Григорий Александрович - князь Потемкин-Таврический

Григорий Александрович - князь Потемкин-Таврический

расходящийся с приведенными выше сведениями о нем «Он был приятного вида

при посредственном воспитании и способностях ума, однако ж ловок,

расторопен, любил богато одеваться. Пристроил его к императрице якобы не

Потемкин, а Григорий Орлов, решивший таким образом отомстить своему недругу

Тучков не подтверждал сведений о том, что Зорич спустил все свое состояние

за карточным столом Не отрицая того, что Зорич был заядлым картежником,

мемуарист считал причиной его разорения нерасчетливую благотворительность В

Шклове был учрежден кадетский корпус на 400 человек из небогатых дворян

Зорич выстроил для него огромное здание, выпускникам давал от себя мундир,

офицерский экипаж, деньги на проезд к месту службы и 100 рублей на расходы

Дорого стоили Семену Гавриловичу и прочие его филантропические затеи

бесплатная больница, театр, вспомоществования многочисленной родне и

открытый стол [9]

Сменивший Зорича Иван Николаевич Корсаков тоже пользовался фавором

недолго, причем по собственной оплошности по свидетельству К Масона, «Екате

рина лично застала его на своей кровати державшим в своих объятиях

прелестную графиню Брюс, ее фрейлину и доверенное лицо. Она удалилась в

оцепенении и не пожелала видеть ни своего любовника, ни свою подругу»

.Корсаков удалился в Москву, где продолжал распутствовать. Щербатов

отметил, что он «приумножил бесстыдство любострастия в женах», вступив в

связь с графиней Е П Строгановой, урожденной княгиней Трубецкой. [10]

Косвенное подтверждение случившемуся находим в письме Екатерины к

Гримму от марта 1785 года, в котором она сообщала о смерти графини Брюс

«Нельзя не пожалеть о ней всякому, кто знал ее близко, потому что она

стоила того, чтобы ее любили, лет шесть или семь тому назад это огорчило бы

меня еще более, но с тех пор мы несколько более прежнего поотдалились одна

от другой ».[11] Кажется, это единственный фаворит, чьи услуги императрица

не оплатила пожалованиями

Последним из калифов на час был Александр Петрович Ермолов Любопытные

сведения о его фаворе сообщает М М Щербатов Оказывается, императрица

готовила из него «ученика» и фаворита с младых ногтей еще в 1767 году

Екатерина, возвращаясь из путешествия по Волге в Москву, остановилась в

доме прапорщика Петра Леонтьевича Ермолова, где ей приглянулся

тринадцатилетний сын его Александр Обняв его и поцеловав, Екатерина сказала

«Поздравляю тебя, дружок, с чином капрала конной гвардии» — и взяла его в

Петербург Долго Екатерина пестовала Ермолова — фаворитом он стал в 31 год,

но чем-то не угодил ей и был отставлен «Он не понравился, однако, Потемкину

прежде, чем перестал нравиться Екатерине», — записал Масон Это была, надо

полагать, ничем не примечательная личность, ибо о нем, как и о

Васильчикове, отозвался кратко, но выразительно «Не успел сделать

ничего».[12]

В промежутке между фавором Зорича и Ермолова «в случае» оказался

Александр Дмитриевич Ланской, самый несчастный из фаворитов, скончавшийся

«при исполнении служебных обязанностей».

Глава V.

Смерть князя-куколки

Об этой истории впервые упомянул Пушкин в «Замечаниях о бунте»,

представленных императору Николаю I в 1835 году.

«Князь Голицын, нанесший первый удар Пугачеву, был молодой человек и

красавец. Императрица заметила его в Москве на бале (в 1775) и сказала: как

он хорош! настоящая куколка. Это слово его погубило. Шепелев (впоследствии

женатый на одной из племянниц Потемкина) вызвал Голицына на поединок и

заколол его, сказывают, «изменнически». Молва обвиняла Потемкина».

Генерал-майор князь Петр Михайлович Голицын был среди наиболее

отличившихся в борьбе с пугачевцами. Его победа 22 марта 1774 года под

крепостью Татищевой привела к разгрому армии самозванца и снятию блокады с

губернского города Оренбурга. Пережившие шестимесячную осаду оренбуржцы

называли князя своим спасителем.

Поведав о роли Потемкина в гибели Голицына, Пушкин бросил на

Светлейшего тень. Сделал он это довольно осторожно, но все же обязан был

проверить ходивший по Москве слух.. Не составляло большого труда посмотреть

в Донском монастыре надгробие П. М. Голицына. Из эпитафии, кончавшейся

словами «Благополучие человека не состоит ни в животе, ни в смерти, но в

том, чтоб жить и умереть со славою», можно было узнать, что несчастливый

князь родился 15 декабря 1738 года. Следовательно, был годом старше

Потемкина. Видавший виды 36-летний генерал, к тому же вдовец, не

соответствовал образу молодого соперника всесильного Потемкина. Пушкин

этого не знал.

Не знал он и того, что императрица заметила «князя-куколку» не на

балу, а на официальном приеме. Приехав из Петербурга в Москву вместе с

Потемкиным (находившимся при ней безотлучно), Екатерина остановилась

сначала в селе Всехсвятском. Здесь 23 января 1775 года она дала прием

генералитету. Как сообщает Камер-фурьерский церемониальный журнал,

отмечавший официальные события при дворе, «во внутренние комнаты по

Высочайшему повелению позван был генерал-майор князь Петр Михайлович

Голицын, на которого Ее Императорское Величество соизволила возложить орден

святого Александра Невского». Том журнала за 1775 год был издан в 1874

году. Пушкин читать его не мог. Зато люди, читавшие Пушкина, приняли

легенду на веру

В 1864 году основатель и издатель журнала «Русский архив» П. И.

Бартенев, обожавший великую государыню, опубликовал письма императрицы

московскому обер-полицмейстеру Н. П. Архарову. «Николай Петрович, —

говорилось в первом письме. — Князь Петр Михайлович Голицын просит у меня

сатисфакцию на майора Лаврова, и как сей человек вам отдан, то не

освободите его прежде моего приезда; но как судить можно по его поступкам,

что он сумасшедший, то дозволяю вам его отдать на Рязанское подворье, о чем

Генерал-Прокурору можете дать знать. Пребываю доброжелательна.

Екатерина. Ераполча. 17ч. 1775 г. Завтра к вечеру буду в городе[13].

В примечаниях к письму Бартенев сообщил, что Ераполча (Ярополец) —

большое поместье графа 3. Г. Чернышева в Волоколамском уезде, в 115 верстах

от Москвы; что на Рязанском подворье, в начале Мясницкой улицы, содержались

лица, находившиеся под следствием. О князе П. М. Голицыне было сказано, что

он «только что прославился тем, что нанес первый решительный удар по

Пугачеву. Он известен также своею красотою и несчастною кончиною на

поединке с Петром Амплеевичем Шепелевым, который потом женился на одной из

девиц Энгельгардт, племяннице князя Потемкина. Какую он имел ссору с

майором Лавровым, мы не знаем».

Бартенев осторожнее Пушкина. Он совсем опустил слова о том, что

Голицын был заколот, «сказывают, изменнически» и что «молва обвиняла

Потемкина». Можно только удивляться, как талантливый исследователь (а

Бартеневу в это же время стало известно о венчании Екатерины II с

Потемкиным) не заметил в словах императрицы Архарову важного указания.

выводящего к истине. Ссора Голицына с Лавровым настолько серьезна, что

привлекла внимание обер-полицмейстера, генерал-прокурора и самой

государыни. Бартенева подвела неправильная датировка письма. Он отнес его к

январю 1775 года и ошибся. 17 января Екатерина со свитой находилась в

Новгороде, направляясь из Петербурга в Москву А вот 15 сентября того же

года государыня вместе с Потемкиным навестила графа Захара Григорьевича

Чернышева в его роскошном имении Ярополец. На другой день она совершила

«шествие чрез с. Ярополч, в дом Его Высокопревосходительства генерал-аншефа

и кавалера Александра Артемьевича Загряжского». Почтенный генерал был

родственником матери Потемкина. По просьбе своего тайного мужа императрица

оказала Загряжскому великую честь. 17 сентября она покинула «Ераполчу» и на

другой день вечером, как и обещала Архарову, вернулась в Москву

Вывод напрашивается сам собою: майор Лавров не последнее лицо в

истории «князя-куколки», умершего 11 ноября 1775 года.

В 1865 году М. Н. Лонгинов, блестящий знаток екатерининского времени,

издал свой перевод сочинения саксонского дипломата Георга фон Гельбига

«Случайные люди в России». Гельбиг служил в Петербурге в последние годы

царствования Екатерины II. Императрица даже хлопотала через барона Гримма

об отзыве Гельбига из России за его, с позволения сказать, занятия русской

историей. Автор первой научной биографии Потемкина А. Г. Брикнер, разбирая

«труд» Гельбига о князе Таврическом, писал: «Автор далеко не

беспристрастен. Он сильно предубежден против императрицы и ее друга и

сотрудника. Так как главным источником при составлении сочинения Гельбига

служили сплетни в среде иностранных дипломатов, то нужно пользоваться этим

трудом с крайней осторожностью. Местами встречаются фактические неточности

и промахи. Тон раздражения, в котором i сверится о Потемкине, придает этим

статьям Гельбига характер памфлета или, по крайней мере, скорее

публицистического, нежели серьезно-исторического труда».

Разберем только одну из заметок Гельбига. Она посвящена Дмитрию

Андреевичу Шепелеву, ставшему при Елизавете Петровне обер-гофмаршалом

(главным распорядителем при императорском дворе). Саксонец утверждает, что

этот Шепелев был сыном русского простолюдина и начинал свою карьеру

смазчиком колес придворных карет. Петр I якобы заметил его и в 1716 году

сделал своим дорожным маршалом. «Шепелева все ненавидели за его грубость, —

безапелляционно заявляет Гельбиг. — Его сын, майор гвардии, на которого

рассчитывали мятежники в день восшествия на престол Екатерины II и который

по ошибке не явился вовремя, первый почувствовал на себе верховную власть

новой императрицы. Он был арестован и уже не скоро мог опять добиться

милости государыни. Сын его женился на племяннице кн. Потемкина-

Таврического, урожденной Энгельгардт. Уже это одно доказывает, что молодой

Шепелев имел значительный чин и немалое состояние...»

Лонгинов вынужден поправлять Гельбига на каждом шагу: у Д. А. Шепелева

не было сына. Речь может идти о его племяннике Амплее Степановиче. Не

удалось отыскать сведений о майоре гвардии Шепелеве, якобы арестованном в

самый день восшествия Екатерины II на престол. Зато о Шепелеве, женатом на

племяннице Потемкина, Лонгинов разразился целой статьей[14].

Маленькая история, осторожно рассказанная Пушкиным, разрослась у

Лонгинова до невероятных размеров, хотя никаких новых данных о поединке он

не привел.

Отметим важную подробность: ненавидевший Потемкина Гельбиг знает о

женитьбе Шепелева на племяннице князя Таврического, но ничего не говорит об

убийстве князя Голицына. Очевидно, легенда о «злодействе Шепелева» еще не

сложилась к тому времени, когда Гельбиг впервые выпустил в свет свою книжку

(1809). Вот бы Лонгинову и заняться этим, но он предпочел выдумать

подробности козней Потемкина против «князя-куколки».

Измышления Лонгинова подверглись справедливой критике. В 1867 году

Бартенев предоставил страницы «Русского архива» некоему Дмоховскому,

приславшему «Заметки о роде Шепелевых».

Дмоховский приводит замечательные подробности: «Амплей Степанович

Шепелев, отец Петра, женившегося на Энгельгардт, был сам женат на графине

Матвеевой, принадлежавшей, как известно, к знаменитому роду». Лонгинов «не

заметил», что «готовый на злодейство ради разных выгод и покровительства»

Петр Амплеевич Шепелев был правнуком знаменитого государственного деятеля и

дипломата боярина Артамона Сергеевича Матвеева. Царь-преобразователь

пожаловал сыну Матвеева Андрею Артамоновичу графский титул. На дочери

последнего император женил своего любимца Александра Румянцева.

Следовательно, фельдмаршал Румянцев-Задунайский приходился «злодею»

Шепелеву двоюродным братом!

Этот факт не оставляет камня на камне от легенды о причастности к

«злодейству» Потемкина. После смерти «князя-куколки» прошло четыре года.

Племянница Потемкина стала госпожой Измайловой и, лишь овдовев, вышла замуж

за Шепелева.

В 1901 году во Франции были изданы дневники барона Мари Даниеля Бурре

де Корберона, где сообщалось, что князь Голицын был заколот на дуэли не

Шепелевым, а другим офицером.

Корберон (тогда еще маркиз) прибыл в Москву летом 1775 года на

должность поверенного в делах. Под 13/24 ноября 1775 года он записал:

«Обедал я у графа Ласси, а вечером был у князя Волконского. Это отец

невесты того князя Голицына, который был убит неким Лавровым и которого

завтра хоронят[15]. История весьма запутанная и необыкновенная. Несколько

времени тому назад князь Голицын ударил палкой офицера Шепелева. Тот

оставался спокоен, но через несколько месяцев покинул полк, в котором

служил, и, приехав в дом князя Голицына в Москве, потребовал у него

удовлетворения и тут же дал ему пощечину. Князь велел его вывести, и дело

как будто этим кончилось. Все были удивлены тем, что князь Голицын не

захотел драться. Но он возражал, что ему не подобает выходить на поединок

со своим подчиненным.

Наряжен суд. Шепелеву ведено оставить двор, а Голицыну выходить в

отставку. Пущен был слух, что князь Голицын будет драться с Лавровым,

который якобы настроил Шепелева. Лавров обратился к нему с вопросом: с

какой стати он про него это выдумал? Князь резко отвечал ему и вызвал его

драться на пистолетах. Но на месте поединка пистолеты заряжаемы были

медленно, и Лавров, пользуясь этим, стал оправдываться и отрицать все, в

чем его обвинял князь Голицын, который раздраженный замечаниями напал на

своего противника со шпагою в руке. Лавров также нанес ему две раны шпагою,

от которых он умер через несколько времени».

Корберон получил сведения из первых рук и уловил главное: и о каком

изменническом убийстве нет и речи. Голицын стал жертвой собственной

грубости и вспыльчивого нрава.

Именно о ссоре Голицына с Лавровым императрица писала Архарову за два

месяца до поединка. Поначалу государыня сочла Лаврова сумасшедшим, но

вскоре ее мнение изменилось. «Прочитав допрос майора Лаврова и сличая оный

с письмом Ген[ерал]-Пор[учика] Кн[язя] Голицына, — писала Екатерина

Потемкину, — нахожу я тут разнствующие обстоятельства. Признаюсь, что вина

Лаврова уменьшается в моих глазах, ибо Лавров, пришел в дом Князя Голицына

с тем, чтоб требовать за старую обиду, офицерской чести противную,

сатисфакцию, не изъясняя, однако, какую, и быв отозван в другую комнату,

получил от Князя отпирательства, слова и побои горше прежних: вместо

удовольствия и удовлетворения был посажен в погреб, потом в избу и,

наконец, в полицию, где и теперь сидит под строгим арестом». Письмо не

датировано. Его следует отнести ко времени возвращения Екатерины в Москву —

после 18 сентября 1775 года.

В РГАДе (Российский государственный архив древних актов) сохранил

допроса Ф. Лаврова.

«Отставной секунд-майор Федор Лавров спрашивай и показал. С начала

моей службы находился я в кадецком корпусе, из которого в 1767 году выпущен

в офицеры, и определен карнетом в Санкт-Петербургский карабинерный полк, в

коем и находился по 1768 год, когда в там полку был полковникам (который

ныне генерал-поручик и кавалер) князь Петр Михайлович Голицын, и в Санкт-

Петербурге во время полкового строя означенным полковником князем Голицыным

ударен я, Лавров, был палкою, после чего, не могши быть у него более в

команде, просился я в другой полк и написан был в Новогородский

карабинерный в бытность полковника князя Волконского. И с того времени

положил намерение искать с ним свидание, надеясь при том должного от него

признания, для чего и отпросился у Главнокомандующего генерала Князь

Михаила Никитича Волконского на дватцатъ на девять дней, в кое время писал

к нему письмо, но ответу на оное не имел. После ж, находясь с ним всегда

розно, кроме Ченстоховской крепости, где он, князь Голицын, был корпусной

командир, не имел случая изъяснитца. Ныне ж в проезд мой чрез Москву и

остановясь для нужды, кою имел я по банковой канторе, узнав, что он, князь

Голицын, в Москве, разсудил от него, следуя давно положенному намерению,

взять удовольствие моей обиды, и потому 15 числа сего месяца поехал я в дом

к нему и по приезде моем начал тем, что я тот Лавров, кой был некогда в ево

палку, и надеюсь, что Вашему Сиятельству не трудно узнать притчину моего

приезда. Он, взяв меня за руку, повел в особливый покой, где, кроме нас

двух, никого не было, и на вопрос ево, чтоб я говорил, какая нужда,

ответствовал, что он должен мне тем безчес-тием, кое причинил мне ударам

палкою, и требовал от него, чем он может за cue удовольствовать. Но в ответ

получил, что я повеса и что я пришел с ним в дам ево дратца, и, толкнув

меня в грудь, принимался за лацкан. В cue время почел себя должным

защищаться по возможности и отвечал ему тем же После чего один другова

вывели ис того покоя, держав за волосы, где первое было от него, князя

Голицына, слово, чтоб меня как бешенова били, по которому приказу в сей

комнате находящиеся офицеры и другие, кто был, не выключая и ево лакеев,

бросились ко мне и оттащил и меня за косу, а другие держали за руки, и в то

время уже я должен был уступить силе, будучи один Тогда ж не упустил князь

Голицын покуситца ударить меня в щоку, когда за руки меня несколько людей

держали, а за косу держал лакей ево Я, по счастию имея на то время одни

только ноги вольными, от того избавился чрез удар ево по брюху, после чего

и избавляться надлежало мне одним необычайным криком, по которому уже и

кричал князь Голицын: не бей ево, отвести надобно тебя к Князь Михаиле

Никитичу.

Я охотно был готов куда б ни было, только б мог избавиться от такова

насильства. Потом было послал он к господину полицмейстеру, но и то, не

знаю почему, отменил, а, приказав отнять мою шпагу и втащить в находящийся

против даму ево погреб, где и заперт я был больше получаса, а в отъезд ево

к Князю Волконскому я уже переведен был в избу, а ис той в другую, откудова

отвезен был майором от полиции к господину бригадиру Архарову, который,

уповательно по повелению, отослал меня под караул в полицию. В протчем

чистосердечно с клятвою утверждаю, что, кроме собственной моей выше

объявленной претензии, не имел и никем подвигнут не был и в сем допросе

показал сущую правду, К сему допросу отставной секунд майор Федор Степанов

сын Лавров руку приложил»

Поражает смелость Лаврова. Он не мог не знать, что Петр Голицын

недавно получил чин генерал-поручика и собирается жениться на дочери

московского главнокомандующего. Не случайно, что сразу после драки с

Лавровым Голицын по совету родственников и друзей подал прошение на

высочайшее имя, рассчитывая на благоприятное решение без суда и огласки. Но

государыня не стала на сторону сильного и приказала получить от него

объяснения.

«Записка для памяти, — так начинает свои оправдания «князь-куколка». —

По Всемилостивейшей отменной Ея Императорского Величества ко мне милости

показан мне был допрос отставного секунд-майора Лаврова. Я, читая, нашол

оной ложью наполнен. Того ради сим изъясняю, каким образам дело cue

происходило: 1) показал он, что, будучи в моем палку офицерам, во время

онаго палку в конном строю его ударил я палкою. То неправда, ибо я никогда

из себя так не выходил, чтобы непристойным штрафам офицера наказывать, а

как он худой офицер, часто репремендован был, и, сколько мне помнится,

будучи в строю, я замахнулся на него шпагою. 2) Упоминает он, что ко мне

письмо писал. Я никакого письма от него не получал и чрез восемь лет

никакой жалобы от него не слыхал, хотя во все продолжение моей службы при

войсках в Польше, как и он тут же находился, в карабинерном Новогородском

полку. 3) Наконец, он, Лавров, изъясняет в своем допросе, что, пришед ко

мне в дом, объявил, что он тот Лавров, который некогда был в моем полку

офицером и надеется, что нетрудно мне узнать притчину ево ко мне приезду. И

то он сказал неправду, а он, взошед ко мне в комнату, сказал, что имеет со

мною нужду переговорить о старых делах. Я ево отвел в другую горницу и, быв

с ним один на едине, стал он мне говорить об своей мнимой обиде, я не успел

еще зделатъ никакова размышления и со удивлением глядя на нево, а он, не

дождавшись от меня никакого ответа, кинувшись на меня, ухватил за горло. Я,

видев столь дерзкого человека противу себя, ударил правою рукою ево в шоку,

а левою, схватя его за волосы, отдернул ево от себя. Между тем, офицеры,

находящиеся в другой комнате, услышали стук, взошли и взяли ево. Все cue

происшествие происходило по утру, будучи я не одет. А что он пишет, будто

бы я выговаривал предстоящим офицерам, чтоб его били, как бешенова, я того

не говаривал. Напротив того, офицерам приказывал, когда они его держали,

чтобы не били, а после приказал его арестовать. В протчем показании от него

были все ложны, а только было, как выше от меня изъяснено».

Сбивчивый тон записки вызвал у государыни недоверие. Она поделилась

сомнениями с Потемкиным. Тот отнюдь не собирался мстить своему мнимому

сопернику Голицыну, а, напротив, стремился предать Лаврова суду.

8 октября 1775 года вице-президент Военной коллегии Потемкин подал на

Высочайшее имя доклад. Три генерал-фельдмаршала (К. Г. Разумовский, П. А.

Румянцев и 3. Г. Чернышев) и три полных генерала (вице-президент

Адмиралтейств-коллегий И. Г. Чернышев, Я. А. Брюс и М. В. Берг) вместе с

Потемкиным собрались в Военной коллегии и «слушали предложенное им к

решению дело уволенного от службы секунд-майора Федора Лаврова». Поступок

офицера был назван «неприличным и дерзновенным». Высший генералитет не

захотел создавать особого прецедента и предложил передать дело обычному

военному суду.

Какое решение приняла Екатерина, мы не знаем. Никаких других

документов в деле нет. В глазах императрицы виновными были оба драчуна. 27

октября Голицын обратился к Потемкину с письмом: «Удален будучи от всего

того мщения, которое по военным регулам влечет за собою военный суд, и

будучи уже тем доволен, что он над отставным секунд-майором Лавровым

назначен, прошу покорнейше Ваше Сиятельство мою всеподданнейшую прозьбу у

Ея Императорского Величества подкрепить, дабы сей Лавров освобожден был от

онаго суда. Тем Вы мне окажете особливую милость».

Пока князь ждал решения, состоялась дуэль. 11 ноября Петр Михайлович

скончался.

С кем же дрался на поединке генерал-поручик? Корберон утверждает:

с Лавровым. Это неправдоподобно. После ареста и назначения военного

суда Лавров вряд ли был бы допущен до поединка. Тем более что сам обидчик

ходатайствовал о прекращении суда и как бы просил у Лаврова прощения.

Похоже, что Корберон перепутал имена. Если в его рассказе поменять Лаврова

и Шепелева местами, то все приходит в соответствие с допросом Лаврова.

Именно Лаврова, а не Шепелева ударил палкою Голицын. Лавров, а не Шепелев

покинул полк и долго искал встречи с обидчиком. Лавров, а не Шепелев пришел

в дом князя требовать удовлетворения. Дело дошло до рукопашной. Голицын не

счел возможным драться на поединке со своим бывшим офицером, подал на него

жалобу императрице.

Другое дело Петр Амплеевич Шепелев, двоюродный брат прославленного

Задунайского. Он начинал службу в лейб-гвардии Измайловском полку. За

участие в перевороте 1762 года получил чин гвардии капитан-поручика.

Подполковником был переведен в Санкт-Петербургский карабинерный полк, где

судьба свела его с Голицыным и на короткое время с Лавровым. Возможно, он

подружился с молодым корнетом — Шепелевы и Лавровы принадлежали к

калужскому дворянству Лавров после оскорбления перевелся в другой полк.

Шепелев и Голицын вместе воевали против польских конфедератов и Пугачева.

Вспыльчивый князь подозревал своего боевого товарища в том, что он

настроил Лаврова. Попытка Шепелева оправдаться закончилась вызовом на

поединок, причем вызов сделал именно Голицын. Секунданты умышленно медленно

заряжали пистолеты, чтобы дать возможность дуэлянтам помириться. Шепелев

попытался пойти на мировую. В ответ Голицын, нарушая все законы поединков,

кинулся на него с обнаженной шпагой. Защищаясь, Шепелев нанес князю

смертельную рану. История этой дуэли настолько не в пользу Голицына, что

становится понятным, почему Шепелев не понес никакого наказания. Он получил

отпуск на год (возможно, тоже был ранен) и уже в 1777 году во главе

Рязанского карабинерного полка принял участие в походе князя Н. В. Репнина

к западным границам. 22 сентября 1778 года Шепелев получил чин генерал-

майора с назначением в Финляндскую дивизию. В 1783-м женился на овдовевшей

племяннице Потемкина Измайловой и вскоре отправился в Крым к войскам ее

дяди. Шепелев участвовал в русско-турецкой войне 1787—1791 годов, а затем

служил в Белоруссии и Литве. Павел I, обрушивший гонения на потемкинцев,

перевел его в статскую службу, но с повышением (генерал-поручик стал

действительным тайным советником, то есть полным генералом, и сенатором). В

1816 году 78-летний Шепелев уволился по прошению и получил в награду за

службу орден св. Александра Невского. Он умер в 1828 году и похоронен в

Невской обители. Жена пережила его на 4 года (по другим сведениям, на 6

лет). Имя Федора Степановича Лаврова после событий осени 1775 года исчезло

из армейских списков.

Легенда об убийстве князя Голицына возникла, скорее всего, после

смерти Петра Амплеевича, причем родилась она не в семейном кругу князей

Голицыных. И до смерти князя Петра Михайловича, и после нее Голицыны

оказывали Потемкину знаки уважения, породнились с ним. Живучести легенды

способствовала прежде всего тайна, окружавшая поединок Голицына с

Шепелевым. Императрица, щадя честь голицынской фамилии, решила не предавать

дело огласке...

Глава VI.

На новом поприще

Новый этап во взаимоотношениях Екатерины и Потемкина наступил в первой

половине 1776 года. Из человека, утешавшего ее в ночные часы и дававшего ей

дельные советы, Григорий Александрович превратился в вельможу первой

величины, фактического владыку огромной территории, которой он управлял и

фактически распоряжался по своему усмотрению.

Как мы помним, в своей «Чистосердечной исповеди» Екатерина называла

Потемкина богатырем. На поверку оказалось, что он обладал отнюдь не

богатырским здоровьем: то ли подорвал его, будучи фаворитом, то ли от

общения с многочисленными дамами, окружавшими его в Новороссии, то ли из-за

непривычного климата и утомительных путешествий, но Григорий Александрович

часто и продолжительно болел, что крайне беспокоило Екатерину. «Береги себя

для меня». «Ты знаешь, что ты мне очень, очень нужен». «Унимать тебя

некому... при первом свидании за уши подеру», — грозила Екатерина, узнав от

Потемкина, что тот за три дня преодолел расстояние от Кременчуга до

Могилева. 31 августа 1783 года императрица выговаривала: «Браниться с тобою

и за то хочу, для чего в лихорадке и горячке скачешь повсюду».

Императрица была вполне уверена и в преданности Потемкина, и в

готовности выполнить самое сложное и деликатное поручение. «Вижу, что ты

летал повсюду на сухом пути и на воде и распорядил все нужное». «Видит Бог,

что я тебя люблю и чту, яко умнейшего и вернейшего друга», — писала

императрица в конце 1782 года.

Деятельность Потемкина на юге России охватывала четыре сферы, в каждой

из которых он оставил заметный след. Главнейшей из них надлежит считать

хозяйственное освоение Северного Причерноморья (заселение края, основание

новых городов, развитие земледелия на некогда пустынных землях); три другие

— присоединение Крыма к России, создание военно-морского флота на Черном

море и, наконец, руководство военными операциями в годы русско-турецкой

войны 1787—1791 годов.

Потемкин был назначен губернатором Новороссийской губернии указом от

31 марта 1774 года еще до заключения Кючук-Кайнарджийского мира. По этому

миру к России отошли крепости Керчь и Еникале в Крыму на побережье

Керченского пролива, крепость Кинбурн, охранявшая выход в Черное море из

Днепра, а также пространство между Днепром и Бугом и огромные территории к

востоку от Азовского моря.

Задача Потемкина, ставшего с 1775 года наместником Новороссии, в

состав которой вошла помимо Новороссийской губернии вновь образованная

Азовская, состояла в хозяйственном освоении обширной территории. Решать эту

задачу надлежало с заселения ранее пустынного края.

С этой целью еще в 1764 году был разработан план земельных раздач всем

переселенцам, за исключением помещичьих крестьян; вся территория

разбивалась на участки в 26 десятин на земле с лесом и 30 десятин

безлесных. Поселенцам предоставлялась существенная льгота: они

освобождались от уплаты податей и прочих налогов на срок от 6 до 16 лет.

План 1764 года предусматривал и насаждение в крае помещичьего

землевладения: если помещик брал обязательство заселить земельные дачи

своими крепостными, то их размер мог достигать 1440 десятин.

Потемкин ввел новшества, которые должны были стимулировать поток

переселенцев и повысить заинтересованность помещиков в переводе своих

крестьян из центральных неплодородных уездов на тучный чернозем Северного

Причерноморья: он увеличил размер дач для крестьян и горожан вдвое — до 60

десятин, а размер дач для помещиков до 12 тысяч десятин. Вербовщики

переселенцев получали денежное вознаграждение, а наиболее активные из них —

дворянское звание: купцу Алексею Кунину за переселение 150 человек Потемкин

в 1780 году пожаловал капитанский чин.

Результаты переселенческой политики Потемкина сказались довольно

быстро: если к 1774 году население Новороссийской губернии составляло около

200 тысяч человек, то в 1793 году оно возросло более чем вчетверо — до 820

тысяч. Национальный состав поселенцев отличался крайней пестротой:

большинство его составляли русские (отставные солдаты, государственные

крестьяне, горожане); в Екатеринославском наместничестве было много болгар,

молдаван, греков, переселившихся из Крыма и с территорий, подвластных

Османской империи.

О масштабности мышления Потемкина можно судить по его готовности

ущемить интересы помещиков в угоду интересам государственным: в 1787 году

он выступил с предложением не возвращать беглых из наместничества.

«Противно было бы пользе государственной запретить здесь принятие беглецов,

— рассуждал князь. — Тогда Польша всеми бы ими воспользовалась». Помимо

вольной колонизации осуществлялась и правительственная: в 1783— 1785 годах

в Екатеринославское наместничество было переселено 20 тысяч экономических

крестьян.

С именем Потемкина связано возникновение новых городов. Основанный в

1778 году Херсон должен был стать главной базой строившегося Черноморского

флота, а также портом, связывавшим Россию с Османской империей и странами

Средиземноморья. Верфь начала действовать уже через год — в 1779 году. На

ней был заложен первенец Черноморского флота — 60-пу-шечный корабль «Слава

Екатерины».

На строительстве крепости, верфи, адмиралтейства, административных

зданий было занято до 10 тысяч работников, среди которых большинство

составляли солдаты, а специалисты (плотники, каменщики, кузнецы) были

доставлены из внутренних губерний.

В том же 1778 году на берегу реки Кильчени Потемкин заложил

Екатеринослав — город, призванный закрепить славу императрицы в освоении

края. Уже через четыре года в нем насчитывалось более 2200 жителей обоего

пола, созданы два училища: одно для детей дворян, другое для разночинцев,

основаны два предприятия — кожевенное и свечное. Вскоре, однако, было

обнаружено, что место для города избрали неудачно, и его перенесли на

Днепр. Относительно Екатеринослава Потемкин вынашивал грандиозные планы. Он

предполагал разместить там университет, обсерваторию и 12 промышленных

предприятий, соорудить множество фундаментальных зданий, в том числе

колоссальных размеров храм, подобный собору св. Петра в Риме, «судилище,

наподобие древних базилик», огромные склады и магазины.

Все эти планы не были реализованы, хотя начали строиться даже дома для

профессоров университета. Из предприятий Потемкин успел пустить только

чулочную фабрику, на которой были изготовлены для поднесения Екатерине

шелковые чулки — такие тонкие, что уместились в скорлупе грецкого ореха.

Детищем Потемкина явились также Никополь, Павлоград, Николаев и другие

города.

Основным занятием населения наместничества было земледелие. Об его

успехах можно судить по тому, что оно уже в 1790-х годах превратилось в

экспортера пшеницы и пшеничной муки, правда пока еще в скромных размерах: в

1793 году было продано свыше 264 четвертей пшеницы и пшеничной муки.

Особым попечением Потемкина пользовались ремесло и промышленность. Он

проводил покровительственную политику, полагая, что «всякое новое

заведение, особливо в крае, никаких еще мастеров не имеющем, требует со

стороны казенной поощрения и помощи». Успех здесь был невелик отчасти из-за

отсутствия полезных ископаемых, отчасти из-за нехватки необходимых

специалистов. Поэтому в наместничестве сосредоточивались промыслы,

связанные с обработкой продуктов земледелия и скотоводства; винокурни и

кожевенные предприятия, а также кирпичные заводы, которых в 1793 году

насчитывалось 26, — новые города предъявляли большой спрос на кирпич и

строительные материалы.

Глава VII.

Великая Таврида

Обстановка в Европе и Османской империи благоприятствовала намерениям

Екатерины Единственной страной, которая могла помешать России, была

Австрия, но с ней Россия находилась в союзе За день до обнародования

Манифеста о присоединении Крыма Екатерина писала Иосифу II "Я надеюсь, что

на этот раз собственные силы моего государства будут достаточны для того,

чтобы принудить Порту к миру надежному, выгодному и .соответствующему моему

достоинству" (Брикиер А Г История Екатерины II Т ИМ 1991 С 402.).

Интерес Екатерины к присоединению Крыма искусно и энергично подогревал

Потемкин "Крым положением своим, - рассуждал князь в конце 1782 года, -

разрывает наши границы Нужна ли осторожность с турками по Бугу или со

стороны кубанской - в обоих сих случаях и Крым на руках Тут ясно видно, для

чего хан нынешний туркам неприятен. для того, что он не допустит их чрез

Крым входить к нам, так сказать, в сердце. Положите же теперь, что Крым ваш

и что нету уже сей бородавки на носу - вот вдруг положение границ

прекрасное по Бугу турки граничат с нами непосредственно, потому и дело

должны иметь с нами прямо сами, а не под именем других Всякий их шаг тут

виден Со стороны Кубани сверх частных крепостей, снабженных войсками,

многочисленное войско Донское всегда тут готово".

Под конец Григорий Александрович хорошо изучив натуру императрицы,

пустил в ход еще один, едва ли не важнейший, аргумент: "Неограниченное мое

усердие к вам заставляет меня говорить: презирайте зависть, которая вам

препятствовать не в силах. Вы обязаны возвысить славу России. Поверьте, что

вы сим приобретением бессмертную славу получите и такую, какой ни один

государь в России еще не имел. Сия слава проложит дорогу еще к другой и

большей славе: с Крымом достанется и господство в Черном море. От вас

зависеть будет запирать ход туркам и кормить их или морить с голода".

Князь четко представлял себе, как сковать силы турок и удержать их от

объявления войны. Он предлагал увеличить численность войск на западной

границе с Турцией, а также на Кубани и Кавказе, а для экономической

изоляции Османской империи рекомендовал отправить в архипелаг флот с

задачей воспрепятствовать доставке продовольствия из Египта и островов.

Обычно действия Екатерины, продуманные и осторожные, отличались от

импульсивных поступков князя. На этот раз роли поменялись: Потемкин затеял

тонкую дипломатическую игру, а императрица, напротив, выражала нетерпение:

"Прошу тебя всячески: не мешкай занятием Крыма". Но князь "мешкал'',

намереваясь организовать присоединение Крыма так, чтобы сами татары просили

об этом императрицу . Это было веским поводом к добровольному отречению

хана от престола. В июле 1783 года он извещал Екатерину: "Все знатные уже

присягнули, теперь за ними последуют и все. Вам еще то приятнее и славнее,

что все прибегли под державу вашу с радостию". Историческое значение этой

акции князь вполне оценил. "Род татарский, - писал он Екатерине в августе,

-тиран России некогда, а в недавних временах стократный разоритель, коего

силу подсек царь Иван Васильевич. Вы же истребили корень. Граница

теперешняя обещает покой России, зависть Европе и страх Порте Оттоманской.

Взойди на трофей, не обагренный кровью, и прикажи историкам заготовить

больше чернил И бумаги" (Екатерина и Г.А Потемкин..М 1997. с. 180).

Полуостров отошел к России без единого выстрела, без пролитой капли крови.

В декабре 1783 года Турция скрепя сердце признала этот факт. Екатерина

вполне оценила труды своего супруга - он стал называться Потемкиным

Таврическим, а в 1784 году был пожалован чином фельдмаршала и должностью

президента Военной коллегии.

Следующая забота Потемкина состояла в хозяйственном освоении

Таврической области, как стало отныне называться Крымское ханство. После

Кючук-Кайнарджийского мира там осталась только треть населения - примерно

50 тысяч человек. Секретный рескрипт Потемкину на сей предмет императрица

отправила еще 14 декабря 1782 года, предоставив князю право опубликовать

его, когда сочтет надобным. В нем дано обоснование необходимости

присоединения полуострова: чтобы сохранить независимость Крыма, сказано в

рескрипте, Россия должна изнурять себя содержанием близ границ значительной

армии. "Бдение над крымскою независимостью принесло уже нам более семи

миллионов чрезвычайных расходов, не считая непрерывного изнурения войск и

потери в людях, кои превосходят всякую цену".

Потемкин воспользовался самым выездом части татар в Турцию и части

христиан - в Россию. Задача состояла в том, чтобы численность жителей Крыма

увеличить за счет переселения туда государственных крестьян, отставных

солдат, рекрутов, старообрядцев, выходцев из Турции и Речи Посполитой, а

также беглых крестьян.

Князь придавал огромное значение установлению дружеских контактов с

местным населением. От командующего русскими войсками генерала Дебальмена

он требовал, чтобы солдаты и офицеры "обращались с местными жителями как с

собратьями своими", а у императрицы просил денег "на содержание некоторых

мечетей, школ и фонтанов публичных".

Не забыты были интересы татарской верхушки. Хану, поселившемуся в

России, Екатерина пожаловала колоссальный по тем временам пенсион - 200

тысяч рублей в год. Татарской знати в количестве 354 человек в 1791 году

были предоставлены права и привилегии российского дворянства.

Современники резко отрицательно отзывались об управлении Потемкиным

Военной коллегией. Граф С. Р. Воронцов писал своему брату: "Князь Потемкин

даром, что он военный министр, ничуть не годится для этой должности: он

вздумал сооружать крепости при помощи нехороших топографических карт; таким

образом был построен Херсон, таким образом сооружена Моздокская линия

укреплений, напрасно специалисты, люди знающие, старались убеждать князя в

невозможности такого образа действий, он считал себя Вобаном и верил

безусловно в свою способность в математике''.

Критика подобного рода содержала в себе зерна правды. Военная коллегия

находилась в столице империи, а ее президент бывал в Петербурге лишь

наездами. Кроме того, рутинная канцелярщина противоречила натуре князя,

питавшего пристрастие к живому делу, результаты которого видны

невооруженному глазу.

И все же Потемкин оставил о себе добрую память, прежде всего среди

солдат, введением новой военной формы. Весной 1783 года он подал

императрице записку с обоснованием необходимости избавить солдат от одежды,

стеснявшей движения, плохо защищавшей тело от непогоды и требовавшей

огромных усилий, чтобы содержать себя в надлежащем порядке. Речь шла о

косах, шляпах, клапанах, обшлагах, ружейных приемах. "Словом, - заключал

князь, - одежда войск наших и амуниции таковы, что подумать почти нельзя

лучше к угнетению солдата, тем паче, что он, взят будучи из крестьян, в 30

почти лет возраста узнает узкие сапоги, множество подвязок, тесное нижнее

платье и пропасть вещей, век сокращающих".

Потемкин изъяснялся вполне конкретно: шляпа негодна, ибо "головы не

прикрывает и, торча во все стороны, озабочивает навсегда опасность, чтоб ее

не измять"; лосиные штаны в коннице выдаются на такой длительный срок, что

солдат, чтобы сохранить их, должен был приобретать суконные, расходуя

собственные деньги; сапоги настолько узки, что их с трудом надевают и с еще

большими трудностями снимают, в особенности если они в непогоду намокли.

''Завивать, пудриться, плесть косы, солдатское ли сие дело? У них

камердинеров нет. На что же пукли? Всяк должен согласиться, что полезнее

голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрой, салом, мукою, шпильками,

косами. Туалет солдатский должен быть таков, что встал, то готов". Новая

форма одежды и туалет не должны изнурять солдат, вводить их в

дополнительные расходы на приобретение пудры, помады, лент, краски и

прочего. Все это привнесено в русскую армию иноземными офицерами, равно как

и муштра, в результате солдаты, "занимая себя таковой дрянью, не знают

самых важных вещей: разных построений и оборотов".

Потемкину принадлежит слава основателя Черноморского флота. Первый

линейный корабль "Слава Екатерины" был спущен на воду в 1781 году. На

верфях Херсона, Таганрога и Севастополя сооружались линейные корабли и

фрегаты. Князь облюбовал бухту близ татарской деревни Ахтиар и превратил

гавань, лучше которой не было, по его мнению, во всем свете, в стоянку

Черноморского флота, названную им Севастополем. Укреплять Севастополь

Потемкин начал сразу же после присоединения Крыма к России.

Глава VIII

Полководец

Кажется, менее всего Потемкин Таврический прославился в качестве

полководца. Когда началась русско-турецкая война 1787-1791 годов, Григорию

Александровичу пришлось выполнять непривычные для него обязанности

главнокомандующего. Если бы его не окружали блестящие полководцы, среди

которых первенствовали А. В. Суворов и П. А. Румянцев, если бы князя не

поддерживала и не воодушевляла императрица, то ход военных действий мог

принять совсем иной оборот. В самом начале войны Екатерина заверила

фельдмаршала о полном к нему доверии и готовности защищать его от нападок -

"чтоб тебе никто и ничем помеху не сделал, ниже единым словом. И будь

уверен, что я тебя равномерно защищать и оберегать намерена, как ты меня от

неприятеля..."

В самом начале войны Потемкин серьезно заболел. 16 сентября 1787 года

он извещал Екатерину: "..я в слабости большой, забот миллионы, ипохондрия

пресильна. Нет минуты покою. Право не уверен, надолго ли меня станет. Ни

сна нету, ни аппетиту". Через три дня новая жалоба на здоровье и просьба об

отставке. "Спазмы мучат, и, ей Богу, я ни на что не годен... Будьте

Страницы: 1, 2, 3