Антон Иванович - белый генерал

Антон Иванович - белый генерал

наконец, переведен в Генеральный штаб. Служба его проходила сперва в штабе

2-й пехотной дивизии в Брест-Литовске;

Затем для ценза командовал он в Варшаве ротой 183-го пехотного Пултусского

полка; а потом, осенью 1903 года получил опять назначение в Варшаву, в штаб

2-го кавалерийского корпуса на должность офицера Генерального штаба. Здесь

в чине капитана и застала его русско-японская война.

Непродуманная и легкомысленная русская политика на Дальнем Востоке

столкнулась в начале нынешнего века с захватническими устремлениями Японии,

где уже тогда зарождались грандиозные планы доминирования на азиатском

континенте. Подготовившись сама к войне, Япония знала, что Россия не сможет

отразить вооруженное вторжение здесь, на Востоке, за тысячи километров от

центра. Без объявления войны Япония внезапно, в ночь на 27 января (ст. ст.)

1904 года, напала на русскую эскадру в Порт-Артуре и вывела из строя два

русских броненосца «Ретвизан» и «Цесаревич» и крейсер «Палладу». Этот

пиратский налет сразу дал японцам превосходство на море и возможность

беспрепятственно перевозить войска на материк.

Русское общественное мнение мало интересовалось Дальним Востоком, и война с

Японией явилась для него полной неожиданностью. Война была непопулярна. По

мнению Деникина, единственным стимулом, оживившим чувство патриотизма и

оскорбленной национальной гордости, было предательское нападение на Порт-

Артур.

Деникин очень остро переживал японскую агрессию и считал своим долгом

возможно скорее попасть на фронт.

Войска Варшавского военного округа, где он служил, не подлежали отправке на

Дальний Восток. Они оставались заслоном на русской границе с Германией и

Австро-Венгрией. Несмотря на болезнь (порванные связки на ноге в результате

несчастного случая), Деникин сразу же подал рапорт о командировании его в

действующую армию.

На японскую войну Деникин попал в чине капитана. На фронте боевая

деятельность быстро выдвинула его в ряды выдающихся офицеров Генерального

штаба.

Попав, сначала на должность начальника штаба одной из бригад Заамурского

округа пограничной стражи, Деникин затем стал начальником штаба

Забайкальской казачьей дивизии под командованием генерала Ренненкампфа и

закончил, войну в конном отряде генерала Мищенко — начальником штаба Урало-

Забайкальской дивизии.

По своей природе он не слишком любил штабную работу. Его всегда тянуло на

более активную роль командира боевого участка на фронте. Эту роль он

несколько раз отлично совмещал с должностью начальника штаба.

В историю русско-японской войны вошли названия нескольких сопок, где

особенно ярко проявился русский героизм. «Деникинская сопка», близ позиций

Цинхеченского сражения, названа в честь схватки, в которой Антон Иванович

штыками отбил наступление неприятеля.

Например, в ноябре 1904 года во время Цинхеченского боя генерал

Ренненкампф, по просьбе Деникина, послал его в авангард заменить командира

одного из казачьих полков. Деникин блестяще выполнил свою миссию и штыками

отбил японские атаки.

За отличие в боях Деникина быстро произвели в подполковники, затем в

полковники. В те времена производство в полковники на тринадцатом году

службы свидетельствовало об успешной карьере.

Еще до японской войны недовольство правительством в левых кругах

интеллигенции проявлялось в различных выступлениях и даже в политических

убийствах. (Были убиты министр народного просвещения Боголепов и министр

внутренних дел Сипягин). Но военные просчеты дали повод открыто пойти на

разрыв с непопулярным правительством.

Каждая новая неудача на фронте увеличивала раздражение и критику, которые

затем перешли в беспорядки. Начались террористические акты, аграрные

волнения, крестьяне сводили счеты с помещиками, жгли и громили их усадьбы.

В Петербурге и других городах образовались Советы рабочих

депутатов—предвестники Советов 1917 года. И впервые там промелькнула

беспокойная фигура Льва Троцкого. Волна забастовок прокатилась по России. В

октябре 1905 года всеобщая политическая забастовка, включая железные

дороги, парализовала на время жизнь страны. Прошли военные бунты, вспыхнуло

вооруженное восстание в Москве. Хаос анархии охватил всю страну.

Начиналась первая русская революция — прелюдия к тому, что произошло в 1917

году.

В создавшихся условиях правительство не могло продолжать войну. В сентябре

1905 года был заключен Портсмутский мир.

С дальневосточной окраины по Сибирскому пути внутрь России двинулась волна

демобилизованных солдат. В эту волну попал и Деникин.

В то время как действующая армия каким-то чудом сохранила свою дисциплину,

солдаты запаса быстро разлагались под влиянием антиправительственной

пропаганды. Они буйствовали, бесчинствовали по всему армейскому тылу. Не

считаясь ни с чем, требовали немедленного возвращения домой. Военное

начальство растерялось. Не организовав ни продовольственных пунктов вдоль

Сибирского пути, ни охрану этой бесконечно длинной дороги, командование

приказало выдавать в Харбине кормовые деньги запасным сразу на все

путешествие. Затем их отпускали одних без вооруженной охраны поездов.

Результат легко можно было предвидеть: деньги пропивались тут же, а потом

голодные толпы солдат громили и грабили все, что попадало под руку. А вдоль

магистрали тем временем как грибы после дождя выросли вдруг различные

«республики»: Иркутская, Красноярская, Читинская и т. д. В отличие от

петербургского Совета рабочих депутатов советы этих «республик» включали

также группы солдатских депутатов.

Впервые пришлось Деникину близко наблюдать «выплеснутое из берегов

солдатское море».

Самое бурное время первой революции провел он на Сибирской магистрали. Из-

за забастовок газет на пути не было, достоверных сведений о том, что

происходило в России, тоже не поступало.

А запасные продолжали бушевать, безобразничать и захватывать силой паровозы

и поезда, чтобы вне очереди пробираться в европейскую Россию. Поезд, в

котором ехал Деникин, набитый солдатами, офицерами и железнодорожниками,

пытался идти легально, то есть по какому-то расписанию и соблюдая очередь.

Но ничего из этого не получалось. Делали они не больше 150 километров в

сутки, а иногда, проснувшись, видели, что их поезд стоит, на том же

полустанке, так как ночью запасные проезжавшего эшелона отцепили, и

захватили их паровоз. Наконец потеряв терпение, Деникин и еще три

полковника образовали небольшую вооруженную часть из офицеров и солдат.

Комендантом поезда объявили старшего из четырех полковников, отобрали

паровоз у одного из бунтующих эшелонов, назначили караул и с вооруженной

охраной двинулись в путь полным ходом. Сзади за ними гнались эшелоны

взбунтовавшихся солдат, впереди их ждали другие, чтобы преградить дорогу, в

любую минуту грозила кровавая расправа. Но при виде организованной

вооруженной команды напасть никто не решался. Ехали они большей частью без

путевок, передавая иногда с дороги распоряжение по телефону начальникам

попутных станций, «чтоб путь был свободен».

Как ни странно, это фантастическое путешествие закончилось благополучно.

Деникин этот эпизод хорошо запомнил. Он понял, что при безвластии и

государственной разрухе даже маленький кулак — сила, с которой считаются.

До Петербурга добрался он в начале января 1906 года, проведя недели две в

Харбине и свыше тридцати суток в дороге.

Правительство, вынужденное под давлением событий идти на уступки, формально

признало конец неограниченной монархии. Манифестом 17 октября 1905 года оно

обещало даровать населению конституцию, свободу слова, совести, собраний,

союзов, неприкосновенность личности. Более правая часть оппозиции,

умеренные либералы из имущих классов, уже достаточно напуганные

общественными эксцессами, перешли тогда на сторону правительства.

Еще в августе 1905 года был издан манифест об учреждении Государственной

думы, Но этот манифест никого не удовлетворил, ибо Дума трактовалась в нем

как учреждение «совещательного» характера при самодержавной власти.

Манифест же 17 октября объявлял незыблемое правило: никакой закон не может

войти в силу без одобрения Государственной думы. Он тоже обещал, что

народным избранникам будет дана возможность участвовать в контроле над

законностью действий властей.

Новый русский парламент должен был состоять из двух палат: Государственной

думы и Государственного совета.

Избирательное право в Думу давало преимущества цензовому элементу и имущим

классам. Но даже в этом урезанном виде сам факт привлечения народных

представителей к участию в государственном управлении был чрезвычайно

важным шагом вперед.

Государственный совет, существовавший уже со времен императора Александра I

(с 1801 года), был преобразован в «верхнюю палату» с половиной своих членов

по выборам, а с другой половиной — по высочайшему назначению.

Законы, принятые Думой, должны были быть одобрены Государственным советом и

лишь, затем утверждались государем.

Деникин, считавший, что «самодержавно-бюрократический режим России являлся

анахронизмом», приветствовал Манифест 17 октября 1905 года. Для него этот

манифест, хотя и запоздалый, был событием огромной исторической важности,

открывшим новую эру в государственной жизни страны. «Пусть избирательное

право,—говорил он,— основанное на цензовом начале и многостепенных выборах,

было несовершенным... Пусть в русской конституции не было парламентаризма

западноевропейского типа... Пусть права Государственной думы были

ограничены, в особенности бюджетные... Но со всем тем этим актом заложено

было прочное начало правового порядка, политической и гражданской свободы и

открыты пути для легальной борьбы за дальнейшее утверждение подлинного

народоправства». (41.с. 171).

В самом конце 1905 года правительство очнулось от состояния прострации и

стало принимать меры к подавлению анархии. Были арестованы члены Совета

рабочих депутатов, сурово подавлено восстание в Москве. Для наведения

порядка на Сибирской магистрали навстречу друг другу двинулись два воинских

отряда. Один шел из Харбина на запад, другой — из Москвы на восток. К

середине февраля 1906 года движение на Сибирском пути постепенно

восстановилось.

Но беспорядки «слева» вызвали беспорядки «справа». Контрреволюционная

деятельность монархистов крайне правого толка с помощью тайной полиции была

направлена против революционной интеллигенции, евреев, а также конституции

17 октября. Во многих городах и местечках произошли погромы.

Революционное движение 1905—1906 годов, широкое в смысле недовольства

существующим строем, включало в себя людей с различным подходом к конечной

цели. Не было ни ярко выраженного вождя, ни объединяющего начала, кроме

разве общего желания свергнуть самодержавие. Политические партии, лишь

недавно появившиеся на русском горизонте, не успели еще окончательно

выработать свои программы; среди них происходили постоянные ссоры и расколы

по вопросам тактики.

И хотя большевики приписывают теперь себе руководящую роль в событиях того

времени — это неправда. Левые политические группировки являлись тогда

скорее активными подстрекателями к народному мятежу, чем руководителями

организованного движения.

Какие же политические взгляды исповедовал в то время А. И. Деникин? На этот

вопрос он ответил так:

«Я никогда, но сочувствовал «народничеству» (преемники его — социал-

революционеры) с его террором и ставкой на крестьянский бунт. Ни марксизму,

с его превалированием материалистических ценностей над духовными и

уничтожением человеческой личности. Я приял российский либерализм в его

идеологической сущности без какого-либо партийного догматизма.

В широком обобщении это приятие приводило меня к трем положениям:

1) конституционная монархия, 2) радикальные реформы и 3) мирные пути

обновления страны.

Это мировоззрение я донес нерушимо до революции 1917 года, не принимая

активного участия в политике и отдавая все свои силы и труд армии». (41,

с.195).

Политические взгляды Деникина сложились в его академические годы в

Петербурге.

Активного участия в политике он никогда до 1917 года не принимал, но в те

годы (после первой революции) уйти от нее было почти невозможно. Возникали

вопросы, над которыми раньше он не задумывался, и пытливая мысль искала на

них ответ. Для офицера того времени Антон Иванович, несомненно, был

человеком с левым уклоном. Но революцию он категорически отрицал, так как

на примере того, что видел в 1905—1906 годах, убедился: победа революции

выльется в уродливые и жуткие формы, где лозунг — «Долой!» — своей

разрушительной силой подорвет все устои государства. «Приняв российский

либерализм в его идеологической сущности», он хотел верить, что кадетская

партия, ближе других отражавшая его мировоззрение, пойдет на сотрудничество

с исторической властью, искавшей тогда поддержку в либеральной

общественности, и что совместная работа сможет привести Россию путем серии

назревших реформ к конституционной монархии британского типа. Но кадетская

партия отвергла руку, протянутую правительством. К такой партийной политике

Деникин отнесся чрезвычайно отрицательно. Он чувствовал, что кадеты, не

желавшие революции, своей обостренной оппозицией к правительству

способствовали созданию в стране революционных настроений. Он ясно отдавал

себе отчет в том, что близорукая политика кадетской партии объективно

поддерживала стремление социалистов подготовить вторую революцию. (28, с.

138).

В 1905 году правительство проявило растерянность; и если русская монархия

была спасена в момент кризиса, то это произошло в значительной степени

благодаря усилиям двух незаурядных и ярких людей, обладавших инициативой,

воображением и силой воли:

С. Ю. Витте и П. А. Столыпина.

Деникин высоко ценил государственные заслуги Витте, его способности

отделять важное от второстепенного, находить прямой путь к достижению

намеченной цели. Мы уже знаем, что Деникин горячо приветствовал

разработанный Витте Манифест 17 октября 1905 года как первый шаг на пути

крупных преобразований, направленных к утверждению в России подлинного

конституционного строя. И, тем не менее, в памяти и в чувствах Деникина

Витте занимал несравненно меньшее место, чем Столыпин, который после

отставки Витте сменил его на посту Председателе Совета Министров.

В Столыпине Деникин видел одного из очень немногих государственных деятелей

России за последний век императорского режима, сумевших властной рукой

направить ход исторических событий в то русло, которое казалось ему

желательным.

Перед отъездом Деникина с Дальнего Востока в Петербург Ставка

Главнокомандующего телеграфировала из Маньчжурии в главное управление

Генерального штаба о предоставлении ему должности начальника штаба дивизии.

Однако вакансий не оказалось. Деникин согласился временно принять низшую

должность штаб-офицера при 2-м кавалерийском корпусе в Варшаве. Свободного

времени у него там было достаточно, и он посвятил его чтению докладов о

русско-японской войне в различных гарнизонах Варшавского военного округа и

публикации в военных журналах статей военно-исторического и военно-бытового

характера. Печатным словом старался он влить в военное дело живую струю

новых знаний и методов, отвечающих требованиям времени. Воспользовался он

также своей стоянкой в Варшаве, чтобы взять заграничный отпуск и побывать в

Австрии, Германии, Франции, Италии и Швейцарии как турист. Это было его

первым и единственным до эмиграции путешествием за границу. Оно произвело

на него большое впечатление.

Временное назначение в Варшаву длилось, однако, около года, и Деникин решил

напомнить о себе управлению Генерального штаба. Напоминание, как признается

Деникин, было сделано в не слишком корректной форме, и реакция на него

оказалась резкой: «Предложить полковнику Деникину штаб 8-й сибирской

дивизии. В случае отказа он будет, вычеркнут из кандидатского списка».

Принудительных назначений в Генеральном штабе никогда не было, и потому

Деникина подобный подход взорвал. Он ответил рапортом в три слова: «Я не

желаю».

Вместо дальнейших неприятностей, которых он ожидал, из Петербурга пришло

предложение принять штаб 57-й резервной бригады в Саратове, на Волге.

Резервная бригада состояла из четырех полков, и потому служебное положение

Деникина было такое же, как начальника штаба дивизии. Это предложение он

принял.

В Саратове Деникин пробыл с января 1907 до июня 1910 года.

Петербург того времени благосклонно прислушивался к критике в военной

печати и даже поощрял ее. В своих статьях в военном журнале «Разведчик»

Деникин, касаясь самых разнообразных вопросов военного дела, не раз

затрагивал авторитет высоких лиц.

Неудачи войны с Японией сильно ударили по национальному самолюбию корпуса

русских офицеров. Стало очевидным, что высший командный состав жил

преданьями старины глубокой и что следовало немедленно произвести

радикальные перемены в подходе к вопросам современной военной науки и

тактики. Началась лихорадочная работа по реорганизации армии, по переводу

иностранной военной литературы на русский язык. Изучение германской военно-

морской программы определенно указывало на неизбежность большой европейской

войны; русский диагноз того времени определил ее начало — к 1915 году.

Оставалось мало времени, надо было торопиться...

Деникин считал, что «никогда еще, вероятно, военная мысль не работала так

интенсивно, как в годы после японской войны. О необходимости реорганизации

армии говорили, писали, кричали. Усилилась потребность в самообразовании,

значительно возрос интерес к военной печати».

В армии и во флоте образовались полуофициальные кружки. Они состояли из

энергичных и образованных молодых офицеров, целью которых было воссоздание

разбитого в японскую войну флота и возрождение армии. За членами этих

кружков, основанных в Петербурге, установилось шутливое прозвище

«младотурки». Их деятельность нашла поддержку и в Военном и в Морском

министерствах, а также в Государственной думе, вернее сказать, в ее

комиссии по государственной обороне.

Деникин, служивший тогда в провинции, прямого участия в кружках не

принимал, но искренне сочувствовал их деятельности. Обменом мнений, опытом,

приобретенным в японской войне, своими статьями в военной печати он

всячески старался содействовать их успеху.

Начиная, с 1906 года были проведены реформы по омоложению и улучшению

командного состава, повышению его образовательного ценза. Все старшие

начальники должны были пройти проверку военных знаний. Это выразилось в

принудительном увольнении многих и в добровольном уходе тех, кто боялся

проявить свое невежество. «В течение 1906—1907 годов было уволено и

заменено от 50 до 80 процентов начальников, от командира полка до

командующего войсками округа». Это подсчеты Деникина.

В короткий срок между концом японской войны и началом мирового конфликта в

1914 году не удалось, конечно, обновить весь командный состав армии и

флота. Сохранились устаревшие кадры среди старшего генералитета. Но молодое

русское офицерство накануне первой мировой войны находилось на высоком

уровне. Это признали во время войны и союзные с Россией державы, и

советские военные писатели, не слишком щедрые на похвалу, когда дело

касалось офицеров старой армии.

Что касается Деникина, то он считал, что горечь поражения в войне с Японией

и сознание своей ужасной военной отсталости толкнули русскую армию на

чрезвычайно интенсивную и плодотворную реорганизацию. «Можно сказать с

уверенностью,— писал генерал Деникин,— что, не будь тяжелого маньчжурского

урока, Россия была бы раздавлена впервые же месяцы первой мировой войны».

В Саратове, как и в Варшаве, служба оставляла Деникину достаточно времени

для размышлений. Он пытался проанализировать причины многих важных

политических процессов. Однако ни Деникин, ни кто другой не могли

предвидеть все причины, ошибки и случайности, которые несколько лет спустя

привели Россию к катастрофе. Даже Ленин в те годы думал, что окончит свой

век политическим эмигрантом, так и не дождавшись настоящей революции.

В июне 1910 года полковника Деникина назначили командиром 17-го пехотного

Архангелогородского полка, расположенного в Житомире и входившего в

Киевский военный округ.

К тому времени служба в Саратове настолько ему приелась, что он с радостью

принял новое назначение. Да и Архангелогородский полк, основанный Петром

Великим, имел прекрасную боевую историю, включая переход с Суворовым через

Альпы у Сент-Готарда.

С увлечением отдался Деникин работе по воспитанию полка, учитывая свой опыт

в русско-японской войне.

Отбросив в сторону парады, он уделял главное внимание практическим

занятиям: стрельбе, маневрам, ускоренным переходам, переправам через

полноводные реки, без мостов и понтонов.

С сослуживцами Антон Иванович общался в офицерском собрании. У себя на

квартире сборищ не устраивал и вообще избегал принимать гостей. Его мать и

старая нянька всюду следовали за Деникиным. Обе понимали по-русски, но

говорили лишь по-польски, и все попытки Деникина научить их русскому языку

не увенчались успехом. Поэтому мать стеснялась принимать гостей в роли

хозяйки. Оберегая ее, сын вел замкнутый образ жизни. Бывали у него дома

лишь два-три близких человека. Мать обожала сына, и он с ней всегда был во

всем предупредителен и трогательно заботлив.

Началась Первая мировая война. Наступление в Восточную Пруссию закончилось

для русских катастрофой под Танненбергом. Но слово было сдержано, и русская

жертва спасла французскую армию от разгрома. Немцы перебросили два

армейских корпуса на русский фронт, и это дало возможность французам

одержать победу на Марне.

Опрокинув планы и первоначальные расчеты стратегов всех воюющих стран,

масштаб первой мировой войны быстро унес надежду на скорое её окончание. Из

маневренной она превратилась в позиционную, и окопы вдоль линий различных

фронтов растянулись на много тысяч километров. Стало очевидным, что,

растягиваясь во времени, война потребует таких усилий индустриального

производства, на которые Россия того времени была неспособна.

То, что происходило на русском фронте в 1915 году, отразилось на жизни и

психологии всей страны. К концу 1914 года русская армия начала испытывать

острый недостаток артиллерийских снарядов, ружей и патронов. Запасы, наивно

рассчитанные на краткую войну, были израсходованы, а производство внутри

страны не могло удовлетворить огромные требования фронта.

И, тем не менее, в начале 1915 года воинский дух русской армии был еще на

высоком уровне. В марте 1915 года пал Перемышль, и русские захватили там 9

генералов, 2500 офицеров, 120000 солдат, 900 орудий и громадное количество

других военных трофеев. Победа была велика, но большой расход

артиллерийских снарядов при осаде Перемышля приблизил надвигавшийся кризис.

И тут германское командование, хорошо осведомленное о нуждах русской армии,

к лету 1915 года решило сделать попытку вывести Россию из строя. Центр

немецких военных действий был перенесен с запада на восток. Уже в мае

германская армия генерала Макензена была переброшена на помощь австрийцам

против русского Юго-Западного фронта. Борьба с технически превосходящим

противником была не под силу. Вскоре началось «великое отступление 1915

года», чтобы путем уступки территории спасти русскую армию от окружения и

разгрома. К концу лета неприятельские войска заняли всю русскую Польшу,

Литву, Белоруссию и часть Волыни. Потери немцев были ничтожны, русские же

потери за это лето — грандиозны.

В самом начале 1916 года мать генерала Деникина, Елизавета Федоровна,

тяжело заболела воспалением легких, осложнившимся плевритом. От болезни

своей больше не оправилась. Жизнь ее медленно угасала. Восемь месяцев она

лежала, не вставая, с постели, часто бывала в беспамятстве и скончалась в

октябре 1916 года семидесяти трех лет от роду. Ее длительная болезнь и

смерть стали большим горем для сына. Он был далеко от нее, на фронте, и

только дважды до ее смерти, по телеграфному вызову врача, приезжал к ней и

неотлучно проводил свой печальный отпуск у кровати умирающей. Осенью, когда

снова по вызову врача он приехал к своей «старушке», она была уже мертва...

С ее уходом из жизни рвалась последняя связь с детством и юностью, хотя

тяжелыми и убогими, но близкими и дорогими по воспоминаниям. Жила Елизавета

Федоровна в Киеве в квартире сына на Большой Житомирской улице, 40. Он

нанял эту квартиру весной 1914 года, перевез туда свою мать из Житомира,

где командовал полком. Натерпевшись в свое время вдоволь горя и нужды, она

провела свои последние годы в покое и уюте. Перспектива смерти матери

пугала сына полным одиночеством. Да и возраст его — сорокатрехлетнего

мужчины — казался непреодолимым препятствием для женитьбы и новой жизни.

Впереди маячило беспросветное одиночество.

Была у него, правда, еще одна привязанность в жизни, но о ней Антон

Иванович боялся тогда даже мечтать. Это была Ася Чиж. Из ребенка маленькая

Ася превратилась в очаровательную женщину, Ксению Васильевну. Окончив

незадолго до войны институт благородных девиц в Варшаве, она училась в

Петрограде на курсах профессора Платонова. Она чувствовала себя так же

одиноко, как Антон Иванович. Он знал ее с момента рождения, видел ее

ребенком, затем подростком, навещал в институте, стыдил за пальцы,

вымазанные чернилами. Он наблюдал, как она постепенно превращается в

привлекательную девицу, и... решил просить ее руки.

Письма генерала Деникина с фронта с описанием окружающей его обстановки,

собственных мыслей и переживаний, к счастью, не потеряны. 96 таких писем,

никогда еще не опубликованных, аккуратно пронумерованных, начиная с 15

октября (ст. ст.) 1915 года до конца августа 1917 ,то есть до момента

ареста генерала Деникина Временным правительством и заключения его в

Бердичевскую тюрьму по обвинению в участии в "мятеже "генерала Корнилова»)

сохранились в семейных бумагах его вдовы, Ксении Васильевны. Приведенные

ниже с ее разрешения выдержки из писем Антона Ивановича освещают духовный

облик замкнутого человека, не любившего пускать посторонних в свой

внутренний мир.

В письмах той, о ком он все больше и больше думал, с кем все чаще и чаще

перетесывался, кто «так близко вошел в его жизнь», Антон Иванович искал

«ответа на вопросы незаданные и думы невысказанные».

«Я не хочу врываться непрошенным в Ваш внутренний мир»,— говорил он ей в

одном из своих писем в марте. Но полупризнания не передавали на бумаге его

чувства, добиться письменного ответа на мучивший его вопрос было

невозможно. Он это отлично сознавал и хотел лишь уловить в ее письмах те

оттенки мыслей, которые дали бы ему мужество письменно просить ее руки.

(28, С. 119)

Потребовалось несколько недель упорных письменных уговоров, чтобы склонить

Ксению Васильевну дать свое согласие стать невестой, а затем связать раз и

навсегда свою жизнь с судьбой генерала Деникина. Но пока этот вопрос

решался, генерал переживал «такое напряженное настроение, как во время боя,

исход которого колеблется».

Потом было решено факта жениховства пока что не оглашать, временно даже

скрыть его от ее родных. Однако к лету 1916 года жениховство от семьи уже

не было секретом. Тогда же решили — по настоянию Антона Ивановича —

венчаться не сразу, а лишь по окончании войны. Нелегко далось ему решение,

но, думая, прежде всего о своей невесте, он считал, что поступить иначе

было бы неблагоразумно.

С конца 1916 года письма генерала Деникина к своей невесте полны надежд на

яркое и радостное будущее. Моментами появляются сомнения, но они быстро

рассеиваются.

«Пробивая себе дорогу в жизни,— писал он ей 24 апреля,— я испытал и

неудачи, разочарования, и успех, большой успех. Одного только не было —

счастья. И как-то даже приучил себя к мысли, что счастье — это нечто

нереальное, призрак. И вот вдали мелькнуло. Если только Бог даст дней.

Надеюсь... Думаю о будущем. Теперь мысли эти связные, систематичные, а

главное, радостней. Теперь я уже желаю скорого окончания войны (прежде об

этом не думал), но, конечно, постольку, поскольку в кратчайший срок можно

разбить до основания австро-германцев. Иначе не представляю себе конца. В

одном только вопросе проявляю недостаточно патриотизма, каюсь: когда думаю

об отдыхе после войны, тянет к лазурному небу и морю Адриатики, к ласкающим

волнам и красочной жизни Венеции, к красотам Вечного города. Когда-то, 10

лет тому назад, я молчаливо и одиноко любовался ими — тогда, когда мой

маленький друг Ася была с бабушкой на Рейне. Вы помните? Вы одобряете мои

планы?» (28, с. 187).

С рассветом 22 мая (4 июня н. ст.) вся линия русского Юго-Западного фронта

взорвалась сильнейшим артиллерийским огнем. Снарядов не жалели. После

артиллерийской подготовки русские части по всему фронту длиной в 350

километров перешли в наступление против австрийцев. Атака была настолько

неожиданна для неприятеля, что, несмотря на сильные укрепления,

воздвигнутые в период зимних месяцев, австрийцы не выдержали. Их

опрокинули, и фронт был прорван. Операция эта была поручена генералу

Брусилову, незадолго до того принявшему пост Главнокомандующего Юго-

Западным фронтом. В состав фронта входили четыре армии. С севера к югу они

шли в следующем порядке: 8-я, 11-я, 7-я и 9-я.

Нанести главный удар выпало армии генерала Каледина, а в его армии —

на дивизию Деникина. Удар был направлен на город Луцк. Деникин хорошо

знал этот город: в сентябре 1915 года, как известно со слов генерала

Брусилова, Деникин «бросился на Луцк одним махом и взял его». С тех пор

Луцк снова перешел в руки неприятеля, и здесь Деникину пришлось вторично

брать его, сильно за это время укрепленный противником. Еще в марте генерал

Деникин был ранен осколком шрапнели в левую руку, но остался в строю. И,

несмотря на не совсем зажившую рану, руководя атакой, он шел со своими

войсками в передовых цепях. За, доблесть, проявленную при захвате Луцка в

мае 1916 года, генерал Деникин получил весьма редкую награду —

«Георгиевское оружие, бриллиантами украшенное». Награда эта давалась не

только за личный подвиг, но и когда он имел большое общественное значение.

Брусиловское наступление 1916 года, получившее также название Луцкого

прорыва, продолжалось около четырех месяцев. «Тактические результаты этой

битвы,— писал историк Головин,— были громадными. Взято было в плен 8924

офицера, 408000 нижних чинов, захвачено 581 орудие, 1 795 пулеметов, 448

бомбометов и минометов. Отнята у противника территория более чем в 25000

квадратных километров. Таких результатов не достигала ни одна

наступательная операция наших союзников в 1915, 1916 и 1917 годах».

В одном из своих писем, касаясь успеха Юго-Западного фронта, Деникин

выражал надежду, что этот успех повлечет за собой более широкое наступление

и что, быть может, и союзники «встрепенутся».

В общественном мнении России отношение к союзникам за годы войны прошло

разные фазы. Вначале был восторг и готовность жертвовать собой для

достижения общей цели. Затем восторг охладел, но сохранилось твердое

решение безоговорочно выполнять свои союзные обязательства, не считаясь ни

с трудностями, ни с риском. И, наконец, как отметил Головин, видя, что

союзники не проявляют такого же жертвенного порыва, чтоб оттянуть на себя

германские силы, как это делала русская армия,—в русские умы постепенно

стало закрадываться сомнение. Оно перешло в недоверие. Когда австрийцам

приходилось плохо, немцы всегда шли им на выручку. Когда того требовали

союзники, русские войска всегда оттягивали на себя силы неприятеля. Однако

в критические моменты на русском фронте союзники ни разу не проявили

должной военной инициативы. Неудачная их попытка в Галлиполе в расчет не

принималась. Их начали винить в эгоизме, а среди солдат на фронте

(возможно, что не без участия германской пропаганды) все сильнее слышался

ропот: союзники, мол, решили вести войну до последней капли крови русского

солдата. В солдатской массе это притупляло желание продолжать борьбу.

Следует отметить, что генерал Деникин, хоть и искренне желавший более

деятельной стратегической помощи от союзников, никогда не бросал обвинения

в том, что русскими руками они хотели ослабить Германию. Наоборот, до

самого конца, даже в период русской между-усобной смуты, когда Россия вышла

из войны, а Германия еще продолжала ее на западе,—он неизменно оставался,

верен идее союза.

Но еще серьезнее недоверия к союзникам было недоверие к собственной власти.

Осенью 1915 года, с отъезда государя из столицы в Ставку, императрица с

невероятной настойчивостью стала вмешиваться в дела государственного

управления. По совету своих приближенных она выставляла кандидатов на

министерские посты, и, за редким исключением, государь одобрял ее выбор.

Кандидаты — люди бесцветные, не подготовленные к ответственной работе,

часто недостойные — вызывали резкое неодобрение в общественном мнении и в

Думе, где с осени 1916 года начались бурные выпады не только против членов

правительства, но и против личности императрицы и «темных сил» вокруг

трона. Авторитет власти и династии падал с невероятной быстротой. От

патриотического единения между правительством и законодательными палатами

периода начала войны не осталось и следа. Постоянная смена состава

министров ослабляла и без того непопулярное и безпрограммное правительство.

Прогрессивный блок, образованный в 1915 году из представителей кадетской

партии, октябристов и даже консервативных элементов Думы и Государственного

совета, настаивал на министерстве общественного доверия, готового

сотрудничать с законодательными палатами в проведении определенно

разработанной программы деятельности. К этим требованиям все больше и

больше склонялись умеренно-консервативные круги и члены императорского

дома. Многие из великих князей, видя угрозу династии и родине, откровенно и

настойчиво высказывали государю свои взгляды на необходимость перемен. Но

царь упорно отклонял все подобные советы. Имя Распутина, с его влиянием при

дворе, стало объектом ненависти, особенно тех, кто не желал свержения

монархии. С думской трибуны Милюков винил правительство и императрицу в

«глупости или измене»;

Представитель монархистов Пуришкевич требовал устранения Распутина.

Убийство Распутина с участием великого князя Дмитрия Павловича, Юсупова,

женатого на племяннице государя, и монархиста Пуришкевича окончательно

изолировало царскую семью. Государь и императрица остались в полном

одиночестве.

Тем временем Гучков, князь Львов и другие представители земских и городских

союзов, Военно-промышленного комитета и т. д., сыгравшие большую роль в

мобилизации русской промышленности для нужд войны, настаивали не только на

министерстве общественного доверия, но на министерстве, ответственном перед

Думой. Потеряв, надежду на возможность сотрудничества с царем, они решили

от него избавиться и широко пользовались своими связями в армии и

общественных кругах в целях антиправительственной пропаганды. Думские

выпады против режима, цензурой запрещенные в печати, распространялись ими

по всей стране в виде литографированных оттисков.

Распространялись также заведомо ложные слухи об императрице, о ее

требованиях сепаратного мира, о ее предательстве в отношении британского

фельдмаршала Китченера, о поездке которого в начале июня 1916 года в Россию

на крейсере «Hampshire» она якобы сообщила немцам. В армии эти слухи, увы,

принимались на веру, и, по словам генерала Деникина, «не стесняясь ни

местом, ни временем» среди офицеров шли возмущенные толки на эту тему.

Деникин считал, что слух об измене императрицы сыграл впоследствии

«огромную роль в настроении армии, в отношении ее к династии и к

революции».

После революции, несмотря на желание найти подтверждение подобному

обвинению, особая комиссия, назначенная Временным правительством,

установила полную необоснованность этих слухов, Они оказались злостной

клеветой. Императрица — немка по рождению — была верна России и не

допускала мысли о сепаратном мире.

Тем не менее, влияние ее на ход событий, предшествовавших революции, было,

несомненно, отрицательным и пагубным.

Брусиловское наступление, не поддержанное русскими (Западным и Северо-

западным) фронтами, не поддержанное и союзниками, закончилось к сентябрю

1916 года. Оно принесло больше пользы союзникам, чем России.

Антиправительственные речи, рассылавшиеся Гучковым и его сотрудниками во

всех концы страны и армии, доходили и до генерала Деникина в далекой

Румынии. В одном из своих писем к невесте он кратко, без комментариев,

отметил факт их получения: «Думские речи (боевые) читаю в

литографированных оттисках». (Письмо от 27 декабря 1916 года). «На

родине,—писал он в другом письме,—стало из рук вон худо. Своеручно рубят

сук, на котором сидят спокон веку». (Письмо от 12 января 1917 года).

«Какие же нравственные силы будет черпать армия в этой разрухе? Нужен

подъем. Уверенность...» (Письмо от 7 января 1917 года). (41, с. 197).

Строго держась вне политики, не принимая участия в закулисных интригах

против правительства, Деникин болел душой за то, что происходило внутри

страны. Он видел, что царский режим стоит на краю пропасти, что как бы

назло самому себе этот режим «своеручно рубит сук, на котором сидел спокон

веку». И, опасаясь потрясения во время войны государственных устоев,

генерал Деникин с волнением думал о тех последствиях, которые мог вызвать в

армии развал в тылу.

Наступал 1917 год, год страшной расплаты за прошлые грехи, ошибки и

неудачи, год, который выдвинул генерала Деникина на ту роль, которую ему

пришлось, затем играть в период гражданской войны.

Деникин внимательно следит за событиями в Петрограде. Его взгляды

становятся все более жесткими. Он делает попытки охарактеризовать

деятельность Петросовета, подробно излагает Апрельские тезисы Ленина,

характеризуя их как призыв к русскому бунту, к чистому разрушению.

Власть оказалась несостоятельной - делает вывод Деникин и выделяет

созревшую идею, разбивая предложение на типографские строчки, подчеркивая

главное, данное с большой буквы: " В общественном сознании возникла мысль

о Диктатуре".

Все разговоры в ставке с начала июня стереотипны: "Россия идет

неизбежно к гибели. Правительство совершенно бессильно. Неопходима

твердая власть. Рано или поздно нам надо перейти к диктатуре. Но никто не

говорит о реставрации или о перемене политического курса в сторону

реакции". (41.с. 228).

Какие же политические взгляды исповедовал в то время Деникин? На этот

вопрос он ответил так: "Я никогда не сочувствовал "народничеству" с его

террором и ставкой на крестьянский бунт. Ни марксизму, с его

превалированием матереалистических ценностей над духовными и уничтожением

человеческой личности. Я приял Российский либерализм в его идеологической

сущности без какого-либо партийного догматизма. В широком обобщении это

приятие приводило меня к трем положениям:

1. Конституционная монархия;

2. Радикальные реформы;

3. Мирные пути обновление страны.

Это мировоззрение я донес нерушимо до революции 1917 года, не принимая

активного участия в политике и отдавая все силы и труд армии". (42.

С.247).

Все это звучит на первый взгляд заманчиво. Перед лицом анархии, развала,

гибели, на краю пропасти, в которую катилась страна, создать сильную,

национальную, демократическую влась!

Именно здесь слабый, уязвимый пункт Деникинской политики. Если

генеральная диктатура не контрреволюция и не реакция, то кто же

олицетворяет черные силы реакции и контрреволюции? Каким образом диктатура

соединяется с демократической властью? Почему Деникин, выступающий против

контрреволюции, реакции, так обрушивается на революцию, не видя в ней

ничего положительного?

Активного участия в политике он никогда до 1917 года не принимал, но в те

годы (после первой революции) уйти от нее было почти невозможно.

Возникали вопросы, над которыми раньше он не задумывался, и пытливая мысль

искала на них ответ. Для офицера того времени Антон Иванович, несомненно,

был человеком с ленивым уклоном. Но революцию он категорически отрицал,

так как на примере того, что видел, в 1905-1906 годах убедился: победа

революции выльется в уродливые и жуткие формы, где лозунг - "Долой!" -

своей разрушительной силой подорвет все устои государства. "Приняв

Российский либерализм в его идеологической сущности", он хотел верить, что

кадетская партия, ближе других отражавшая его мировоззрение, пойдет на

сотрудничество с исторической властью, искавшей тогда поддержку

либеральной общественности, и что совместная работа сможет привести

Россию путем серии назревших реформ к конституционной монархии

британского типа. Но кадетская партия отвергла руку, протянутую

правительством. К такой партийной политике Деникин отнесся отрицательно. Он

чувствовал, что кадеты, не желавшие революции, своей обостренной оппозицией

к правительству способствовали созданию в стране революционных настроений.

Туманные либеральные воззрения приводят его только к одной мысли -

мысли о диктатуре, в которой от демократии и либерализма не останется и

следа.

Летом политическая обстановка в стране все более накаляется, а

политика Деникина становится все более жесткой.

На известном заседании, созванным Керенским в Ставке 16 июля,

Деникин выступил наиболее твердо и категорически, обвиняя временное

правительство в слабости, развале армии, потакании солдатским комитетам,

требуя восстановить дисциплину, покончить с военными бунтами. Он бросил

прямой вызов Керенскому, призвал

поднять втоптанные в грязь знамена и поклониться им.

Керенский, следуя своей обычной тактике лавирования, не поднял

брошенной перчатки. Он отступил и уступил. В ночь на 19 июля он назначил

Корнилова Верховным, сместив Брусилова. Корнилов занял высший военный

пост в России, оставив должность главнокомандующего юго-западным фронтом,

где он пробыл 12 дней. На смену Корнилову на Юго-Западный фронт пришел не

кто иной, как Деникин.

Уступками Керенский не заслужил благоволения генералов. Алексеев

телеграфировал Деникину - уже на Юго-Западный фронт о том, что он готов

действовать, ибо "главный болтун России" по-прежнему ничего не делает.

Заговор назрел. Нужен был лидер - популярный, твердый,

непререкаемый. И, разумеется, придерживающийся соответствующих

взглядов. Деникин сжато до предела сформулировал задачу: "страна искала

имя".

Имя было найдено. Л.Г. Корнилов был готов к выполнению своей, исторической

миссии.

Деникин, с любовью и преданностью относясь к Корнилову, достаточно

трезво оценивал подготовку мятежа, видел ее слабости и трудности. Он

писал, что появление в Ставке разных лиц "внесло элемент некоторого

авантюризма и несерьезности. Корниловский мятеж постигла неудача.

Деникин не был на острие копья в решающие дни мятежа. Ни он вел конные

полки на Петроград, заплатив жизнью за неудачу. Но он является одним

из столпов, краеугольных камней всего сооружения. Он обеспечивал одну из

базовых позиций мятежа - Юго-Западный фронт. Крах мятежа стал переломным

моментом в жизни честолюбивого генерала. Переломным в смысле формальным

- преуспевающий военачальник, главнокомандующий крупнейшим из пяти фронтов

державы, превратился в арестованного мятежника.

Психологический перелом выплеснулся в дошедшей до предела

ненависти к солдатской массе. Ожесточение было абоюдным. Деникина

арестовали и посадили в тюрьму в Бердичеве, где находился штаб фронта, а

затем в тюрьму в Быховце, где под стражей находился Корнилов. Здесь,

Деникин в компании единомышленников, думает, о совершившемся не

раскаиваясь, а готовясь к продолжению борьбы. Он открыто, с гордостью

говорит о том, что намечалось "единоличная диктатура". Горечь,

озлобление, проступают в каждой фразе, много раз мелькают выражения

"разогнать советы", "трусливая толпа". Делаются попытки проанализировать

причины неудачи. Родилась идея: уходить на Дон.

Бежав, из Быхова на Дон, переодетый, в образе неведомого поляка, Деникин

принял активное участие в организации Добровольческой армии. В Ростове

он наблюдает за окружающими и его ненависть к распоясавшейся черни

растет. Он истерически кричал: "Проклятые!" Ведь я молился на солдата... А

теперь вот, если бы мог, собственными руками задушил!..". Деникин был

назначен главнокомандующим добровольческой дивизии, что позволило ему

через некоторое время стать одной из ведущих, а затем и ведущей фигурой

белогвардейского лагеря. Тем временем усложнилось положение советской

власти на Дону. Двигаясь с Кубани к Дону, Деникин составил первое

политическое обращение. С ненавистью, критикуя "народных комиссаров" он

отмечал, что "Будущих форм государственного строя руководители армии

(генералы Корнилов, Алексеев) не предрешали, ставя их в зависимость от

воли Всероссийского Учредительного Собрания, созванного по водворении в

стране правового порядка".

Общая цель: борьба до смерти за "целость разоренной, урезанной,

униженной России", "за право свободно жить и дышать в стране, где

народоправство должно сменить власть черни". В июне 1918 года начался

второй кубанский поход. Изменились масштабы и характер деятельности

Деникина. Он вспоминает: "Раньше я вел армию, теперь я командовал ею".

Страницы: 1, 2, 3