Курс лекций и семинаров История России: 1861-1995 гг.

Курс лекций и семинаров История России: 1861-1995 гг.

Дарило умер, остался один Купило.

Дары и постылого в любовь приведут.

Два гроша - куча хороша.

Дворянская кровь и в петровки мёрзнет.

Дело сделано - дура замуж выдана.

Денежки в кармане - все друзья с нами.

Держи язык за зубами.

Дёшево волк в пастухи нанимается, да мир подумывает.

Доверь козлу капусту караулить - всё съест.

Догадался, как проигрался.

Долг не ревёт, а спать не даёт.

Долго ждать, когда чёрт умрёт: у него ещё и голова не болела.

Долог день до вечера, когда делать нечего.

Дорого, да мило, дешево, да гнило.

Дракою прав не будешь.

Других не суди - на себя погляди.

Думаешь, поймал - ан сам попался.

Дурак за дурой далеко ходил.

Дурака пошли, да сам следом иди.

Дураков стадо - пастуха надо.

Его дуда и туда и сюда.

Ему дай яичко, да ещё и облупленное.

Если бы дрожать не умел, совсем бы замёрз.

Есть терпенье - будет и уменье.

Ешь, кума, десятую шанежку: я не считаю.

Жареные куры в рот летят.

Жизнь дана на добрые дела.

За комаром не с топором.

За морем телушка полушка, да рубль перевоз.

Законы святы, да законники супостаты.

Знай толк, не бери в долг.

И гладок, да гадок.

Иди в науку - терпеть муку.

Избави меня боже от плохих друзей, а от врагов я сам избавлюсь.

Как возьмёт голод - появится и голос.

Как ни хитри, а всё выйдет наружу.

Кобыла с волком тягалась: один хвост да грива осталась.

Когда золото всплывает, то правда тонет.

Кто везде - тот нигде.

Кто запаслив, тот и счастлив.

Кто кого сможет, тот того и гложет.

Кто у власти, тот и ест сласти.

Легко добыто, легко и прожито.

Ленивого только за смертью посылать.

Либо грудь в крестах, либо голова в кустах.

Ложь на тараканьих ножках ходит.

Мелким бесом рассыпается.

Москва слезам не верит, ей дело подавай.

Моя хата с краю - ничего не знаю.

На бедного везде каплет.

На воре шапка горит.

На одних подмётках семи царям служил.

На привычку есть отвычка.

Начали гладью, а кончили гадью.

Не кланюсь бабушке Варваре - своё есть в кармане.

Не лжёт душа, лжёт мошна.

Не мытьём, так катаньем.

Не суйся в калачный ряд с суконным рылом.

Одна паршивая овца всё стадо портит.

Он сух из воды выйдет.

От добра добра не ищут.

От трудов праведных не наживёшь палат каменных.

Плетью обуха не перебить.

По делам вору и мука.

Подальше положишь, поближе возьмёшь.

Помрёшь - ничего с собой не возьмёшь.

Попал в богатство, забыл братство.

При деньгах -то и дурак умный.

Рубль цел копейкой.

С волками жить - по волчьи выть.

С достатком и смелость приходит.

С казной судиться - своим поступиться.

С миру по нитке - голому рубашка.

С поклону голова не отвалится.

Своя ноша не тяжела.

Сколько вору не воровать, а петли не миновать.

Там хорошо, где нас нет.

У семи воров один топор, да и тот без топорища.

Хвали рожь в стогу, а барина в гробу.

Хотя спинка бита, да пирог съеден.

Я не я, и лошадь не моя.

П.Чаадаев. Философические письма. 1836 г.

Одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной цивилизации

заключается в том, что мы ещё только открываем истины, давно уже ставшие

избитыми в других местах и даже среди народов, во многом далеко

отставших от нас. Это происходит от того, что мы никогда не шли об руку

с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств

человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас

нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы небыли

затронуты всемирным воспитанием человеческого рода.

Мы все имеем вид путешественников. Ни у кого нет определённой сферы

существования, ни для чего не выработано хороших привычек, ни для чего

нет правил; нет даже домашнего очага; нет ничего, что привязывало бы,

что побуждало бы в вас симпатию или любовь, ничего прочного, ничего

постоянного; всё протекает, всё уходит, не оставляя следа ни вне, ни

внутри вас. В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид

чужестранцев, в городах кажемся кочевниками, и даже больше, нежели те

кочевники, которые пасут свои стада в наших степях, ибо они сильнее

привязаны к своим пустыням, чем мы к нашим городам. И не думайте,

пожалуйста, что предмет, о котором идёт речь, не важен. Мы и без того

обижены судьбою,- не станем же прибавлять к прочим нашим бедам ложного

представления о самих себе, не будем притязать на чисто духовную жизнь...

У каждого народа бывает период бурного волнения, страстного

беспокойства, деятельности необдуманной и бесцельной. В это время люди

становятся скитальцами в мире, физически и духовно. Это - эпоха сильных

ощущений, великих страстей народных. Народы мечутся тогда возбуждённо,

без видимой причины, но не без пользы для грядущих поколений. Через такой

период прошли все общества. Ему обязаны они самыми яркими воспоминаниями,

героическим элементом своей истории, своей поэзией, всеми наиболее

сильными и плодотворными своими идеями; это необходимая основа всякого

общества. Иначе в памяти народов не было бы ничего, чем они могли бы

дорожить, что могли бы любить; они были бы привязаны лишь к праху земли,

на которой живут. Этот увлекательный фазис в истории народов есть их

юность, эпоха, в которую их способности развиваются всего сильнее и

память о которой составляет радость и поучение их зрелого возраста. У

нас ничего этого нет. Сначала - дикое варварство, потом грубое

невежество, затем свирепое и унизительное чужеземное владычество, дух

которого позднее унаследовала наша национальная власть, - такова

печальная история нашей юности. Этого периода бурной деятельности,

кипучей игры духовных сил народных, у нас не было совсем. Эпоха нашей

социальной жизни, соответствующая этому возрасту, была заполнена тусклым

и мрачным существованием, лишённым силы и энергии, которое ничего не

оживляло, кроме злодеяний, ничто не смягчало, кроме рабства. Ни

пленительных воспоминаний, ни грациозных образов в памяти народа, ни

мощных поучений в его придании. Окиньте взглядом все прожитые нами века,

всё занимаемое нами пространство - вы не найдёте ни одного

привлекательного воспоминания, ни одного почтенного памятника, который

властно говорил бы вам о прошлом, который воссоздавал бы его пред вами

живо и картинно. Мы живём одним настоящим в самых тесных его пределах,

без прошедшего и будущего, среди мёртвого застоя.

Годы ранней юности, проведённые нами в тупой неподвижности, не

оставили никакого следа в нашей душе, и у нас нет ничего

индивидуального, на что могла бы опереться наша мысль; но обособленные

странной судьбой от всемирного движения человечества, мы также ничего не

восприняли и из преемственных идей человеческого рода. Между тем именно

на этих идеях основывается жизнь народов; из этих идей вытекает их

будущее, исходит их нравственное развитие. Если мы хотим занять

положение, подобное положению других цивилизованных народов, мы должны

некоторым образом повторить у себя всё воспитание человеческого

рода.

Мы так странно движемся во времени, что с каждым шагом вперёд

прошедший миг исчезает для нас безвозвратно. Это - естественный

результат культуры, всецело основанной на заимствовании и подражании.Мы

принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав

человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь

важный урок. Западный силлологизм нам не знаком. Наши лучшие умы

страдают чем-то большим, нежели простая неосновательность. Лучшие идеи,

за отсутствием связи или последовательности, замирают в нашем мозгу и

превращаются в бесплодные призраки.

В наших головах нет решительно ничего общего; всё в них индивидуально

и всё шатко и неполно. Мне кажется даже, что в нашем взгляде есть

какая-то странная неопределённость, что-то холодное и неуверенное,

напоминающее отчасти физиономию тех народов, которые стоят на низших

ступенях социальной лестницы. И вот я спрашиваю вас, где наши мудрецы,

наши мыслители? Кто когда -либо мыслил за нас, кто теперь за нас мыслит?

А ведь, стоя между двумя главными частями мира, Востоком и Западом,

упираясь одним локтем в Китай, другим в Германию, мы должны были бы

соединить в себе оба великих начала духовной природы: воображение и

рассудок, и совмещать в нашей цивилизации историю всего земного шара.

Глядя на нас, можно было сказать, что общий закон человечества

отменён по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру

ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей

человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и

всё, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили. С первой минуты

нашего общественного существования мы ничего не сделали для общего

блага людей; ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве

нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды; мы не дали

себе труда ничего выдумать сами, а из того, что выдумали другие, мы

перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь.

Если бы дикие орды, возмутившие мир, не прошли по нашей стране, в

которой мы живём, прежде устремились на Запад, нам едва ли была бы

отведена страница во всемирной истории. Если бы мы не раскинулись от

Берингова пролива до Одера, нас и не заметили бы. Некогда великий человек

захотел просветить нас, и для того, чтобы приохотить нас к образованию,

он кинул нам плащ цивилизации; мы подняли плащ, но не дотронулись до

просвещения. В другой раз, другой великий государь, приобщая нас к

своему славному предназначению, провёл нас победоносно с одного конца

Европы на другой; вернувшись из этого триумфального шествия через

просвещённые страны мира, мы принесли с собой лишь идеи и стремления,

плодом которых было громадное несчастье, отбросившее нас на полвека

назад. В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу.

Повинуясь нашей злобной судьбе, мы обратились к жалкой, глубоко

презираемой этими народами Византии за тем нравственным уставом, который

должен был лечь в основу нашего воспитания. Волею одного честолюбца эта

семья народов только что была отторгнута от всемирного братства, и мы

восприняли, следовательно, идею, искажённую человеческой страстью. В

Европе всё одушевлял тогда животный принцип единства. ... Непричастные

этому чудовищному началу, мы сделались жертвою завоевания. Когда же мы

свергли чужеземное иго и только наша оторванность от общей семьи мешала

нам воспользоваться идеями, возникшими за это время у наших западных

братьев,— мы подпали ешё более жестокому рабству, освящённому

притом фактом нашего освобождения.

Итак, ни отыскивать связь времён, ни вечно работать над фактическим

материалом - ни к чему не ведёт. Надо стремиться к тому, чтобы уяснить

нравственный смысл великих исторических эпох; надо стараться точно

определить черты каждого века по законам практического разума. ...

Исторический материал почти весь исчерпан, что народы рассказали почти

все свои предания и что если отдалённые эпохи ещё могут быть когда-

нибудь лучше освещены (но во всяком случае не той критикой, которая умеет

только рыться в древнем прахе народов, а какими-нибудь чисто логическими

приёмами), то - что касается фактов в собственном смысле слова - они уже

все извлечены; наконец, что истории в наше время больше нечего делать,

как размышлять.

Раз мы признаём это, история естественно должна войти в общую систему

философии и сделаться её составной частью.

Мы слишком долго привыкли видеть в мире только отдельные государства;

вот почему огромное превосходство нового общества над древним ешё не

оценено надлежащим образом. Упускали из виду, что в течение целого ряда

веков это общество составляло настоящую федеральную систему,которая была

расторгнута только реформацией; что до этого прискорбного события народы

Европы смотрели на себя не иначе, как на части единого социального тела,

разделённого в географическом отношении на несколько государств, но в

духовном отношении составляющего одно целое... История средних веков - в

буквальном смысле слова - история одного народа - народа христианского.

Главное содержание её составляет развитие нравственной идеи... Вольтер

справедливо замечает, что только у христиан мнения бывали причиною войн.

Нельзя, впрочем, и сомневаться в том, что нас никогда не постигнет

ни китайский застой, ни греческий упадок; ещё менее можно себе

представить полное уничтожение нашей цивилизации. Чтобы убедиться в

этом, достаточно бросить взгляд кругом. Весь мир должен был бы

перевернуться, новый переворот, подобный тому, который придал ему его

теперешнюю форму, должен был произойти, для того чтобы современная

цивилизация погибла. Без вторичного всемирного потопа невозможно

вообразить себе полную гибель нашего просвещения. Пусть даже , например,

погрузится в море целое полушарие, - того, что уцелеет от нашей

цивилизации на другом полушарии, будет достаточно, чтобы возродить

человеческий дух.

Прекрасная вещь - любовь к отечеству, но есть ещё нечто более

прекрасное - это любовь к истине. Любовь к отечеству рождает героев,

любовь к истине создаёт мудрецов, благодетелей человечества. Любовь к

родине разделяет народы, питает национальную независимость и подчас

одевает землю в траур; любовь к истине распространяет свет знания,

создаёт духовные наслаждения, приближает людей к Божеству. Не через

родину, а через истину ведёт путь на небо. Правда, мы, русские, всегда

мало интересовались тем, что - истина, а что - ложь, поэтому нельзя

сердиться на общество, если несколько язвительная филипика против его

немощей задела его за живое. И потому, смею уверить, во мне нет ни тени

злобы против этой милой публики, которая так долго и так коварно ласкала

меня; я хладнокровно, без всякого раздражения, стараюсь отдать себе отчёт

в моём странном положении.

Я никогда не добивался народных рукоплесканий, не искал милостей

толпы; я всегда думал, что род человеческий должен следовать только

за своими естественными вождями...

Посмотрите от начала до конца наши летописи - вы найдёте в них на

каждой странице глубокое воздействие власти, непрестанное влияние

почвы и почти никогда не встретите проявлений общественной воли.

П.Я.Чаадаев. Философические письма. -В кн.: Россия глазами русского.-

СПб.: 1991.С.22-25, 27-30, 93, 107, 140, 153.

П.Я. Чаадаев. Отрывки и афоризмы. 1840-1850 гг.

К тому же в русском народе есть что-то неотвратимо неподвижное,

безнадёжно не нарушаемое, а именно - его полное равнодушие к природе

той власти, которая им управляет. Ни один народ мира не понял лучше нас

знаменитый текст Писания: ”Несть власти аще от Бога”. Установленная

власть всегда для нас священна. Как известно, основой нашего социального

строя служит семья, поэтому русский народ ничего другого никогда и не

способен усматривать во власти, кроме родительского авторитета,

применяемого с большей или меньшей суровостью, и только. Всякий государь,

каков бы он ни был, для него батюшка. Мы не говорим, например, я имею

право сделать то-то и то-то, мы говорим: это разрешено, а это не

разрешено. В нашем представлении не закон карает провинившегося

гражданина, а отец наказывает непослушного ребёнка. Наша приверженность к

семейному укладу такова, что мы с радостью расточаем права: отцовства по

отношению ко всякому, от кого зависим. Идея законности, идея права для

русского народа бессмыслица, о чём свидетельствует беспорядочная и

странная смена наследников престола вслед за царствованием Петра

Великого, в особенности же ужасный эпизод междуцарствования. Очевидно,

если бы природе народа свойственно было воспринимать эти идеи, он бы

понял, что государь, за которого он проливал кровь, не имел ни малейшего

права на престол, а в таком случае ни у первого самозванца, ни у всех

остальных не нашлось бы той массы приверженцев, производивших

опустошения, ужасавшие даже чужеземные шайки, шедшие вслед за ними.

свойственно было воспринимать эти идеи, он бы понял, что государь, за

которого он проливал кровь, не имел ни малейшего права на престол, а в

таком случае ни у первого самозванца, ни у всех остальных не нашлось бы

той массы приверженцев, производивших опустошения, ужасавшие даже

чужеземные шайки, шедшие вслед за ними. Никакая сила в мире не заставит

нас выйти из того круга идей, на котором построена вся наша история,

который ещё теперь составляет всю поэзию нашего существования, который

признаёт лишь право дарованное и отмечает всякую мысль о праве

естественном; и что бы ни совершилось в слоях общества, народ в целом

никогда не примет в этом участия; скрестив руки на груди - любимая поза

чисто русского человека - он будет наблюдать происходящее и по привычке

встретит именем батюшки своих новых владык, ибо - к чему тут обманывать

себя самих - ему снова понадобятся владыки, всякий другой порядок он с

презрением или гневом отвергает.

П.Я.Чаадаев. Избранные произведения и письма.—М.:1991.С.202-203.

К.Н. Леонтьев. Византизм и славянство. 1873 год.

Условия русского православного царизма были ещё выгоднее.

Перенесённый на русскую почву византизм встретил не то, что он находил на

берегах Средиземного моря, не племена, усталые от долгой образованности,

не страны, стеснённые у моря и открытые всяким враждебным набегам

... нет! он нашёл страну дикую, новую, едва доступную, обширную, он

встретил народ простой, свежий, ничего почти не испытавший,

простодушный, прямой в своих верованиях.

Вместо избирательного, подвижного, пожизненного диктатора византизм

нашёл у нас Великого Князя Московского, патриархального и наследственно

управлявшего Русью. В византизме царила одна отвлечённая юридическая

идея: на Руси эта идея обрела себе плоть и кровь в царских родах,

священных для народа. Родовое монархическое чувство, этот великорусский

легитимизм, был сперва обращён на дом Рюрика, а потом на дом Романовых.

Родовое чувство, столь сильное на Западе в аристократическом элементе

общества, у нас же в этом элементе всегда гораздо слабейшее, нашло

себе главное выражение в монархизме. Имея сначала вотчинный (родовой)

характер, наше государство этим самым развилось впоследствии так, что

родовое чувство общества у нас приняло государственное направление.

Государство у нас всегда было сильнее, глубже, выработаннее не только

аристократии, но и самой семьи.

Россия глазами русского.—М.:1991.С.182-183.

В. С. Соловьёв. Русская идея. 1888 год.

Я имею в виду вопрос о смысле существования России во всемирной

истории. Когда видишь, как эта огромная империя с большим или или меньшим

блеском в течение двух веков выступала на мировой сцене, когда видишь,

как она по многим второстепенным вопросам приняла европейскую

цивилизацию, упорно отбрасывая её по другим, более важным, сохраняя таким

образом оригинальность, которая, хоя и является чисто отрицательной, но

не лишена тем не менее своеобразного величия, -когда видишь этот великий

исторический факт, то спрашиваешь себя: какова же та мысль, которую он

скрывает за собою или открывает нам; каков идеальный принцип,

одушевляющий это огромное тело, какое новое слово этот новый народ

скажет человечеству; что желает он сделать в истории мира? Чтобы

разрешить этот вопрос, мы не обратимся к общественному мнению

сегодняшнего дня, что поставило бы нас в опасность быть разочарованными

событиями последующего дня. Мы поищем ответа в вечных истинах религии.

Ибо идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то,

что Бог думает о ней в вечности. Мы должны рассматривать человечество в

его целом, как великое собирательное существо или социальный организм,

живые члены которого представляют различные нации. С этой точки зрения

очевидно, что ни один народ не может жить в себе, через себя и для себя,

но жизнь каждого народа представляет лишь определённое участие в общей

жизни человечества. Органическая функция, которая возложена на ту или

другую нацию в этой вселенской жизни,— вот её истинная национальная идея,

предвечно установленная в плане бога.

Россия глазами русского.—М.:1991.С.312.

Н.С. Трубецкой. О туранском элементе в русской культуре. 1925 год.

Московское царство возникло благодаря татарскому игу. Московские

цари, далеко не закончив ещё “собирания русской земли”, стали собирать

земли западного улуса великой монгольской монархии: Москва стала мощным

государством лишь после завоевания Казани, Астрахани и Сибири. Русский

царь явился наследником монгольского хана. “Свержение татарского ига”

свелось к замене татарского хана православным царём и к перенесению

ханской ставки в Москву. Даже персонально значительный процент бояр и

других служилых людей московского царя составляли представители татарской

знати. Русская государственность в одном из своих истоков произошла из

татарской, и вряд ли правы те историки, которые закрывают глаза на это

обстоятельство или стараются преуменьшить его значение. Но, если такое

игнорирование татарского источника русской государственности оказывается

возможным, то, конечно, потому, что во внутреннем содержании и в

идеологическом оправдании русской государственности ярко выступают

элементы, не находящие прямых аналогий в татарской государственности:

это - православие и византийские традиции. Чудо превращения татарской

государственности в русскую осуществилось благодаря напряжённому горению

религиозного чувства, благодаря православно-религиозному подъёму,

охватившему Россию в эпоху татарского ига. Это религиозное горение

помогло древней Руси облагородить татарскую государственность, придать

ей новый религиозно-этический характер и сделать её своей. Произошло

обрусение и оправославление татарщины, и московский царь, оказавшийся

носителем этой новой формы татарской государственности, получил такой

религиозно-этический престиж, что перед ним поблекли и уступили ему

место все остальные ханы западного улуса. Массовый переход татарской

знати в православие и на службу к московскому царю явился внешним

выражением этой моральной притягательной силы.

Там же.С.72-73.

П.Н. Савицкий. Степь и оседлость. 1922 год.

Без “татарщины” не было бы России. Нет ничего более шаблонного и в то

же время неправильного, чем превозношение культурного развития до-

татарской “Киевской” Руси, якобы уничтоженного и оборванного татарским

нашествием. Мы отнюдь не хотим отрицать определённых - и больших -

культурных достижений Древней Руси 11 и 12 века; но историческая оценка

этих достижений есть оценка превратная, поскольку не отмечен процесс

политического и культурного измельчания, совершенно явственно

происходивший в до-татарской Руси от первой половины 11 к первой половине

13 века. Это измельчание выразилось в смене хотя бы относительного

политического единства первой половины 11 века удельным хаосом

последующих годов; оно сказалось в упадке материальных возможностей,

например, в сфере художественной. В области архитектуры упадок этот

выразился в том, что во всех важнейших центрах эпохи храмами наиболее

крупными по размерам, наиболее богатыми в отделке неизменно являются

наираннепостроенные: позднейшие киевские бледнеют перед Св. Софией,

позднейшие черниговские - перед Св. Спасом, позднейшие новгородские -

перед Св. Софией Новгородской, позднейшие владимиро-суздальские -

перед Успенским собором.

Мы не будем касаться этических достоинств одних и других храмов; в

отношении к размерам материальным Русь начала 13 века являет картину

ничтожества: в сравнении с западом - различие масштабов десятикратное,

стократное; подлинная “отсталость” , возникающая не вследствие, но

до татарского ига.

Ту беспомощность, с которой Русь предалась татарам, было бы

нелогично рассматривать, как “роковую случайность” ; в бытии дотатарской

Руси был элемент неустойчивости, склонность к деградации, которая ни к

чему иному, как чужеземному игу, привести не могла. Эта черта, общая

целому ряду народов; средневековая и новейшая история отдельных

славянских племён построена, как по одному шаблону: некоторый начальный

расцвет, а затем, вместо укрепления расцвета, разложение, упадок, “иго”.

Такова история ославянившихся болгар, сербов, поляков. Такова судьба

дотатарской Руси. Велико счастье Руси, что в момент, когда в силу

внутреннего разложения она должна была пасть, она досталась татарам, и

не кому другому. Татары - “нейтральная”, культурная Среда, принимавшая

“всяческих богов” и терпевшая “любые культуры”, пала на Русь, как

наказание Божие, но не замутила чистоты национального творчества. Если бы

Русь досталась туркам, заразившимся “иранским фанатизмом и

экзалькацией”, её испытание было бы многажды труднее, и доля - горше.

Если бы её взял Запад, он вынул бы из неё душу... Татаре не изменили

духовного существа России; но в отличительном для них в эту эпоху

качестве создателей государств, милитарно-организующейся силы, они

несомненно повлияли на Русь. Действием ли примера, привитием ли крови

правящим, они дали России свойство организоваться военно, создавать

государственно- принудительный центр, достигать устойчивости; они дали

ей качество - становиться могущественной “ордой”.

Там же.С.123-124.

Г.П. Федотов. Судьба империй. 1952 год.

Вся история может быть рассматриваема (и даже преимущественно

рассматривалась в узко политической историографии) как смена процессов

интеграции и дезинтеграции. Можно назвать первый процесс ростом,

развитием, объединением или же завоеванием, порабощением, ассимиляцией;

второй - упадком, разложением или освобождением, рождением новых

наций, в зависимости от того, какая государственность или народность

стоит в центре наших интересов. Гальская война Цезаря принесла с собой

смерть кельтской Галлии и рождение Галлии римской. Разложение Австро-

Венгрии есть освобождение - Чехии, Польши и Югославии. Объективная же

или сверхнациональная оценка историка колеблется. Рост государства

означает расширение зоны мира, концентрацию сил, и, следовательно,

успехи материальной культуры. Но гибель малых или слабых народов, ими

поглощённых, убивает, часто навеки, возможность расцвета других культур,

иногда многообещающих, быть может, качественно высших по сравнению с

победоносным соперником. Эти гибнущие возможности скрыты от глаз

историка, и потому наши оценки великих империй или, точнее, факта их

образования и гибели, содержат так много личного и условного. В отличие

от евразийцев, мы признаём безусловным бедствием создание монгольской

империи Чингисхана и относительным бедствием торжество персидской

монархии над эллинизмом. С нашей точки зрения , империя Александра

Великого и его наследница - Римская - создали огромные культурные

ценности, хотя в случае Рима нельзя не сожалеть о многих

нераспустившихся ростках малых латинизированных культур. Враги греческого

гуманизма, которых так много в наше время, конечно, другого мнения.

Борьба эллинства и Востока ещё продолжается в нашей современной культуре.

Когда экспансия государства переходит в ту стадию, которая позволяет

говорить об империи? На этот вопрос не так легко ответить. Во всяком

случае, нельзя сказать, что империя есть государство, вышедшее за

национальннные границы, потому что национальное государство (если

связывать национальность с языком) - явление довольно редкое в

истории. Может быть, правильное определение было бы: империя - это

экспансия за пределы длительно-устойчивых границ, перерастание

сложившегося исторически оформленного организма.

Историки давно говорят о Египетской империи для эпохи азиатских

завоеваний Рамесидов, о Вавилонско-Ассирийской и Персидской империях - в

их расширении за пределы Междуречья и Ирана до берегов Средиземного

моря. Рим превращается в империю, когда выходит из границ Италии;

европейские державы, когда приобретают обширные колониальные владения за

океаном. Но завоевание или ассимиляция немцами западных славян или

руссками славянами финов не создали империи. Выход государства, даже

непрерывно растущего, из его привычной геополитической сферы есть тот

момент, когда количество переходит в качество? рождается не новая

провинция, но империя с её особым универсальным политическим

самосознанием.

Есть ещё одна неожиданная сторона русского западничества. Россией

вообще интересовались мало, её имперской историей ещё меньше. Так и

случилось, что почти все нужные исследования в области национальных

и имперских проблем оказались предоставленными историкам

националистического направления. Те, конечно, строили тенденциозную схему

русской истории, смягчавшую все тёмные стороны исторической

государственности. Эта схема вошла в официальные учебники, презираемые,

но поневоле затверженные и не встречавшие корректива. В курсе

Ключевского нельзя было найти истории создания и роста Империи.

Так укоренилось в умах не только либеральной, но отчасти и

революционной интеллигенции наивное представление о том, что русское

государство, в отличие от всех государств Запада, строилась не насилием,

а мирной экспансией, не завоеванием, а колонизацией. Подобное убеждение

свойственно националистам всех народов. Французы с гордостью указывают

на то, что генерал Федерб с ротой солдат подарил Франции Западную Африку,

а Лиоте был не столько завоевателем Марокко, сколько великим строителем

и организатором. И это правда, то есть одна половина правды. Другая

половина, слишком легко бросающаяся в глаза иностранцам, недоступна для

националистической дальнозоркрсти.

Несомненно, что параллельный немецкому Марш на Восток оставил меньше

кровавых следов на страницах истории. Это зависило от редкой населённости

и более низкого культурного уровня восточных финнов и сибирских инородцев

сравнительно с западными славянами. И однако - как упорно и жестоко

боролись хотя бы вогулы в 15 веке с русскими “колонизаторами”, а после

них казанские инородцы и башкиры. Их восстания мы видим при потрясении

русской государственности - в Смутное время, при Петре, при Пугачёве. Но

с ними исторические споры покончены. Несмотря на искусственное

Воскресение восточно-финских народностей, ни Марийская, ни Мордовская

республика не угрожают целостности России. Уже с татарами дело сложнее.

А что сказать о последних завоеваниях Империи, которые несомненно куплены

обильной кровью: Кавказе, Туркестане?

Мы любим Кавказ, но смотрим на его покорение сквозь романтические

поэмы Пушкина и Лермонтова. Но даже Пушкин обронил жёсткое словцо о

Цицианове, который “губил, ничтожил племена”. Мы заучили с детства о

мирном присоединении Грузии, но мало кто знает, каким вероломством и

каким унижением для Грузии Россия отплатила за её добровольное

присоединение. Мало кто знает и то, что после сдачи Шамиля до полмиллиона

черкесов эмигрировало в Турцию. Это всё дела недавних дней. Кавказ

никогда не был замирён окончательно. То же следует помнить о Туркестане.

Покорённый с чрезвычайной жестокостью, он восставал в годы первой войны,

восставал и при большевиках. До революции русское культурное влияние

вообще было слабо в Средней Азии. После революции оно было такого

рода, что могло сделать русское имя ненавистным.

Наконец, Польша, эта незаживающая (и поныне) рана в теле России. В

конце концов вся русская интеллигенция - в том числе и националистическая

- примирилась с отделением Польши. Но она никогда не сознавала ни всей

глубины исторического греха, совершаемого - целое столетие - над душой

польского народа, ни естественности того возмущения, с которым Запад

смотрел на русское владычество в Польше. Именно Польше Российская Империя

обязана своей славой “тюрьмы народов”. Там же. С.328-329, 338-339.

Н.А. Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма

Марксизм даёт, конечно, большие основания истолковывать марксистскую

доктрину, как последовательную систему социологического детерминизма.

Экономика определяет всю человеческую жизнь, от неё зависит не только всё

строение общества, но и вся идеология, вся духовная культура, религия,

философия, мораль, искусство. Экономика есть базис, идеология есть

надстройка. Существует неотвратимый объективный общественно-экономический

процесс, которым всё определяется. Форма производства и обмена есть как

бы первородная жизнь и от неё остальное зависит. В человеке мыслит и

творит не он мам, а социальный класс, к которому он принадлежит, он

мыслит и творит, как дворянин, крупный буржуа, мелкий буржуа или

пролетарий. Человек не может освободиться от определяющей его экономики

он её лишь отражает. Такова одна сторона марксизма. Власть экономики в

человеческой жизни не Марксом выдумана и не он виновник того, что

экономика так влияет на идеологию. Маркс увидел, это в окружавшем его

капиталистическом обществе Европы. Но он обобщил это и придал этому

универсальный характер. То, что он открыл в капиталистическом обществе

своего времени, он признал основой всякого общества. Он многое открыл в

капиталистическом обществе и много верного сказал о нём, но ошибка его

заключалась в универсализации частного.

Чтобы понять смысл социологического детерминизма марксизма и

изобличения им иллюзий сознания, нужно обратить внимание на

существование в марксизме совсем другой стороны, по видимости

противоречащей экономическому материализму. Марксизм есть не только

учение исторического или экономического материализма о полной зависимости

человека от экономики, марксизм есть также учение об избавлении, о

мессианском призвании пролетариата, о грядущем совершенном обществе, в

котором человек не будет уже зависеть от экономики, о мощи и победе

человека над иррациональными силами природы и общества. Душа марксизма

тут, а не в экономическом детерминизме. Человек целиком детерминирован

экономикой в капиталистическом обществе, это относится к прошлому.

Определимость человека экономикой может быть истолкована, как грех

прошлого. Но в будущем может быть иначе, человек может быть освобождён от

рабства. И активным субъектом, который освободит человека от рабства и

создаст лучшую жизнь, является пролетариат. Ему приписываются мессианские

свойства, на него переносятся свойства избранного народа Божьего, он

новый Израиль. Это есть секуляризация древне-еврейского мессианского

сознания. Рычаг, которым можно будет перевернуть мир, найден. И тут

материализм Маркса оборачивается крайним идеализмом. Маркс открывает в

капитализме процесс дегуманизации, овеществления человека. С этим

связано гениальное учение Маркса о фетишизме товаров. Всё в истории, в

социальной жизни есть продукт активности человека, человеческого труда,

человеческой борьбы. Но человек падает жертвой иллюзорного, обманного

сознания, в силу которого результаты его общественной активности и труда

представляются ему вещным объективным миром, от которого он зависит. Не

существует вещной, объективной, экономической действительности, это

иллюзия, существует лишь активность человека и активное отношение

человека к человеку. Капитал не есть объективная вещная реальность,

находящаяся вне человека, капитал есть лишь общественные отношения людей

в производстве. За экономической действительностью всегда скрыты живые

люди и социальные группировки людей. И человек своей активностью может

расплавить этот призрачный мир капиталистической экономики. К этому

призван пролетариат, который падает жертвой этой иллюзии, фетишизации и

овеществления продуктов человеческого труда. Пролетариат должен бороться

против овеществления человека, против дегуманизации хозяйства, должен

обнаружить всемогущество человеческой активности. Это совсем другая

сторона марксизма и она была сильна у раннего Маркса. Веру в активность

человека, субъекта, он получил от немецкого идеализма. Это есть вера в

дух и она не соединима с материализмом. В марксизме есть элементы

настоящей экзестенциальной философии, обнаруживающей иллюзию и обман

объективизации, преодолевающей человеческой активностью мир

объективированных вещей. Только эта сторона марксизма могла внушить

энтузиазм и вызвать революционную энергию. Экономический детерминизм

принижает человека, возвышает его лишь вера в активность человека,

которая может совершать чудесное перерождение общества.

Свобода есть сознанная необходимость, но это сознание необходимости

может творить чудеса, совершенно перерождать жизнь и создавать новое,

небывшее. Переход к царству свободы есть победа над первородным грехом,

который Маркс видел в эксплуатации человека человеком. Весь моральный

пафос Маркса связан с этим раскрытием эксплуатации, как основы

человеческого общества, эксплуатации труда. Маркс явно смешивал

экономическую и эстетическую категории. Учение о прибавочной стоимости,

которое и обнаруживает эксплуатацию рабочих капиталистами, Маркс считал

научным экономическим учением. Но в действительности это есть прежде

всего этическое учение. Эксплуатация есть не экономический феномен, а

прежде всего феномен нравственного порядка, нравственно дурное отношение

человека к человеку. Существует разительное противоречие между научным

аморализмом Маркса, который терпеть не мог этического обоснования

социализма, и крайним морализмом марксистов в оценках общественной

жизни. Всё учение о классовой борьбе носит аксиологический характер.

Различие между “буржуа” и “пролетарием” есть различие между злом и

добром, несправедливостью и справедливостью, между заслуживающим

порицания и одобрения. В системе марксизма есть логически противоречивое

соединение элементов материалистических, научно-детерминистических,

аморалистических с элементами идеалистическими, моралистическими. Маркс

создал настоящий миф о пролетариате. Миссия пролетариата есть предмет

веры. Марксизм не есть только наука, он есть также вера, религия. И на

этом основана его сила.

В самом классическом марксизме была двойственность в оценке

капитализма и буржуазии. Маркс, поскольку он стоял на эволюционной точке

зрения и признавал существование разных этапов в истории, в отношении

которых оценка меняется, высоко оценивал миссию буржуазии в прошлом и

роль капитализма в развитии материальной мощи человечества. Вся концепция

марксизма очень зависит от развития капитализма и приурочивает к

капиталистической индустрии мессианскую идею пролетариата, которая с

наукой ничего общего не имеет. Марксизм верит, что фабрика и только

фабрика создаст нового человека. Тот же вопрос ставится перед марксизмом

в другой форме: есть ли марксистская идеология такое же отражение

экономической действительности, как и все другие идеологии, или она

претендует на открытие абсолютной истины, не зависимой от исторических

форм экономики и экономических интересов? Для философии марксизма очень

важен вопрос, есть ли эта философия прагматизм или абсолютный реализм?

Вопрос этот, как мы увидим, будет дебатироваться в советской философии.

Но перед первыми русскими марксистами стоял вопрос моральный и вопрос

познавательный и создавал конфликт моральный и логический. Мы увидим,

что этот моральный конфликт будет разрешён лишь Лениным и

большевиками. Именно марксист Ленин будет утверждать, что социализм может

быть осуществлён в России помимо развития капитализма и до образования

многочисленного рабочего класса.

Большевизм воспользовался всем для своего торжества. Он

воспользовался бессилием либерально-демократической власти, негодностью

её символики для скрепления взбунтовавшейся массы. Он воспользовался

объективной невозможностью дальше вести войну, пафос которой был

безнадёжно утерян, нежеланием солдат продолжать войну, и он провозгласил

мир. Он воспользовался неустроенностью и недовольством крестьян и передал

всю землю крестьянам, разрушив остатки феодализма и гоподства дворян. Он

воспользовался русскими традициями деспотического управления сверху и,

вместо непривычной демократии, для которой не было навыков, провозгласил

диктатуру, более схожую со старым царизмом. Он воспользовался свойствами

русской души, во всём противоположной секуляризированному буржуазному

обществу, её религиозностью, её догматизмом, её исканием социальной

правды и царства Божьего на земле, её способностью к жертвам и к

терпеливому несению страданий, но также к проявлениям грубости и

жестокости, воспользовался русским мессианством, всегда остающимся, хотя

бы в бессознательной форме, русской верой в особые пути России. Он

воспользовался историческим расколом между народом и культурным слоем,

народным недоверием к интеллигенции и с лёгкостью разгромил

интеллигенцию, ему не подчинившуюся. Он впитал в себя и русское

интеллигентское сектантство и русское народничество, преобразив их

согласно требованиям новой эпохи. Он соответствовал отсутствию в русском

народе римских понятий о собственности и буржуазных добродетелях,

соответствовал русскому коллективизму, имевшему религиозные корни. Он

воспользовался крушением патриархального быта в народе и разложением

старых религиозных верований. Он также начал насильственно насаждать

сверху новую цивилизацию, как это в своё время делал Пётр. Он отрицал

свободы человека, которые и раньше неизвестны были народу, которые были

привилегией лишь верхних культурных слоёв общества и за которые народ

совсем и не собирался бороться. Он провозгласил обязательность

целостного, тоталитарного миросозерцания, господствующего вероучения, что

соответствовало навыкам и потребностям русского народа в вере и символах,

управляющих жизнью. Русская душа не склонна к скептицизму и ей менее

всего соответствует скептический либерализм. Народная душа легче всего

могла перейти от целостной веры к другой целостной вере, к другой

ортодоксии, охватывающей всю жизнь.

Россия перешла от старого средневековья, минуя пути новой истории, с

их секуляризацией, дифференциацией разных областей культуры, с их

либерализмом и индивидуализмом, с торжеством буржуазии и

капиталистического хозяйства. Пало старое священное русское царство и

образовалось новое, тоже священной царство, обратная теократия. Произошло

удивительное превращение. Марксизм, столь нерусского происхождения

и не русского характера, приобретает русский стиль, стиль восточный,

почти приближающийся к славянофильству, Даже старая славянская мечта о

перенесении столицы из Петербурга в Москву, в Кремль, осуществлена

красным коммунизмом. И русский коммунизм вновь провозглашает старую идею

славянофилов и Достоевского... Из Москвы, из Кремля исходит свет, который

должен просветить буржуазную тьму Запада. Вместе с тем коммунизм создаёт

деспотическое и бюрократическое государство, призванное господствовать

над всей жизнью народа, не только над телом, но и над душой народа, в

согласии с традициями Иоана Грозного и царской власти. Русский

преображённый марксизм провозглашает господство политики над экономикой,

силу власти изменять как угодно хозяйственную жизнь страны. В своих

грандиозных всегда планетарных планах, коммунизм воспользовался русской

склонностью к прожектёрству и фантазёрству, которые раньше не могли себя

реализовать, теперь же получили возможность практического применения.

Ленин хотел победить русскую лень, выработанную барством и крепостным

правом, победить Обломова и Рудина, лишних людей. И это положительное

дело по-видимому ему удалось. Произошла метаморфоза: американизация

русских людей, выработка нового типа практика, у которого мечтательность

и фантазёрство перешло в дело, в строительство, техника бюрократа нового

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5