рабство и

крупное землевладение сковывали развитие страны по капиталистическому пути.

Но плантаторская олигархия Юга не намерена была уступать. Более того, она

жаждала распространить рабство и па территории остальных штатов, тем более

что кризис рабовладельческого плантационного хозяйства к тому времени

углубился, и в получении новых земель плантаторы видели свое спасение.

Именно поэтому Юг настороженно и даже зло встретил создание в

(феврале 1854 г.) республиканской партии, ставшей в те годы выразительницей

интересов молодой национальной буржуазии, а также средних и мелких

фермеров. Её лидеры вначале остерегались прямо высказываться за отмену

рабства, хотя не скрывали антипатии к нему и активно выступали за его

ограничение территориями тех штатов, где рабство уже существовало. Конечно,

не следует понимать ситуацию тех лет упрощённо: северяне - хорошие, южане -

плохие. Представители северной буржуазии объективно решали для себя

негритянский вопрос в плане постепенной отмены рабства. Но это отнюдь не

означает, что всех их занимали нужды негритянского населения, что они

стремились чем-либо ему помочь, кроме формального перевода негров в другую

экономическую категорию. Подобно плантаторам, они считали негров

недостойными даже минимальных прав, намереваясь предоставить им лишь

видимость личной свободы.

Это в полной мере относилось и к будущему президенту США А.

Линкольну. Между тем взгляды его в ходе войны претерпели сложнейшую

эволюцию. Так, в (сентябре 1858 г.), баллотируясь в сенат от штата

Иллинойс, Линкольн высказался против предоставления неграм права

гражданства и добавил, что каждый конкретный штат имеет право сделать

негров гражданами, но если такой вопрос встанет в его родном Иллинойсе, он

будет бороться против этого. Иными словами, признавая рабство явлением

несправедливым, Линкольн не выступал тогда ни за его административную

отмену, ни – тем более – за последующее предоставление неграм избирательных

прав.

( В 1860 г.) события стали развиваться с нарастающей быстротой. Ещё в

феврале Линкольн, к тому времени уже очевидный лидер республиканской

партии, заявил, что правительство США “не может постоянно быть

полурабовладельческим и полусвободным” и что полная победа противников

рабства или же его сторонников неизбежна. А 6 ноября состоялись

президентские выборы, на которых Линкольн голосами 1 866 452 американских

граждан был избран президентом и, согласно конституции страны, должен был

занять свой пост 4 марта следующего года (позднее этот 4-месячный интервал

сократили до 2,5 месяцев, до 20 января).

Победа Линкольна и республиканской партии стала для рабовладельцев

своеобразным сигналом к началу действий. Еще до выборов общественность Юга,

предвидя подобный их исход, широко обсуждала возможность сецессии (т. е.

отделения) южных штатов. Опасаясь этого, Линкольн 30 ноября писал видному

политическому деятелю Юга, будущему вице-президенту Конфедерации А.

Стефенсу: “Действительно ли население Юга испытывает опасения, что

республиканская администрация намерена прямо или косвенно вмешаться в жизнь

его рабов и его самого? Если это так, то хочу заверить Вас... что для

подобных опасений нет оснований”. Но и провозглашенная республиканцами

умеренная доктрина - ограничение рабства его прежними территориями - не

устраивала рабовладельцев.

По инициативе губернатора Южной Каролины У. Гиста власти южных штатов

еще в октябре 1860 г. тайно условились о совместном выходе из состава Союза

в случае победы республиканцев. Спустя полтора месяца после выборов, 20

декабря, Южная Каролина первой осуществила сецессию. Законодатели штата,

собравшись в его столице Чарлстоне на экстренный конвент, приняли декрет,

где, в частности, заявлялось: “Существующий ныне союз между Южной Каролиной

и другими штатами под названием „Соединенные Штаты Америки” настоящим

расторгается”. Примеру южнокаролинцев. как и было условлено в затеянной

Гистом секретной переписке, последовали Миссисипи (9 января 1861 г.),

Флорида (10 января), Алабама (II января), Джорджия (19 января), Луизиана

(26 января), Техас (1 февраля). Не везде мнение законодателей было

единодушным: так, при принятии решения о сецессии Алабамы голоса, поданные

“за” и “против”, соотносились как 61 и 39, а в Джорджии - 208 и 89.

4 февраля представители шести из отделившихся к тому времени семи

штатов (делегат от только что отколовшегося Техаса прибыл лишь 13 февраля)

на конвенте в Монтгомери {штат Алабама); объявили об объединении в

рабовладельческую Конфедерацию, президентом которой 9 февраля они выбрали

крупного плантатора Джефферсона Дэвиса, бывшего в 1853-1857 гг министром

обороны США. 18 февраля Дэвис “официально” вступил в должность. Конвент в

Монтгомери, провозгласив себя конгрессом, принял и конституцию (8 февраля

временную, а 11 марта - постоянную), “узаконившую” рабство на Юге.

Война надвигалась неотвратимо, и события, ставшие ее началом, уже

разворачивались близ Чарлстона. Выйдя из состава Союза, власти Южной

Каролины прекратили поставку продовольствия федеральному гарнизону в форте

Моултри, расположенному на северной стороне прилегавшей к Чарлстону бухты.

Фактическое установление блокады и возможность новых осложнений побудили

командующего гарнизоном Моултри, 55-летнего майора Р. Андерсона поздно

вечером 26 декабря тайно переправить всех своих людей в стратегически более

выгодно расположенный форт Самтер, который находился на острове посередине

бухты, при выходе из нее. Мятежники, только утром обнаружившие “пропажу”

гарнизона Андерсона и появление его на Самтере, пришли в ярость: ведь до

этого они рассчитывали на “мирную” капитуляцию Севера. Теперь же

становилось все яснее: войны не избежать!

А положение в Самтере стало просто отчаянным: запасы продовольствия и

питьевой воды (прежде ее доставляли с материка) были на исходе. Еще

остававшийся в Белом доме президент Дж. Бьюкенен сделал жест,

демонстрирующий его готовность помочь людям Андерсона: 9 января в бухту

Чарлстона вошел большой пассажирский пароход “Звезда Запада”, на котором

было продовольствие для Самтера и около 200 солдат для усиления его

гарнизона. Но когда батарея мятежников из форта в Куммингс-Пойнте дала по

совершенно безоружному пароходу несколько залпов, он развернулся и уплыл.

Андерсон, видевший эту сцену со стен Самтера, запретил канонирам поддержать

“Звезду Запада” огнем: у него была инструкция министра обороны Дж. Флойда

(тот тайно симпатизировал мятежникам и в последние недели своего

министерства отправил на Дальний Запад 15 тыс. солдат федеральной армии из

имевшихся тогда у Союза 16 367, фактически выведя этим их из строя)

“избегать любой акции, которая повела бы к ненужному провоцированию

агрессии” .

Время шло, и близился день, когда новоизбранный президент Линкольн

должен был занять кабинет в Белом доме. 11 февраля он выехал в Вашингтон из

столицы Иллинойса Спрингфилда, где жил до этого. По пути Линкольн

останавливался в ряде городов, выступая с речами, что должно было

способствовать и укреплению его популярности, и разъяснению позиции будущей

администрации по поводу положения в стране. Вскоре он прибыл в Вашингтон.

4 марта, невзирая на мольбы руководителей службы безопасности (у них

были серьезные основания опасаться попыток покушения), Линкольн поднялся на

трибуну перед недостроенным зданием Капитолия и — теперь уже в качестве

президента — произнес небольшую речь. Президент призвал южан к примирению,

сказав: “Мы не враги, но друзья. Мы не должны быть врагами”. Он заверил

южные штаты, что все опасения по поводу возможной угрозы их собственности

(каковой считались и негры-рабы) и безопасности со стороны новой

администрации напрасны. Линкольн особо подчеркнул, что разделение США на

два государства противоестественно и эти новые образования, Союз и

Конфедерация, не могут быть долговременными.

Речь президента уже ничего не могла изменить, но газеты Юга опубликовали

ее, с удивлением обратив внимание на блестящий ораторский стиль Линкольна и

особенно выделив следующие слова: “В ваших, а не в моих руках, мои

недовольные соотечественники, важный вопрос о гражданской войне. Наше

правительство не собирается нападать на вас. У вас не возникнет никаких

конфликтов, если вы сами не станете агрессорами. Вы не давали клятвы

Господу уничтожить это правительство, а я даю, и самую священную, -

сохранить, защитить и оборонить его” .

Нового президента сразу же ввели во все детали сложнейшей ситуации с

Самтером. 9 марта на встрече со своим кабинетом Линкольн предложил

министрам обсудить положение и найти оптимальное решение. Некоторые

министры советовали эвакуировать форт ввиду невозможности его защиты,

другие же, ссылаясь на то, что, по донесениям Андерсона, в Самтере еще

оставалась провизия на 28 дней, предлагали до истечения этого срока не

поднимать вопрос об эвакуации. Не занял тогда Решительной позиции и сам

президент. Опасаясь чем-либо спровоцировать мятежников на открытие военных

действий, он в конце марта распорядился направить в Самтер небольшую

флотилию под командованием Г. Фокса, но не для снятия блокады, а всего лишь

для пополнения складов форта запасами продовольствия. Все еще стремясь

соблюдать формальные приличия, Линкольн 6 апреля послал губернатору Южной

Каролины Ф. Пикенсу уведомление о предстоящей операции и ее чисто мирных

целях.

Север против Юга. Расстановка сил в начале войны.

12 апреля 1861 года форт “Самтер” на Атлантическом побережье США

неожиданно подвергся мощному артиллерийскому обстрелу. По нему били пушки

форта “Джексон”, находившегося на противоположном берегу пролива, и три

батареи полевой артиллерии. Обстрел продолжался более суток. На территории

форта “Самтер” начались пожары, была выведена из строя часть артиллерии.

В полдень 14 апреля под бой барабанов в форте “Самтер” был спущен

звездно-полосатый флаг Соединенных Штатов, гарнизон посажен в шлюпки и

отправлен на берег, а сам форт со всеми его мощными укреплениями и почти

сотней исправных пушек перешел в руки неприятеля.

Так началась война, вошедшая в историю под названием гражданской войны в

США, или войны Севера против Юга. Она продолжалась четыре года и была одной

из самых кровопролитных войн в истории Америки. Война сыграла весьма важную

роль в политической жизни этой страны. В целом первые три месяцы войны (до

середины июля), обычно “пробегаемые” исследователями как этап якобы

малозначительный, при внимательном рассмотрении оказываются интереснейшим

периодом, в сумбуре и хаосе которого, в постоянно возникающих и рушащихся

планах, надеждах и начинаниях все могло бы повернуться по-другому, пойти

иным путем.

Когда в первые дни президентства Линкольн постоянно обращался к

министрам, сенаторам и другим видным лицам с просьбой “что-нибудь

предложить”, он нередко слышал в ответ нелепости. Впрочем, были и разумные

предложения. Например, главнокомандующий У. Скотт в письмах генералу Дж.

Макклеллану от 3 и 21 мая, еще не подозревая, что обращается к своему

преемнику, сформулировал так называемый план “Анаконда”. Этот план

предполагал создание сети кордонов по линии реки Огайо и наступление 60-

тысячной армии северян вниз по течению Миссисипи. В совокупности с морской

блокадой это привело бы, как полагал Скотт, к постепенному сдавливанию и

“удушению” Конфедерации. План “Анаконда”, пожалуй, излишне резко

критикуется в историографии, на деле же изъяны кроются не столько в нем,

сколько в отсутствии у Севера сил для таких операций в начале войны.

Тем временем неизбежность, неотвратимость жестоких, кровопролитных боев

становилась все очевиднее.

К началу войны на Севере проживали 22 млн человек на Юге - лишь 9 млн,

из них 3,5 млн составляли негры-рабы. Значительным было и экономическое

превосходстве Севера, хотя в известной степени оно было связано с доходами

от сельскохозяйственной продукции Юга (про мышленность в южных штатах

практически отсутствовала). Тем не менее Юг, объективно более слабая

сторона, с первых же дней войны повел себя крайне воинственно, его

представители на всех уровнях высказывались в категорическом и непримиримом

тоне. Южане явно готовились драться не на жизнь, а на смерть, драться до

победы, под которой более решительные из них понимали военный разгром

Севера, а остальные - “всего лишь” жесткую оборону границ Конфедерации,

чтобы северяне ничем не могли нарушить ее политическую и социально-

экономическую структуру.

И напротив: Север, резонно чувствовавший себя более сильным, уверенный в

казавшихся ему неисчерпаемыми ресурсах, не торопился в бой, наивно считая,

что победа гарантирована ему и так. Да и неясная перспектива какого-то (они

еще и представить не могли, какого именно!) числа жертв и разрушений,

крупных материальных затрат не вдохновляла деловых, экономных северян на

немедленную драку. Что ж, определенные основания для такой беспечности у

северян были, возможно даже в большей степени, чем это принято считать. По

мнению большинства исследователей, лучшая и преобладающая часть

американского офицерства сразу же после сецессии уволилась из армии и

отправилась в родные южные штаты. Цифры говорят об обратном: из 1108

офицеров, состоявших в армии США на начало 1861 г., лишь 313 (чуть более

28%) подали в отставку и затем вступили в различные армии Юга. Практически

все они были южанами и не без определенной логики заявляли, что никто не

заставит их воевать против родного штата. Итак, реальное соотношение

налицо: 795 офицеров остались на Севере.

Миф о том, что чуть ли не все федеральные офицеры “сбежали” на Юг,

отчасти был порожден отдельными яркими примерами такого рода. Главный из

них связан с биографией самого известного генерала Конфедерации уроженца

Виргинии Роберта Ли. В начале 1861 г. он выступил против сецессии южных

штатов. В то время полковник Ли временно командовал Техасским округом.

После сецессии Техаса (1 февраля) он покинул этот пост и уехал к семье в

Арлингтон на границе Вирпшии и федерального столичного округа Колумбия. 28

марта Линкольн назначил Ли командиром 1-го кавалерийского полка регулярных

войск, а 18 апреля главнокомандующий Скотт пригласил Ли к себе и предложил

занять его пост. Скотт пояснил, что сам он уже стар и боится не справиться

со сложнейшими задачами военного времени. Но Ли отказался, а уже 22 апреля

губернатор Виргинии Летчер предложил ему командовать всеми вооруженными

силами штата в звании генерал-майора. Ли согласился.

В те апрельские дни время надежд и иллюзий для обеих сторон подходило к

концу. Страшная, жестокая война, о которой, как говорят сами американцы,

помнят даже грудные дети, родившиеся много десятилетий спустя, уже

стучалась в ворота страны, провозгласившей себя самой демократической,

самой свободной, самой процветающей на земле, не интересуясь, что думают об

этом другие нации. И вот теперь самонадеянные соотечественники сходились

лицом к лицу на полях сражений, чтобы огнем орудий и винтовок устроить

кровавую проверку всем этим лозунгам, в неоспоримости которых американцы до

тех пор не сомневались.

Булл-Ранское сражение, временный успех южан.

Вечером 20 июля около 65 тыс. американцев, разделенных на две враждебные

армии, стояли у речушки Булл-Ран, готовые начать первое в этой войне (и в

американской истории!) братоубийственное сражение в столь неслыханных

масштабах. Оно получило имя от маленькой речки, на берегах которой

развернулось, хотя отечественные историки с давних пор упорно именуют его

сражением у Манассаса. Так когда-то назвала его пресса мятежников, но со

временем в США утвердился “северный” вариант, и конечно же логичнее и нам

именовать его так. Булл-Ранское сражение в значительной степени определило

дальнейший ход войны примерно до осени 1862 г.

В 2 часа ночи солдат ударной группы разбудили и отправили в обходный 12-

мильный марш, который вывел бы их в тыл Борегара. Одновременно Макдоуэлл

планировал прямой удар двумя другими группами по каменному мосту через Булл-

Ран, а также к югу от Сентер-вилла, где по мнению генерала, противник

ожидал главного удара.

С рассветом обходная группа из двух дивизий во главе с Макдоуэллом,

миновав не защищенный противником брод Садли-Спрингс, перешла речку и

вскоре оказалась в тылу левого фланга южан. Но “марш-бросок” занял больше

времени, чем предполагалось: новобранцы быстро устали и шли все медленнее,

к тому же в дороге многие съели свои пайки и время от времени разбредались

по окрестным полям и лесам в поисках ягод и грибов. В результате атаку

удалось начать только около 10 часов утра. Тем не менее она оказалась

успешной: не ожидавшие от северян такой прыти, мятежники дрогнули и стали

отступать почти сразу же. Не столь удачно развивалась атака через каменный

мост, но и там северяне теснили противника. Счастливый Макдоуэля, несколько

опережая события, приказал отправить в Вашингтон телеграмму о “победе”.

А Борегар из-за отдаленности левого фланга не сразу узнал об атаке на

него. Лишь когда оборона Эванса и Бэртоу уже трещала по всем швам, он

распорядился атаковать левый фланг северян и ворваться в Сентервилл. Но из-

за нерасторопности штаба (это как бич преследовало в ходе войны обе стороны

- штабы работали из рук гон плохо) приказ Борегара был передан командиру

соответствующей дивизии с опозданием, когда ситуация осложнилась для южан

еще больше. Их подвергшийся удару левый фланг был смят и едва ли не

полностью перемешался с центром! Прискакавший к месту надвигавшейся

катастрофы Борегар бросил наперерез наступлению северян резервную бригаду

Томаса Джэксона из Виргинии, которой удалось остановить мощный натиск. Это

помогло обрести уверенность и другим частям мятежников, впавшим было в

панику. Генерал Б. Би скакал, преграждая дорогу беглецам, и кричал:

“Стойте! Стойте! Посмотрите на бригаду Джэксона! Она стоит здесь, как

каменная стена!” (Джэксону суждено было погибнуть около двух лет спустя, и

все это время он носил прозвище Каменная Стена, не раз оправдывая его

стойкой обороной или сокрушительным натиском.)

Бегущие стали останавливаться, возвращаться назад, а северяне бросали в

бой все новые силы. Вот пошла в атаку бригада полковника Уильяма Шермана,

будущего героя войны; за это сражение ему вскоре присвоили звание

бригадного генерала. Но в целом к тому времени, примерно к 2 часам дня,

наступление уже выдыхалось. Многие солдаты находились на ногах по 12 часов,

они устали во время обходного марша, от отчаянного боя, да и патроны были

на исходе. То здесь, то там солдаты стояли группами, “отдыхая” от боя, а

некоторые даже ложились на траву. Другие занялись откровенным мародерством:

снимали с убитых южан в качестве “сувениров” ремни, кокарды, вытаскивали из

их карманов деньги и разные безделушки. Любопытно, что никто из

современников булл-ранского сражения толком не мог вспомнить, что же

происходило на этой стадии боя. Из их противоречивых свидетельств встает

картина некоего хаоса: в одном месте северяне продолжали натиск, в другом

уже успешно атаковали мятежники, в ряде мест из-за отсутствия патронов

завязалась рукопашная. Несколько раз из рук в руки переходило небольшое

плато, где стояли два домика, в одном из которых жил свободный негр

(редкость для Виргинии тех лет) Дж. Робинсон, а в другом — пожилая белая

вдова Дж. Генри. Постепенно сила натиска северян иссякла окончательно а

мятежники сопротивлялись все ожесточеннее и, переходя в контратаки,

отвоевывали одну позицию за другой. Обозначился явный перелом.

И наступила развязка! Бригада Кэрби-Смита, получив еще накануне приказ

Джонстона немедленно прибыть к Манассасу (“спектакль” для доверчивого

Паттерсона был уже ни к чему), примерно в 3 часа дня выгрузилась на этой

железнодорожной станции и сразу же ринулась в бой. С особым ожесточением

шел в атаку полк луизиан-ских “тигров” (жители почти всех американских

штатов и в наши дни любят именовать себя не “виргинец”, “ка-лифорниец” и

т.д., а традиционными именами-тотемами; в частности, в Луизиане такой тотем

- тигр), смявший левый фланг северян, который бросился удирать к

Сентервиллу. Затем бригада Джубала Эрли нанесла выбивавшимся из последних

сил северянам еще один удар. Этого новобранцы Ирвина Макдоуэлла уже не

смогли выдержать.

Началось повальное бегство, особенно на центральном участке сражения.

Вот эта, завершающая, часть битвы описана современниками с редким

единодушием. Майор-северянин Э. Смолл писал: “Макдоуэлл делал отчаянные

попытки создать новую линию обороны... но эти попытки были бесплодными...

Мы так устали, что не могли покинуть поле сражения с той же скоростью, с

какой пришли на него. Солдаты вокруг меня едва тащились и тяжело дышали”.

Лейтенант из 57-го нью-йоркского пехотного полка Дж. Фэвилл даже по

прошествии нескольких дней в смятении писал в дневнике: “Все было в спешке

и смятении, дороги были забиты фургонами и орудийными батареями, а по обе

стороны от них растекались солдаты, постепенно теряя всякое подобие войска

и на глазах впадая в безрассудство. Не было ни арьергарда, ни иных

образований для сдерживания противника, и если бы он действительно

появился, то всех нас без труда захватили бы в плен”. И подобных

свидетельств можно привести десятки.

Разгром армии Макдоуэлла мог бы быть полным (ей угрожало и массовое

пленение), если бы но стойкость и мужество двух единственных регулярных

частей у северян в этом сражении - пехотного батальона Сайкса и кавалерии

Палмера. Именно они ненадолго задержали натиск южан и дали возможность

отступавшим относительно безболезненно покинуть поле боя. Впрочем, и

мятежники были слишком измотаны труднейшим боем, чтобы так уж рьяно

преследовать беглецов. Лишь кавалерия Стюарта сделала такую попытку, но

удовольствовалась лишь тем, что отогнала следом за умчавшейся вдаль

дрожавшей от страха толпой новобранцев части Сайкса и Палмера.

Немало сражений было впереди, и число павших в них заставляет

американцев содрогаться и сейчас. На этом фоне потери сторон в битве у Булл-

Рана почти не воспринимаются, и сама она кажется чуть ли не бескровной. Но

тогда, в июле 1861 г., сообщения об этих потерях потрясли всю страну.

Северяне потеряли 2645 человек, в том числе 418 убитыми, 1011 ранеными и

1216 пропавшими без вести (в подавляющем большинстве они оказались в плену,

хотя кое-кто попросту удрал куда глаза глядят). Войско Борегара и Джонстона

потеряло 1981 человека, в том числе 387 убитыми и 1582 ранеными. Северяне

даже ухитрились в суматохе отступления довести с собой до Вашингтона 12

пленных, которых в начальной, успешной для войск Союза, фазе сражения было

гораздо больше, но почти всех их бросили при отступлении вместе с орудиями,

обозами и даже ранеными - все спасали собственные жизни. По заверению

Джонстона, южане захватили при Булл-Ране (точнее было бы сказать: северяне

бросили) около 5 тыс. винтовок, 500 тыс. патронов, 28 орудий и проч.

Восхождение главной “звезды” Гражданской войны – генерала Гранта.

Бой у Белмонта.

Пока вокруг Булл-Рана и других событий в Виргинии бушевали страсти, на

Западе без шума и рекламы начинала восходить главная “звезда” гражданской

войны - генерал Улисс Грант.

Бой 7 ноября у Белмонта не вошел в число главных сражений гражданской

войны, но для понимания психологии солдат-северян и становления самого

Гранта как полководца он имеет крайне важное значение. Грант проявил в нем

неожиданные для человека, имевшего опыт лишь мексиканской кампании 15-

летней давности выдержку, находчивость и героизм. Неплохо показали себя в

начале боя и его войска. Но что же случилось потом?

Попытаемся представить себе “среднюю” психологию солдата-северянина в

начале войны. В первые ее недели - поверхностное, “облегченное” отношение к

событиям, наивная вера в непременную победу Севера. Затем - жестокое

отрезвление в боях у Булл-Рана, у ручья Уилсон и утеса Боллс, а следом -

общее уныние, неуверенность в будущем. И вдруг - успех у Белмонта: солдаты

впервые видят, как хваленые мятежники бегут от них! Уныние мгновенно

сменяется прежними высокомерием, беспечностью, пренебрежением к

повергнутому противнику. И вот уже победители сидят на земле прямо в лагере

южан, теперь это их лагерь, они празднуют победу, а рядом сбились в кучу

несколько сот жалких джонни, взятых в плен. Но их никто не охраняет - куда

им деваться! - а на лужайке кто-то, размахивая от упоения победой руками,

уже произносит хвастливые речи, из опустевших палаток мятежников

выволакивают все, что попадается под руку: там и еды вдоволь, и отличная

бумага для писем, и фляжки с виски.

Увидев, что солдаты прекратили наступление и начали грабить лагерь

противника, Грант бросился туда и приказал немедленно поджечь палатки,

чтобы прекратить победное пиршество и заставить солдат преследовать

противника. Но в это время из расположенного неподалеку Колумбуса ударила

артиллерия мятежников. Одновременно убежавшие не так уж далеко южане,

приведя свои части в порядок, атаковали только что брошенный ими лагерь.

Срочно присланные им на помощь подкрепления из Колумбуса поддержали атаку.

Северян отрезали от реки и теснили к лесу, чтобы там окружить и перебить Но

Грант с помощью офицеров сумел навести порядок среди впавших в панику войск

и бросил их в контратаку.

Вскоре северянам удалось прорвать кольцо противника и выйти к Миссисипи,

откуда несколько слабеньких орудий с ожидавших их судов кое-как пытались

поддержать солдат Гранта огнем. Сам Грант отступал в числе последних, под

ним убили лошадь, и мятежники едва не схватили его. Но все обошлось, и уже

к вечеру суда возвратились в Кейро. Северяне потеряли в бою при Бел-монте в

общей сложности 607 человек, мятежники - 642. Взятых северянами в начале

сражения пленных; разумеется, привилось бросить при отступлении, а с ними

потери противника были бы значительно больше.

Взятие генералом Грантом фортов Генри и Донелсон.

В декабре 1861 г. Грант просил у коммандующего Миссурийским округом

Хэллека разрешения атаковать позиции мятежников в междуречье Теннесси и

Камберленда, но получил отказ. Только с помощью коммодора Эндрю Фута,

командующего эскадрой северян в верхнем течении Миссисипи, Гранту удалось

“уломать” Хэллека. Вместе с Футом Грант намеревался атаковать два мощных

форта южан - Генри (на реке Теннесси) и Донелсон (на реке Камберленд). Эти

форты были своеобразной “связкой” между названными реками, впадавшими в

Миссисипи на близком расстоянии друг от друга, и служили прочным барьером

против проникновения северян в центральную часть штата Теннесси. Занятие их

было бы серьезным ударом по положению мятежников на западном фронте в

целом.

Итак, 2 февраля 1862 г., погрузив на суда сильную экспедиционную группу

численностью в 17 тыс. человек, Грант направился к форту Генри в

сопровождении семи канонерок Фута. Высадившись милях в восьми выше форта,

северяне двинулись к нему и неожиданно для себя обнаружили по пути еще один

- форт Хейман. Расположенный на высоком берегу, он полностью контролировал

подходы к Генри. Несмотря на трудность продвижения (местность вокруг была

заболоченной, а в сухих местах путь преграждало множество поваленных

деревьев), северяне при поддержке орудий канонерок мощно атаковали оба

форта и после недолгого боя заняли их. Но комендант форта Генри Л. Тилгмэн

сумел организовать отход основных сил (точное число мятежников в гарнизоне

форта неизвестно, называются противоречивые цифры, наиболее реальной из

которых представляется 2,5 тыс. человек) в соседний форт Донелсон и только

после этого сдался Гранту во главе 80 артиллеристов и 16 пациентов плавучей

баржи-госпиталя. При перестрелке были убиты 11 мятежников, а среди солдат

Гранта потерь вообще не было. Правда, во время штурма снаряд мятежников

попал прямо в паровой котел канонерки “Эссекс”, которая тут же взорвалась,

при этом 11 матросов погибли, еще 5 утонули и 31 был ранен. В руки северян

попал арсенал с орудиями и боеприпасами, а также крепостные орудия форта.

6 февраля, когда был взят форт Генри, в известном смысле стало

переломной датой и для судеб западного фронта, который до этого считался

второстепенным, вспомогательным, и для судьбы самого Гранта, став первой

вехой в истории его многочисленных побед. Американский историк Дж. Роупс

писал: “Воздействие взятия форта Генри на население всей страны - как

Севера, так и Юга - были поразительным. Это свершилось столь внезапно и

столь неожиданно, что дух северян поднялся сверх всех пределов, южане же,

соответственно в депрессию”.Но сам Грант считал свою первую победу

скромной, тем более что основные силы противника сумели ускользнуть от

него. Он твердо решил безотлагательно атаковать форт Донелсон и захватить

его.

Перед тем как двинуться на Донелсон, Грант впервые применил своеобразный

“прием”, к которому обратится еще не раз. Предполагая, что Хэллек может

запретить ему опасную атаку на Донелсон, Грант отправил ему следующую

телеграмму: “Я возьму и уничтожу форт Донелсон 8-го числа, после чего

вернусь в форт Генри”. Отправив ее, Грант распорядился повредить

телеграфную связь, с тем чтобы командующий не смог помешать ему провести

операцию.

Правда, взять форт Донелсон именно 8 февраля, как планировал Грант, ему

не удалось. Он еще только собирался выступить в поход, когда в ночь на 7-е

хлынул невиданный ливень, продолжавшийся без перерыва почти трое суток.

Лишь после этого начался поход, ибо ранее провести по превратившимся в

вязкую жижу дорогам не только артиллерию и обозы, но даже войска было

практически невозможно. 14 февраля, добравшись наконец до Донелсона, части

Гранта начали штурм при поддержке все тех же канонерок Фута. Мятежники

(вместе с прибежавшими из форта Генри их было более 20 тыс. человек)

защищались отчаянно, а утром 15 февраля даже провели мощную вылазку за

стены форта. Смяв дивизию Дж. Макклернанда и захватив при этом до 300

пленных и несколько орудий, южане продолжали натиск.

Немедленно кинувшись к месту боя, Грант приказал дивизии Л. Уоллеса

“заткнуть” прорыв, и кое-как это удалось сделать. Подчиненные уговаривали

Гранта отвести войска и “обдумать ситуацию”. Но тут генерал, заметив двоих

только что захваченных в плен мятежников с увесистой поклажей за спиной,

приказал посмотреть, что у них там. Мешки, как выяснилось, были набиты

сухарями и кусками бекона. Грант понял, что южане в отчаянной попытке

спастись хотели вырваться из форта и бежать - потому-то солдатам и раздали

рационы для длительного марша. Из этого следовало, что противника

необходимо “дожать”, не давая ему передышки. Грант бросил на помощь Уоллесу

и понемногу приходившему в себя Макклернанду еще и дивизию Ч. Смита.

Общими усилиями северяне не только блокировали все попытки мятежников

вырваться из форта, но и загнали их назад, за крепостные стены. К темноте

сражение утихло.

Перепуганные командиры гарнизона собрались на военный совет. Формально

во главе обороны Донелсона стоял генерал Дж. Флойд (напомним: это он был

министром обороны в администрации Дж. Бьюкенена до 29 декабря 1860 г.,

когда сбежал на Юг, предварительно успев переправить туда множество

винтовок, патронов и даже орудий), который, не без оснований опасаясь, что

северяне казнят его за измену, еще днем удрал из форта, перепоручив

командование генералу Г. Пиллоу. А тому тоже не хотелось попадать в руки

северян, так что и он последовал за Флойдом, которому, кстати, удалось

“прихватить” с собой до 3 тыс. отборных виргинских войск. В итоге во главе

гарнизона оказался генерал Си-мон Боливар Букнер, с которым, между прочим,

Грант когда-то учился в Вест-Пойнте. а затем воевал в Мексике.

Грант, которому впервые пришлось принимать сдачу столь крупного войска,

обратился за советом к 55-летнему генералу Ч. Смиту, и тот коротко сказал:

“Никаких условий проклятые мятежники не заслужили” После этого Грант

написал послание Букнеру, вскоре ставшее знаменитым и не раз затем

использовавшееся генералами Севера как образец в схожих ситуациях. “Не

может быть принято никаких условий, — писал он, — кроме безоговорочной и

немедленной капитуляции. Я намерен безотлагательно атаковать Ваши

укрепления” Удрученному такой “неблагодарностью” Букнеру ничего не

оставалось, как ответить, что обстоятельства принуждают его “принять те

неблагородными нерыцарские условия, которые Вы предложили” .

Так родился термин “безоговорочная капитуляция”, который был возрожден в

годы второй мировой воины. Правда, военный корреспондент Севера Ч. Коффин

писал в одном из репортажей, что “авторство” следует отдать коммодору Футу,

употребившему этот термин ровно на 10 дней раньше, принимая капитуляцию

Тилгмэна, коменданта форта Генри. Но большинство исследователей игнорируют

это свидетельство, которое никто, кроме са мого Коффина, не подтвердил.

Более того, слова “безого ворочная капитуляция” закрепились за Грантом в

каче стве прозвища, хотя произносились при этом только первые буквы, “и8”,

которые в английском языке полностью соответствовали инициалам генерала.

Они совпадают, как вы уже обратили внимание, и с названием страны, так что

Гранта еще называли (если говорить о русском эквиваленте) “американский

Грант”.

В тот же день, 16 февраля, состоялась церемония сдачи гарнизона

Донелсона. Северяне зафиксировали 14623 пленных, но, судя по ряду

свидетельств, их было на 2—3 тыс. больше. В любом случае цифра была по тем

временам неслыханная; напомним, что ровно за 10 месяцев до этого, к началу

войны, численность всей федеральной армии составляла 16367 человек!

Рассказывают, что Грант в момент, когда южане во главе с его давним

кредитором вышли из форта и стали складывать оружие к ногам победителей,

подошел к Букнеру и протянул ему кошелек с занятой когда-то суммой.

Трудно передать, что творилось на Севере в те дни. Газеты выходили с

огромными заголовками типа “Враг отступает!”, “Блестящий результат!”,

“Полная победа!”, счастливые мальчишки-продавцы сновали по улицам Нью-

Йорка, Филадельфии, Чикаго, Вашингтона, Бостона, наперебой выкрикивая эти

заголовки, люди на улицах пели, плясали, повсюду возникали стихийные

митинги и шествия... А Юг погрузился в траур: за минуту до получения

сообщения о сдаче Донелсона почти со всем гарнизоном никому и в голову не

могло прийти, что такое возможно. Именно в те дни Грант стал кумиром Севера

и грозой Юга.

В марте 1862 г. возобновились и постепенно вновь вышли на первый план

военные действия в Виргинии, куда мы и вернемся.

Кампания на Полуострове.

Генерал Макклеллан всю осень, а затем зиму готовил свою армию к

“сокрушительному удару”. Стараясь сохранять спокойствие, Линкольн

периодически напоминал “Маку” о необходимости активных действий. Об ответах

генерала на такие призывы мы уже писали. В итоге Потомакская армия (к

началу 1862 г. ее численность дошла до 170 тыс. человек!) стояла у ворот

Юга, защищаемых куда меньшими силами, и не двигалась с места. Но вина в

этом, разумеется, лежала не на армии, а на командующем.

Однако терпение Линкольна было не беспредельно. Выведенный

медлительностью “Наполеона” из себя, он 27 января 1862 г. издал военный

приказ № 1 (по конституции США президент в военное время автоматически

становится главнокомандующим, хотя Линкольн справедливо считал, что этот

пост должен занимать профессионал), которым Макклеллану предписывалось

начать наступление в Виргинию не позднее 22 февраля— в день рождения

Джорджа Вашингтона, чтимый в США наравне с главными национальными

праздниками. Генералу пришлось спешно готовить план наступления. Логика

подсказывала, что основным объектом атаки должен стать Ричмонд, но как

лучше подобраться к нему? Генералу было предложено два варианта: по суше,

через печально памятный Манассас, или же морским путем, перевезя на судах

Потомакскую армию к низовьям реки Джемс, где северяне с начала войны

удерживали мощный форт Монро. В неприемлемости первого варианта Макклеллан

с Пинкертоном уже отчасти сумели убедить страну.

Поэтому Макклеллан склонился ко второму варианту, передав о своем

намерении Линкольну и новому министру обороны Эдвину Стэнтону, сменившему

на этом посту 13 января Симона Камерона (того Линкольн снял за ряд

несуразных поступков и отправил посланником в Санкт-Петербург). Попутно

отметим, что Макклеллан сразу же невзлюбил Стэнтона, интригуя против него

так же активно и изощренно, как совсем недавно против генерала Скотта.

Позднее, в мае 1862 г., Макклеллан писал жене о Стэнтоне: “Думаю, что он

самый отъявленный негодяй, которого когда-либо встречал, либо слышал и

читал о таковым” Но “отъявленный негодяй”, в личности которого, впрочем,

много неясного (в частности, по некоторым данным, он даже был причастен к

заговору, приведшему к убийству Линкольна в апреле 1865 г. довольно быстро

разобрался в “тактике” Макклеллана и вместе с Линкольном постоянно

“подстегивал” генерала к более решительным действиям, впрочем, без особого

успеха.

На предложение Макклеллана о крупномасштабном десанте в форт Монро

Линкольн ответил замечанием, характеризующим его как профессионального

стратега, хотя он прежде не сталкивался с военным делом. Линкольн спросил

Макклеллана, не окончится ли его затея катастрофой: ведь, по заверениям

генерала, в районе Булл-Рана стояла примерно 120-тысячная армия мятежников,

и было бы легкомысленно оставлять ее наедине с беззащитным Вашингтоном.

Действительно, история войн, и в частности гражданской войны в США,

убедительно доказывает, что объектом удара (если речь идет не о конкретном

случае, а о постоянной стратегической цели) должен быть не какой-либо -

независимо от степени его важности - географический пункт, а основные силы

противника.

В ответ Макклеллан засыпал президента и Стэнтона множеством доводов,

аргументов, цифр, и в итоге его план (морская операция) был одобрен.

Линкольн, правда, поставил обязательное условие: у столицы должна остаться

определенная часть Потомакской армии (конкретное число войск не называлось)

на случай попытки мятежников атаковать ее. “Наполеон” немедленно возразил

что в таком случае он не успеет подготовить “ослабленную” армию к 22

февраля, и выговорил себе неопределенный срок для “дополнительной”

подготовки.

Затем произошла примечательная история. Поскольку Макклеллан явно не

собирался трогаться с места. Линкольн 8 марта потребовал, чтобы операция

была начата не позднее 18 марта. Но уже на следующий день, 9 марта, армия

Дж. Джонстона неожиданно... ушла с позиций у Булл-Рана и, перейдя реку

Джемс, расположилась на ее южном берегу. Как стало известно позднее,

разведка мятежников узнала о плане Макклеллана, а их командование заранее

блокировало возможные пути атак из форта Монро. Интересно, что при

Страницы: 1, 2, 3