Афганистан в конце XX в

Афганистан в конце XX в

Исламабада было главным обеспечить полную политическую подчиненность и

подконтрольность любого возможного нового руководства в Кабуле. В противном

случае Пакистан рисковал вернуться к нежелательной для себя ситуации

неприятия политической элитой Афганистана линии Дюранда в качестве

государственной границы между двумя странами.

Данное противоречие, к примеру, президент Пакистана генерал Зия уль

Хак в 1987 году предлагал разрешить созданием конфедерации Пакистана и

Афганистана. Следует отметить, что идея эта не нова. Будучи вице-

президентом США, Р. Никсон высказывался в пользу создания конфедерации

Афганистана и Пакистана еще в декабре 1953 года. Более того, эта идея

дважды обсуждалась (9 и 14 декабря 1954 года) на заседаниях Совета

национальной безопасности в Вашингтоне, где ее поддержали Дж.Ф. Даллес и

вице-адмирал Редфорд. За создание конфедерации Пакистана, Афганистана и

Ирана высказывался премьер-министр Пакистана Малик Фероз-хан Нун, а в

августе 1962 года - президент М. Айюб-хан. Аналогичные предложения с

пакистанской стороны выдвигались и в 1969 и в 1970 годах.[36]

Естественно, что в такой конфедерации политическое руководство

осуществлял бы Исламабад при полном доминировании пакистанской политической

элиты. Например, через посредничество той части пуштунской элиты из Северо-

Западной пограничной провинции, которая прочно интегрирована во властные

структуры Пакистана. В современных условиях этот вариант интересен не с

точки зрения возможности его практической реализации, а в связи с

выяснением позиций Исламабада в отношении Афганистана и проблем пакистано-

афганских отношений.

Между тем, остается фактом, что Пакистан в итоге не предпринял летом

1992 года активных действий в соседней стране. Исламабад предпочел остаться

сторонним наблюдателем. Дефрагментация Афганистана на тот момент так же

оказалась более выгодной для Пакистана. Таким образом, к началу девяностых

годов с падением режима Наджибуллы завершился первый этап гражданской войны

в Афганистане. В результате попытки части афганской элиты преодолеть

отсталость страны с помощью ускоренной модернизации по советским образцам,

Афганистан раскололся на множество мелких самостоятельных владений, готовых

вести перманентную войну друг с другом за локальные интересы.[37]

Кроме того, победа моджахедов над прокоммунистическим режимом в Кабуле

означала поражение процессов модернизации жизнедеятельности афганского

общества. При этом, был почти полностью разрушен потенциал единого

афганского государства, наряду с большинством результатов модернизации,

системой образования, промышленности, государственного управления.

Значительный удар был также нанесен по авторитету традиционной элиты

афганского общества. В целом, в результате бурных событий конца семидесятых-

начала девяностых годов Афганистан так и не смог преодолеть цивилизационную

отсталость, предопределенную буферным статусом страны между интересами в

регионе Российской (Советской) и Британской империй в ХIХ-первой половине

ХХ

Таким образом, весной и летом 1992года сложившаяся геополитическая

реальность и сумма внутриполитических факторов предопределили состояние

дезинтеграции Афганистана и создали условия для начала второго этапа

гражданской войны в этой стране.

.4 Движение ТАЛИБАН.

4.1 Нефтяной фактор и проблема объеденения страны.

Впервые о движении "Талибан" заговорили в 1994 году, когда его отряды,

вскочившие на территорию Афганистана как черти из табакерки, захватили

город Кандагар. Впрочем, к тому времени история "Талибана" насчитывала

почти 10 лет...

В середине 80-х годов МВД Пакистана во главе с Насруллой Бабаром

решило создать полностью лояльную пакистанскому режиму генерала Зия уль-

Хака организацию. Рекрутов для нее набирали из многочисленных религиозных

школ (медресе), где учились тысячи афганских беженцев. Учились не только

богословию, но и премудростям военного дела.

Здесь следует вспомнить вот о чем. После вывода советских войск из

Афганистана Пакистан стал утрачивать свое влияние на соседнюю страну:

моджахеды были настолько увлечены междоусобной войной, что напрочь забыли

об интересах Исламабада -- спонсора и вдохновителя антисоветского

сопротивления.

Между тем в начале 90-х годов появилась заманчивая перспектива --

протянуть в Пакистан газопровод, по которому "к южным морям" шел бы

природный газ с месторождений Туркмении. Реализацией проекта занялся

международный консорциум "Сентгаз", первую скрипку в котором играла

американская компания "Юнокал". Но прежде чем начать строительство трубы по

маршруту Давлатабад (Туркмения)--Афганистан--Мултон (Пакистан), необходимо

было обеспечить стабильность в раздираемой гражданской войной "транзитной"

стране.

В Центральной Азии и Кавказа стало расти экономическое присутствие

крупнейших западных компаний. Что, естественным образом обеспечивало

снижение экономического присутствия России. В первоначальной экономической

привлекательности региона Центральной Азии и Кавказа для западных компаний

постепенно усилилась геополитическая составляющая. Добровольный

политический уход России из Центральной Азии и сокращение российского

экономического присутствия, оставили вакуум в геополитическом пространстве

региона. “Крах СССР, объединявшего вокруг себя огромное евразийское

пространство, породил в Евразии гигантскую “черную дыру”, вакуум

влияния”.[38] Поэтому, в начале девяностых было естественным предположить,

что за расширением эко номического присутствия западных компаний неизбежно

последует усиление геополитического влияния Запада в регионе.

Проникновение Запада в зоны бывшего геополитического влияния России со

временем не могло не вызвать сопротивления со стороны части российской

политической элиты. В российском общественном мнении преобладали идеи о

несостоятельности самостоятельного существования новых независимых

государств Центральной Азии, их сохраняющейся зависимости от России. Эти

идеи во многом легли в основу “катапультирования в независимость” бывших

республик советской Средней Азии и Казахстана, по образному выражению

госпожи Олкотт. Новая демократическая Россия в начале девяностых активно

избавлялась от “балласта” в виде азиатских республик бывшего СССР. И тем

неприятнее стала для российской политической элиты острая необходимость

вступать в геополитическое соперничество с Западом за влияние в регионе

Центральной Азии, где еще недавно Россия доминировала абсолютно и откуда

ушла совершенно добровольно.

Постепенно в регионе оформилось состояние геополитического

соперничества между Россией, катастрофически быстро теряющей свои позиции в

Центральной Азии, и странами Запада, стремящимися утвердиться в

стратегически важном районе в центре Евразии. Геополитическое соперничество

Запада и России сконцентрировалось на проблеме каспийской нефти. Стороны

имели разные козыри в борьбе за контроль над геополитически важной

каспийской нефтью. В проблеме Каспия геополитический фактор имел всегда

большее значение, чем собственно экономические характеристики эффективности

добычи нефти. Запад обладал значительным инвестиционным потенциалом. В то

время, как Россия контролировала основные транспортные пути к региону

Центральной Азии. Соответственно, крайне важное значение для

геополитического соперничества в регионе приобрела проблема контроля над

транспортными коридорами.

Естественно, что Россия не была заинтересована в появлении новых

транспортных путей в регион Центральной Азии. В то время, как для Запада

это становилось основным приоритетом на ближайшую перспективу.

В пределах “Большой геополитической игры” вокруг транспортных

коридоров в регион Центральной Азии, оформились и локальные интересы

крупных региональных держав. Для трех крупнейших региональных держав,

расположенных к югу от границ бывшего СССР, Турции, Ирана и Пакистана, было

крайне важно оказаться в центре основных грузопотоков в регион Центральной

Азии. Это означало радикальное повышение статуса той страны, которая сможет

обеспечить контроль над транспортными путями к центрально-азиатскому

региону. Кроме того, контроль над основным грузопотоком дает возможность

такой стране получать значительные постоянные доходы от транзита грузов

через свою территорию, независящие от экономической конъюнктуры на мировых

рынках. Например, от падения цен на нефть. В отличие от нефти и других

сырьевых продуктов, цена за транзит величина почти всегда постоянная.[39]

Все усилия Турции в девяностых годах сконцентрировались на

лоббировании идеи так называемого “транскавказского коридора” через

территории Азербайджана, Грузии и далее до турецкого порта Джейхан на

Средиземном море. Этот вариант является в конце девяностых наиболее

приоритетным как в частности для западных компаний, работающих на Каспии,

так и для геополитических интересов Запада в регионе в целом. Турция

понесла тяжелые экономические потери в связи с продолжающейся до сих пор

блокадой Ирака после акции Саддама Хуссейна в Кувейте и последовавшей за

этим войны в Персидском заливе. “Транскавказский коридор” должен в какой-то

мере компенсировать Анкаре потери от транзита иракской нефти до все того же

порта Джейхан.[40]

К плюсам Ирана можно отнести его выгодное географическое положение.

Через территорию этой страны проходит самый короткий путь из региона

Центральной Азии и зоны Каспия к открытым морям. Однако экономическая

целесообразность дезавуируется определенной политической изоляцией

существующего в Иране режима. Неприятие со стороны, в первую очередь, США

любой идеи сотрудничества с Тегераном делает перспективы Ирана получить

контроль над основным грузопотоком из Центральной Азии весьма

проблематичными. В то же время, это делает Иран объективным союзником

России в геополитическом соперничестве за влияние в регионе.

Иран и Россия заинтересованы друг в друге, по меньшей мере, в двух

вопросах - в определении правового статуса Каспия и сохранении

дефрагментации Афганистана. На Каспии, Москва и Тегеран вплоть до лета 1998

года, времени подписания российско-казахстанского соглашения о разделе дна

Каспийского моря, совместными усилиями вполне успешно блокировали

определение правового статуса Каспия и, тем самым, создавали правовые

трудности для начала широкомасштабных работ на шельфе моря.

В основе сближения позиций Ирана и России в Афганистане и Таджикистане

лежит стремление не допустить реализации идеи открытия транспортного

коридора из Центральной Азии в южном направлении. Россия и Иран объективно

выступают конкурентами любых иных вариантов существования транспортных

путей из Центральной Азии, проходящих мимо их территории. Главным

инструментом решения этой задачи является поддержка сил антиталибского

альянса, главные составляющие которого, шииты-хазарейцы и таджики

Раббани/Масуда, поддерживают тесные отношения, соответственно, с Тегераном

и Москвой. В этом смысле мирное урегулирование в Таджикистане летом 1997

года между правительством этой страны и отрядами Объединенной таджикской

оппозиции, достигнутое при посредничестве России и Ирана, явилось частью

координации усилий Москвы и Тегерана по укреплению позиций антиталибского

альянса в Северном Афганистане.

В самом невыгодном положении в сравнении с Турцией и Ираном в

результате завершения войны в Афганистане против советского присутствия и с

последующим разделениемэтой

страны на районы, контролируемые враждующими группировками, оказался

Пакистан. Все время войны Пакистан пользовался преимуществами форпоста

западной цивилизации против советской экспансии в Афганистан. Прежде всего,

это выражалось в серьезных западных вливаниях в экономику страны, поставках

современной военной техники и в целом поддержке пакистанской армии, а также

контроле Исламабада над распределением военной и материальной помощи

моджахедам и миллионам афганских беженцев. С учетом масштабов и

продолжительности афганской войны, количество дивидендов, материальных и

геополитических, полученных Пакистаном, было весьма значительно. Во многом

благодаря статусу стратегического союзника США во время войны в

Афганистане, Пакистан обеспечивал паритет сил со своим давним региональным

противником - Индией.

С распадом Советского Союза, с изменением геополитической обстановки в

мире и в регионе Пакистан потерял былые преимущества своего положения. В

начале девяностых стали сказываться сложности географического расположения

Пакистана. Пакистан стал объективно заинтересован в дополнительных

источниках обеспечения собственного экономического и военного развития. Не

обладая значительными сырьевыми ресурсами и не имея достаточно развитой

промышленности, находясь между Ираном и недружественной Индией, Пакистан,

безусловно, стремится сделать ставку на свое географическое положение,

перераспределив на себя часть грузовых потоков для стран Центральной Азии,

а также используя их как рынок сбыта для своей продукции. Контроль над

транспортным коридором в богатые природными ресурсами страны Центральной

Азии должен существенно укрепить геополитическое положение Пакистана. На

пути возможной реализации этих планов также стоит раздираемый войной

Афганистан.

Для Пакистана растущее геополитическое значение ННГ Центральной Азии в

быстро изменяющемся мире стало дополнительным стимулом попытаться

восстановить историческую традицию экономических контактов и политических

взаимодействий вдоль линии Центральная Азия - Афганистан - Пакистан -

Индия, прерванную, как известно, в ходе событий ХIХ - ХХ веков. Сначала

феодальные государства Центральной Азии и Британской Индии потеряли

политическую самостоятельность в ходе колониальной экспансии Российской и

Британской империй. Затем, в результате революции 1917 года в России, вновь

образованное государство СССР полностью прервало экономические и культурные

контакты между сообществами советской Средней Азии и остальным миром южнее

границ бывшего СССР.

После распада СССР выяснилось, что для поддержания новой системы

региональной безопасности стран Центральной Азии нуждаются в сохранении

системной целостности занимаемого ими геополитического пространства, в

котором они существуют с момента укрепления советской власти на южных

границах региона в пределах бывшей Российской империи. Интенсивные контакты

с внешним миром объективно могли привести к дезинтеграции политических и

социальных систем, вновь образованных стран Центральной Азии. С этой точки

зрения, элиты Центральной Азии продолжали рассматривать Афганистан в

качестве буфера, ограждающего их от нежелательного влияния извне.

Исходя из этого, перед Пакистаном встала сложная геополитическая

задача. Необходимо было “прорубить окно” в Центральную Азию. При этом, не

испортив отношений с Центральной Азии, которые, вполне очевидно, были не

готовы отказаться от режима изоляции зоны афганского конфликта, как

наиболее важного фактора региональной безопасности.

Открытие транспортных коридоров в Центральную Азию требовало от

Пакистана обеспечения их безопасности. Для этого было необходимо закончить

гражданскую войну в Афганистане, с тем, чтобы обеспечить приход к власти

авторитетного правительства, способного преодолеть дефрагментацию страны.

После многолетней войны такую задачу можно было решить только военной

силой. Разделение Афганистана и степень разрушения достижений модернизации

и государственных институтов в результате гражданской войны делали

невозможным восстановление единства страны путем простого усиления одной из

военно-политических группировок.[41]

То, что было вполне реальным перед падением прокоммунистического

режима в Кабуле весной 1992 года и сразу после него, стало полностью

невозможным к лету 1994 года. Весной 1992 года усиление партий Пешаварского

альянса в союзе с умеренными пуштунами из просоветской Народно-

демократической партии Афганистана (НДПА) могло бы привести к формированию

в стране единого авторитетного правительства, основанного на доминировании

этнических пуштунов. Это означало бы завершение войны и преемственность

основных государственных институтов и достигнутых результатов модернизации.

Однако воссоздание единого государства Афганистан с доминированием

пуштунов в 1992 году для Исламабада было нежелательным. Так как в этом

случае не обеспечивалось главное условие пакистанской внешней политики в

отношении Афганистана - полная подконтрольность Исламабаду любого

правительства в Кабуле. Тем более, что в 1991 году самый влиятельный

политический деятель Пешаварского альянса, протеже пакистанской армии и

разведки Хекматиар дал основания сомневаться в своей лояльности

пакистанской внешней политике. Во время войны в Персидском заливе Хекматиар

поддержал действия Саддама Хуссейна. В то время, как официальный Исламабад

принял участие в войне на стороне антииракской коалиции, послав в Залив 11

тысяч солдат. Поэтому в апреле 1992 года победа Хекматиара в частности и

Пешаварского альянса, в общем, не отвечала пакистанским геополитическим

интересам.

Придя к осознанию необходимости открытия транспортных коридоров на

север и отдавая себе, отчет в сложности поставленной задачи, Исламабад

начал предпринимать меры для поиска путей решения возникшей проблемы. По

объективным причинам, было невозможно сделать ставку на уже действующую в

Афганистане военно-политическую группировку. Нереально было и прямое

военное вмешательство пакистанской армии для наведения порядка в соседней

стране. В этом случае, можно было увязнуть в Афганистане и наверняка

спровоцировать нежелательную напряженность в отношениях с ННГ Центральной

Азии. Пакистану необходимо было радикальным военным путем решить проблему

войны в Афганистане, обеспечить приход к власти в стране подконтрольного

Исламабаду режима, открыть транспортные коридоры на север и сохранить при

этом дружеские отношения со странами в Центральной Азии.

Поставленная в Исламабаде задача вполне совпадала с концепцией

множественности путей транспортировки природных ресурсов и других грузов из

региона Центральной Азии. Преодоление географической изоляции региона,

например, для Запада означало снижение степени российского влияния на ННГ

Центральной Азии. Для ННГ Центральной Азии новые транспортные коридоры

означали снижение затрат на транспортировку грузов, освоение новых рынков и

уменьшение географической зависимости от России. . В течение последнего

десятилетия США соперничали с Россией, Китаем, европейскими державами и

Японией за политическое влияние в этом ключевом в стратегическом отношении

регионе и за право эксплуатировать самые большие в мире неосвоенные запасы

нефти и газа во вновь образованных центрально-азиатских республиках —

Туркменистане, Казахстане, Узбекистане, Таджикистане и Киргизстане.

Ключом к огромным потенциальным прибылям в Центральной Азии был вопрос

транспортировки — как доставить нефть и газ из этого изолированного,

отсталого и удаленного от морей региона на основные мировые энергетические

рынки. Уже действующие трубопроводы относились к старой советской

транспортной сети, которая шла через Россию. Когда борьба за ресурсы этого

региона обострилась, стали ясны цели США. Они хотели подорвать

экономическую монополию России, в то же самое время добиваясь уверенности в

том, что другие соперники будут исключены из игры. Поэтому трубопроводы

следовало прокладывать через те страны, на которые США могли бы оказывать

существенное политическое влияние, в сферу которого не входят Китай и

Иран.[42]

Центрально-азиатские республики раньше являлись частью Советского

Союза и имели протяженную границу как с Китаем, так и с Ираном. Таким

образом, трубопровод, который исключал бы Россию, Китай и Иран, был

возможен только в двух вариантах. Первым являлся извилистый маршрут от

Каспийского моря через Кавказ по территории Азербайджана и Грузии, а затем

через Турцию. Второй — через Афганистан и Пакистан — был короче, однако

немедленно ставил трудноразрешимые политические вопросы. С кем следовало

вести переговоры в Афганистане и как можно гарантировать политическую

стабильность, необходимую для строительства и обслуживания трубопроводов?

Тогда-то и пригодились талибы. В 1994 году их отряды во главе с муллой

Мохаммадом Омаром пришли в Афганистан. (Кстати, немалую поддержку талибам

оказывали США, которые хотели как можно быстрее воплотить в жизнь газовый

проект.)

4.2 Создание поддержка движения талибан.

Обстоятельства появления в Афганистане нового мощного военно-

политического движения Талибан являются предметом длительного обсуждения.

Нельзя сказать, что Талибан — студенты, или «талибы» из исламских школ

медресе — был просто порождением правительств и интересов капитала.

Внезапное возникновение этого нового движения в 1994 году и стремительность

его роста и успехов являлись результатом двух факторов: во-первых,

социального и политического тупика, который создал готовых к действию

рекрутов, и, во-вторых, внешней помощи финансированием, вооружением и

советниками из Пакистана, Саудовской Аравии и, по всей вероятности, США.

Хотя ряд лидеров Талибана участвовал в организованном США «джихаде»

против Советского Союза, это движение не отпочковалось от других фракций

моджахедов и не было их объединением. Оно опиралось главным образом на

новое поколение тех, кто не был непосредственно замешан в военных событиях

1980-х годов. Оно было враждебно к тому, что оно рассматривало как

продажное правление мелких моджахедских деспотов, которое после падения

Наджибуллы ничего не принесло в жизнь простых афганцев, кроме нищеты. Жизнь

самого этого поколения была изломана войной. Многие из его представителей

выросли в лагерях беженцев в Пакистане и получили элементарное образование

в медресе, которые содержатся различными пакистанскими экстремистскими

партиями исламского толка.

Один автор дает следующее описание положения дел: «Эти парни

составляли мир вне моджахедов, которых я знавал в 1980-е годы — мужчин,

способных подробно излагать свое племенное и родовое происхождение, с

ностальгией вспоминавших свои покинутые хозяйства и долины и рассказывавших

легенды и эпизоды из афганской истории. Эти парни были из поколения,

которое никогда не видело свою страну в мирное время, не видело Афганистан

иначе, как в состоянии войны с захватчиками или войны между своими... Они в

буквальном смысле слова являлись сиротами войны, не имея каких-либо корней

и работы, являясь беспокойными, обездоленными в экономическом смысле и

обладая очень слабым самопознанием...»[43]

«Их простая вера в мессианский, пуританский ислам, который

вдалбливался в них простыми деревенскими муллами, была единственной опорой,

которой они должны были держаться и которая придавала их жизням некоторый

смысл. Неподготовленные ни к чему, даже к традиционным занятиям их предков,

таким как ведение сельского хозяйства, скотоводство или ремесло, они были

тем, что Карл Маркс мог бы назвать люмпен-пролетариатом Афганистана».[44]

Идеология Талибана была смесью идей, которые развивались в качестве

апелляции к этим слоям. С самого начала это движение являлось глубоко

реакционным. Оно обращалось назад в поисках своих социальных решений — к

мифическому прошлому, когда строго соблюдались заповеди пророка Мухаммеда.

Оно было глубоко пропитано злобным антикоммунизмом, который был порожден

жестокостями и репрессиями сменявших друг друга в Кабуле просоветских

режимов, лживо правивших под флагом «социализма».

Подобно «красным кхмерам» в Камбодже, Талибан отражал подозрительность

и враждебность угнетенных деревенских слоев к городской жизни, образованию,

культуре и технике. Его лидеры были полуобразованными деревенскими муллами,

а не исламскими богословами, сведущими в священном писании и религиозных

комментариях. Они были враждебны к другим исламским сектам, в особенности к

шиитам, и по отношению к непуштунским этническим группам. Реакционные

социальные нормы Талибана проистекали столько же из пуштунских племенных

законов Пуштунвали, сколько и из всякой другой исламской традиции.

Постольку, поскольку его идеология имела исламскую основу, это был

«деобандизм» — влиятельное в XIX-ом веке реформистское движение — но в

форме, которая была лишена чего-либо даже отдаленно прогрессивного.

Талибан появился в опустошенном войной Афганистане как вид

клерикального фашизма. Он отражал безысходность и отчаяние лишенных корней

и деклассированных слоев сельской мелкой буржуазии — сыновей мулл, мелких

чиновников, мелких земледельцев и торговцев — которые не могли видеть иной

альтернативы социальным бедствиям, в огромном количестве обрушившихся на

Афганистан, кроме установления диктаторского исламского режима.

Собственная интерпретация Талибаном своего происхождения дает

понимание его ориентированности. В июле 1994 года высший руководитель

Талибана Мухаммад Омар, в то время деревенский мулла, отозвался на просьбу

освободить двух девочек, которые были похищены местным полевым командиром и

изнасилованы. Омар, который сражался в рядах одной из организаций

моджахедов, собрал группу своих сторонников из числа религиозных студентов

местного медресе. Вооруженная несколькими ружьями, эта группа освободила

девочек, захватила этого полевого командира и повесила его на стволе его же

танка.

Вне зависимости от того, насколько правдива эта история, Талибан

изображает себя религиозным «комитетом бдительности», нацеленным на

исправление зла, причиненного простым людям. Его лидеры утверждают, что это

движение, в отличие от организаций моджахедов, не являлось политической

партией и не формировало правительства. Они заявляли, что очищают путь для

истинного исламского управления и на этой основе требовали огромных жертв

от своих новых членов, которые не получали никакой платы, а только оружие и

еду. При создании движения Талибан были использованы объективные

обстоятельства, вызванные революцией в Афганистане и войной против

советского присутствия. Прежде всего, это фактор наличия лагерей афганских

беженцев на территории Северо-западной провинции Пакистана. Система

распределения гуманитарной помощи в лагерях беженцев все годы войны в

Афганистане почти полностью находилась под контролем пакистанских

официальных структур. После падения режима Наджибуллы, новый виток

гражданской войны не дал возможности большей части из почти 3 млн. беженцев

вернуться в Афганистан. Именно из их числа и было в основном организовано

движение Талибан.

Большинство членов движения Талибан не имели устойчивых социальных и

политических связей в Афганистане. Движение было создано для решения

конкретной политической цели - преодоление дефрагментации Афганистана. Для

этой цели были использованы люди, оторвавшиеся от традиционной системы

организации афганского общества. Давление, которое оказывалось на

традиционные структуры и ценности в ходе процессов ускоренной модернизации

в Афганистане, проводимых прокоммунистическим правительством в Кабуле при

поддержке СССР, вызвали массовое разрушение организационных структур,

обеспечивающих функционирование и преемственность традиционных афганских

сообществ. В первую очередь, это касалось общины, семьи, связей с

традиционной элитой. Многие беженцы в эмиграции в Пакистане потеряли

привычные системные связи и ориентиры. Неблагоприятное влияние оказали и

значительные людские потери в ходе многолетней войны в Афганистане. Система

мусульманских школ, функционирующих в лагерях афганских беженцев под

патронажем Пакистана, объединяла в основном “сирот афганской войны”, людей,

почти полностью потерявших традиционные системные ориентиры.

Вопрос заключается даже не в чьем-либо целенаправленном воздействии и

пропаганде на контингент таких школ. В мусульманском обществе для людей,

оторванных от традиционных социальной системы и системы традиционных

ценностей, становится естественным поиск новых ценностей. Самый логичный

способ найти новые ценности в исламском обществе заключается в том, чтобы

обратиться к идее воссоздания первоначальной мусульманской общины времен

пророка Мухаммеда. Именно это и создает условия для появления движений

сторонников “чистого ислама”, отрицающих складывающиеся столетиями

исторические традиционные ценности обычных мусульманских обществ. В том

числе и синтез светского и духовного в управлении мусульманским обществом.

С этой точки зрения, движения афганских моджахедов Хекматиара, Халеса,

Сайафа, Наби Мохаммади и других с 1979 по 1992 гг. боролись против того

влияния, которое ускоренная модернизация, проводимая прокоммунистическим

правительством в Кабуле, оказывает на традиционный образ жизни

мусульманского общества. Они стремились восстановить ситуацию, которая

существовала до начала процесса модернизации. Объективно, это означало их

борьбу против модернизации по советским образцам, что в условиях

Афганистана привело к войне против результатов модернизации в целом. В то

же время, указанные лидеры боролись за то, чтобы занять свое место в

традиционной системе организации афганского общества и государства

Афганистан. Соответственно, классические движения моджахедов не подвергали

сомнению принципы организации афганского общества на основе компромисса

светских и духовных начал в управлении им.[45]

Таким образом, Пакистан, где вполне четко действовала обычная практика

синтеза светских и духовных начал в управлении мусульманским обществом,

способствовал созданию политической организации, основанной на идеологии

“чистого ислама”, стремящейся восстановить в Афганистане принципы

организации первоначальной мусульманской общины.

Сторонники “чистого ислама”, в других ситуациях их часто называют

“ваххабитами”, выступая против синтеза светских и духовных начал в

управлении мусульманским обществом, в первую очередь, вступают в

конфронтацию с традиционной элитой обычного мусульманского общества,

включая в их число и представителей классического “улама” - мусульманского

“духовенства”. Поэтому естественно, что во всех мусульманских обществах,

где движения сторонников “чистого ислама” становятся серьезной политической

силой, в первую очередь происходит тяжелый конфликт между “традиционной

элитой” в разных формах ее проявления и приверженцами идей “чистого

ислама”.

Такой конфликт и составлял основу первоначальной резкой оппозиции со

стороны классических партий моджахедов политическим устремлениям движения

Талибан. Это же и объясняет демонстративно жестокие меры со стороны талибов

в отношении представителей традиционной афганской элиты. Так, 12 марта 1995

года талибами был убит лидер партии шиитов-хазарейцев Хезбе и-Вахдат Абдула

Али Мазари, а 26 сентября 1996 года после взятия Кабула позорным для

афганца способом через повешение был казнен бывший президент страны

Наджибулла.

Эти меры носили ярко выраженный демонстративный характер и были

призваны шокировать общественное мнение страны. Особенно шла вразрез с

классическими пуштунскими традициями публичная казнь бывшего президента

Наджибуллы. В Афганистане пуштунские традиции предполагали высокую степень

автономности пуштунских племен и общин. Своеобразная пуштунская

“демократия” строилась на балансе интересов племенных вождей, племен,

общин. При этом отношения регулировались согласно традиции, включавшей в

первую очередь институт джирги - “эгалитарного социально-политического

регулятора существования пуштунских племен”.[46]

Согласно пуштунской традиции “вождь племени достаточно ограничен в

своих возможностях наказания соплеменников - это сфера действий традиции

(бадала, джирга). Любая попытка наказания соплеменника со стороны вождя

вызывает более или менее адекватную реакцию со стороны рода, член или члены

которого этому нак азанию подверглись, в отношении вождя и его рода”.[47]

Талибы продемонстрировали неуважение к классической пуштунской

традиции, казнив Наджибуллу, несмотря на то, что он являлся представителем

традиционной элиты влиятельного пуштунского племени ахмедзаи. Тем самым,

противопоставив идеи создания в Афганистане общества “чистого ислама”,

построенного на канонах классической мусульманской общины, системе

организации традиционного афганского общества.

В связи с этим представляет интерес принцип комплектования движения

Талибан. В основном, в политическом руководстве движения Талибан были

собраны люди, не входящие в систему традиционной элиты афганского общества.

На момент появления движения Талибан на афганской политической сцене осенью

1994 года, большинство его политических и военных руководителей были

неизвестны афганскому общественному мнению. Политическому руководителю

движения Талибан Моххамад Омару Ахунзада осенью 1994 года шел 31-й год. Во

время войны против прокоммунистического режима в Кабуле и советского

присутствия в Афганистане он являлся полевым командиром небольшого отряда

моджахедов, принадлежащего к партии Наби Мохаммади из состава Пешаварского

альянса. “Большинство командиров талибов имеют вымышленные имена. Настоящее

имя муллы Борджана, одного из основателей движения, погибшего за два дня до

взятия Кабула, - туран (капитан) Абдул Рахман. Бывший слушатель военного

университета в Кабуле, этот житель Кандагара участвовал в дворцовом

перевороте Хафизуллы Амина в сентябре 1979 г. Он покинул Кабул в декабре,

когда советские войска свергли Амина. В Пакистане он присоединился к

движению Наби Мохаммади “Харакате инкилабе ислами”.

Другие не участвовали в сопротивлении. Шах Сарвар был ответственным

работником разведывательного подразделения под российским командованием

возле Сароби; теперь у талибов он командует артиллерийскими батареями к

северу от Кабула. Мухаммед Акбар, бывший чиновник департамента ХАД,

секретной коммунистической полиции, выполняет те же функции при новом

режиме. Генерал Мохаммад Джилани тоже присоединился к движению талибов

после взятия Кандагара и был назначен командующим ПВО. Он оставался в

афганской коммунистической армии вплоть до 1992 г.”.[48]

Все бывшие деятели кабульского коммунистического режима в движении

Талибан относятся к фракции Хальк (Народ) Народно-демократической партии

Афганистана. В то время, как большинство сторонников другой фракции Парчам

(Знамя) после падения режима Наджибуллы нашли убежище на Севере Афганистана

у генерала Дустума. Противоречия между двумя фракциями в НДПА не один раз

приводили к потрясениям в новейшей политической истории Афганистана.

Переворот Хафизуллы Амина в сентябре 1979 года привел к репрессиям со

стороны халькистов в отношении парчамистов. Ввод советских войск в декабре

1979 года обеспечил доминирование фракции Парчам во главе с Бабраком

Кармалем в руководстве кабульского режима. Однако после 1992 года

внутрипартийные противоречия в отношениях между двумя фракциями во многом

потеряли смысл. Казнь Наджибуллы объективно нельзя рассматривать как акция

халькистов против парчамистов. Это было политическое действие нового

общественно-политического движения, направле нное против традиционной

системы организации афганского общества.

Преобладание бывших приверженцев фракции Хальк из НДПА и неизвестных

до этого на афганской политической сцене лиц в руководстве движения

Талибан, вроде лидера движения Мохаммада Омара, полностью находилось в

рамках стоящей перед Исламабадом тактической задачи по обеспечению полной

подконтрольности того афганского политического движения, которое было

призвано решать насущные проблемы пакистанской политики в Афганистане.

Халькисты обеспечивали в движении Талибан организационные начала,

основанные на почти партийной дисциплине и, одновременно, на первом этапе

находились в зависимости от Пакистана, который дал им возможность в 1994

году вернуться на афганскую политическую сцену.

С этой точки зрения можно было предположить, что движение Талибан,

сформированное из людей, в силу разных причин, не имеющих устойчивых связей

в афганском обществе, сможет при поддержке Пакистана выполнить задачу

наведения порядка в Афганистане, преодоления его дефрагментации и открытия

транспортных коридоров в регион Центральной Азии. При этом сохранит

лояльность основным целям пакистанской политики.[49]

Поскольку движение Талибан придерживалось идей “чистого ислама”,

подразумевавших переустройство афганского общества по модели организации

первоначальной мусульманской общины без последовавших в дальнейшем

идеологических и системных наслоений, то внутри движения активное значение

придавалось духовному началу в его организации и управлении. Это наглядно

демонстрирует использование духовных обозначений при осуществлении функций

управления, как внутри движения Талибан, так и контролируемых им

территориях. Почти все руководители движения Талибан носят духовные звания,

хотя не для всех право носить его является легитимным. В состав Большой

Шуры - высшего органа власти движения Талибан входят примерно 50 человек.

Кроме самого Мохаммада Омара, духовного лидера движения Талибан, “в состав

Большой Шуры входят: мулла Хасан (губернатор провинции Кандагар), мулла

Эхсанулла, командующий Северным кабульским фронтом, мулла Аббас (мэр

Кандагара), мулла Гаус, мулла М. Раббани, мулла Мышр, мулла Мутаки”.[50]

Духовные звания у руководителей движения Талибан, даже у выполняющих

вполне светские функции, такие как командующий фронтом или министр

иностранных дел, призваны подчеркнуть приоритет духовного начала в

управлении мусульманским обществом. Тем самым, движение Талибан сделало

заявку о стремлении вернуться к принципам организации первоначальной

мусульманской общины, когда руководство общины выполняло сразу обе функции

управления - светскую и духовную.

Совершенно очевидно, что без прямой военной и материальной поддержки

извне со стороны Пакистана, движение Талибан не могло оформиться сразу в

мощную военно-политическую организацию. Отчетливое противопоставление идей

“чистого ислама” структурам и ценностям традиционного афганского общества

должно было неизбежно привести движение Талибан к затяжной изнурительной

борьбе с традиционной элитой, выступающей за неизменность принципов

организации афганского общества на основе компромисса светских и духовных

начал в управлении им.

Движение Талибан, выступая за возврат к ценностям первоначальной

мусульманской общины, фактически отвергает право традиционной элиты на

легитимность ее управления в афганском обществе. Однако, слабость

традиционной афганской элиты, вследствие попыток модернизации, предпринятой

коммунистическим режимом в Кабуле, многолетней войны в Афганистане, а также

разрушение в ходе событий 1992-94 годов основ централизованного афганского

государства сделали возможным быстрый успех движения Талибан.

Однако всегда существовала весьма значительная пропасть между этим

имиджем и действительностью. Если Талибан должен быть чем-то большим, чем

группой вооруженных религиозных фанатиков, участвующих в скоротечных боевых

столкновениях, то это движение нуждается в большом количестве денег, оружия

и снаряжения, а также в значительных технических и военных знаниях — ничего

этого нельзя было получить от его лишенных средств новых членов.

С самого начала наиболее известным покровителем Талибана являлся

Пакистан. Могущественная разведслужба Пакистана Intersevices Intelligence

(ISI), которая была главным каналом для передачи денег, оружия и

специальных знаний из США группам моджахедов в течение 1980-х годов, была

глубоко вовлечена в афганскую политическую жизнь. В 1994 году правительство

Беназир Бхутто провело переговоры с аргентинской компанией Bridas, однако

это не приблизило очистку пути [для предполагаемого трубопровода] через

южный Афганистан. Главный ставленник Пакистана Хекматиар увяз в борьбе за

Кабул и вряд ли был способен обеспечить решение этой задачи.

В поисках альтернативы министр внутренних дел правительства Бхутто

Насирулла Бабар натолкнулся на идею использования Талибана. В сентябре 1994

года он организовал команду топографов и офицеров ISI, чтобы исследовать

дорогу через Кандагар и Герат до Туркменистана. В следующем месяце Бхутто

совершила полет в Туркменистан, где она получила поддержку двух ключевых

военачальников — Рашида Дустума, который контролировал территорию

Афганистана около туркменской границы, и Исмаил Хана, который правил

Гератом. С целью привлечь международную финансовую поддержку, Пакистан

также организовал полеты ряда иностранных дипломатов, пребывавших в

Исламабаде, в Кандагар и Герат.

Обеспечив мероприятия по поддержке своего плана, министр внутренних

дел Бабар организовал конвой из 30 военных грузовиков, которыми управляли

бывшие военные водители под командой старшего офицера ISI и под охраной

боевиков Талибана. Эти грузовики отправились в путь 29 октября 1994 года,

и, когда дорога блокировалась, соответствующим образом разбирались с

вооруженными формированиями. К 5 ноября Талибан не только очистил дорогу,

но и с минимальными боями установил контроль над Кандагаром.[51]

В течение следующих трех месяцев Талибан установил контроль над 12 из

31 провинциями Афганистана. По меньшей мере несколько из его «побед» были

обеспечены внушительными взятками местным командирам вооруженных

формирований. После ряда вынужденных военных отступлений в середине 1995

года Талибан с помощью Пакистана перевооружился и реорганизовался и в

сентябре 1995 года вошел в Герат, надежно очистив дорогу от Пакистана до

Центральной Азии. В следующем месяце Unocal подписала с Туркменистаном свой

договор о строительстве трубопровода.

Пакистан всегда избегал оказывать какую-либо прямую поддержку

Талибану, однако существование этих отношений является секретом полишинеля.

Талибан имеет тесные связи с Jamiat-e-Ulema Islam (JUI), расположенной в

Пакистане исламской экстремистской партией, которая содержит свои

собственные медресе в приграничных областях с Афганистаном. JUI обеспечила

Талибан большим числом новых членов из своих школ, а также каналом связи с

высшими эшелонами пакистанской военщины и ISI.

Самым выразительным признаком внешнего вмешательства являлся военный

успех Талибана. Менее чем за один год он вырос из горстки студентов в

хорошо организованную военизированную группировку, которая могла выставить

более 20 тысяч бойцов, снабженных танками, артиллерией и поддержкой с

воздуха, и контролирующих многие районы южного и западного Афганистана.

Как заметил один автор: «Немыслимо также, что,сила, составленная

главным образом из бывших партизан и студентов-непрофессионалов, могла бы

действовать с такой степенью мастерства и организации, которую Талибан

показывал почти с самого начала своих действий. Хотя среди его членов,

несомненно, были бывшие представители афганских вооруженных сил, скорость и

искушенность, с которыми проводились их наступательных операции, а также

качество таких элементов, как их средства сообщения, бомбометание с воздуха

и артиллерийская стрельба, приводят к неизбежному заключению, что они

должны быть многим обязаны пакистанскому военному присутствию или, по

крайней мере, профессиональной поддержке».[52]

Пакистан являлся не единственным источником помощи. Саудовская Аравия

также обеспечивала существенную финансовую и материальную помощь. Вскоре

после того, как Талибан установил контроль над Кандагаром, глава JUI

Мавлана Фазлур Рехман (Rehman) начал организовывать «охотничьи туры» для

членов королевских семей из Саудовской аравии и государств Персидского

залива. К середине 1996 года Саудовская Аравия посылала деньги,

транспортные средства и горючее для поддержки наступления Талибана на

Кабул. Причин было две. В политическом плане фундаменталистская идеология

Талибана была близка вахаббизму саудитов. Она была враждебна секте шиитов

и, значит, главному региональному конкуренту Эр-Риада — Ирану. На более

прозаическом уровне саудовская нефтяная компания Delta Oil являлась

партнером Unocal в предполагаемом строительстве трубопровода и связывала

свои надежды с победой Талибана, что позволило бы ей приступить к

осуществлению этого проекта.

Наиболее распространенная версия гласит, что движение Талибан было

создано на территории Пакистана с подачи пакистанского руководства из числа

студентов религиозных школ, расположенных в лагерях афганских беженцев. “По

признанию бывшего начальника генштаба Пакистана генерала Мирзы Аслам Бега,

цепь таких медресе с контингентом прошедших специальную подготовку талибами

была создана Пакистаном и США как “религиозно-идеологический пояс вдоль

афганско-пакистанской границы для поддержки боевого духа моджахедов””.[53]

Известен и формальный повод появления движения Талибан на афганской

политической сцене. “Один из крупнейших пакистанских бизнесменов, муж

Беназир Бхутто (в 1994 г. премьер-министра Пакистана - прим. авт.),

снарядил первый пробный торговый караван в Среднюю Азию через Афганистан, и

караван этот был разграблен афганскими моджахедами”.[54]

Вскоре после этого отряды движения Талибан в 1994 году развернули

наступление на южные районы Афганистана, контролируемые многочисленными

самостоятельными полевыми командирами моджахедов, в основном этнических

пуштунов. Сравнительно быстро сломив сопротивление локальных полевых

командиров, талибы заняли г. Кандагар, и большую часть южных районов

Страницы: 1, 2, 3, 4