Культурная революция 30-х годов

Культурная революция 30-х годов

План

Введение

. Культурные преобразования в России после Октябрьской революции

. Литература и искусство в СССР в 20-е гг

. Культурное развитие СССР в 30-е гг

Список использованной литературы

Введение

За тысячелетнюю историю России ее народ пережил немало войн, революций

и других катаклизмов. Объяснить эту историю только с позиций марксистского

тезиса "бытие определяет сознание" решительно невозможно, потому что

революции начинаются в головах у людей, а затем они пытаются воплощать свой

замысел в жизнь. Чаще всего это получается плохо – замысел сильно

деформируется при столкновении с реальностью. Примером тому служат три

пережитые страной за минувшее тысячелетие культурные революции. И уже

начавшаяся четвертая.

Революция первая: крещение

Как точно заметил В.О.Ключевский, "должно быть каждому народу от

природы положено воспринимать из окружающего мира, как и из переживаемых

судеб, и претворять в свой характер не всякие, а только известные

впечатления, и отсюда происходит разнообразие национальных складов или

типов, подобно тому как неодинаковая световая восприимчивость производит

разнообразие цветов. Сообразно с этим и народ смотрит на окружающее и

переживаемое под известным углом, отражает то и другое в своем сознании с

известным преломлением".

Славяне, как и все другие народы, создавали свою картину мира прежде

всего на основе географических особенностей тех мест, где они селились и

жили. Религиозные фрагменты картины мира древних славян были привязаны к

пространственным и временным. Религия славян "состояла в обожании природы,

– писал историк и этнограф Н.Костомаров, – в признании мыслящей

человеческой силы за предметами и явлениями внешней природы, в поклонении

солнцу, небу, воде, земле, ветру, деревьям, птицам, камням. Верили

они также в волшебство, т.е. в знание тайной силы вещей, и питали большое

уважение к волхвам и волхвицам, которых считали обладателями такого знания;

с этим связывалось множество суеверных приемов, как то: гаданий, шептаний,

завязывания узлов и тому подобного. В особенности была велика вера в тайное

могущество слова, и такая вера выражалась во множестве заговоров, уцелевших

до сих пор у народа".

Древнеславянская картина мира – всего лишь первоначальное "сырье",

исходный объект культурной политики, над которым потом десять веков

трудились поколения Рюриковичей и Романовых. Но это еще и те корни, на

которых стояли в течение тысячи лет масса российского крестьянства,

городской посад и даже социальные верхи. Да и само народное искусство –

сказки, хороводы и песни, былины и обряды, – все это может быть адекватно

понято только с учетом древнеславянской картины мира. Протославянская

картина мира сыграла также роль первоначальной основы, на которую затем

наложились многочисленные иноплеменные влияния. Да и сами славяне отнюдь не

были единственным народом, из которого сложилась русская нация.

Только с IX в. начинается формирование территориальной и политической

общности славян, а по мере ее укрепления постепенно формируется единая

национальная картина мира. Основу ее составляла, естественно, картина мира

древних славян. Но не только: в этом процессе крайне важную роль сыграло

мощное воздействие других народов запада, востока и юга. Славянская кровь,

как и кровь многих иных народов, не может претендовать на некую "чистоту".

Не только выходцы из Скандинавии – так называемые "русские" князья

систематически вступали в политически выгодные браки с отпрысками иноземных

владык. Многочисленные набеги, военные победы и поражения приводили к

смешиванию племен, в результате которого сформировался славянский (русский)

этнос. Иными словами, на формирование национальной картины мира народов

России интенсивно влияли весьма своеобразные культуры юга, востока и

запада.

Когда в 980 г. князь Владимир возглавил Киевскую Русь, перед ним в

качестве первоочередной встала задача максимально укрепить объединение

славянских племен. Но сделать это было можно только путем сближения их

картин мира. Сначала Владимир попытался ввести единый для всех вариант

общегосударственной языческой религии. Однако эта попытка оказалась

неудачной: язычество, как слишком своеобразная картина мира, никак не

стыковалось с картинами мира мировых религий – ни с мусульманской на

востоке, ни с католической на западе, ни с православной на юге. Это ставило

серьезные препятствия для внешних контактов и заимствований в области

культуры, науки, ремесел и строительной техники. Сам будущий креститель

Руси в вопросах морали отнюдь не был догматиком, что открывало перед ним

широкие возможности выбора новой религии.

Согласно летописной версии, решающим аргументом в пользу выбора

православного христианства послужила эстетика церковных обрядов. Однако

историк русской церкви Е.Е.Голубинский приводит причину, более реалистичную

и убедительную: "Владимир расположен и убежден был к принятию греческого

православного христианства киевскими варягами – христианами... Он

действовал... как государь, сознававший настоятельную государственную

необходимость этой веры". Этот выбор позднее прокомментировал академик

Б.Д.Греков: "Русь предпочла византийскую ориентацию, считая ее более

выгодной, чем подчинение Риму. ...Византийская церковь была, несомненно,

терпимее римской; в противоположность последней она допускала существование

национальных церквей, давала значительную возможность самостоятельной

жизни".

Древнерусское государство осуществило модернизацию протославянской

картины мира именно с помощью христианства, к тому времени уже

укоренившегося в Европе и на Ближнем Востоке и представлявшего значительную

политическую и культурную силу. Однако первые греческие миссионеры – братья

Кирилл и Мефодий принесли на Русь христианство не с греческой грамотой, но

изобрели кириллицу – славянский алфавит, на который стали переводить

богослужебные источники. Тем самым Русь оказалась отрезанной от античной

культуры, которая использовала греческий или латинский языки.

Принятие христианства в его православной редакции стало первой наиболее

отчетливой точкой бифуркации в "истории государства Российского", когда

решение одного человека – князя Владимира – предопределило судьбу огромной

страны и ее народа на много веков вперед. Так, вполне вероятное в то время

принятие ислама сделало бы Россию страной преимущественно азиатской,

принятие католичества ввело бы Россию в круг европейских народов, через

церковную латынь сделало бы доступными античные литературные источники.

Православное же христианство вместе с церковно-славянской кириллицей и

спецификой русской географии – почти неисчерпаемой возможностью

экстенсивного развития – сделало Россию евразийской державой, страной,

соединяющей в картине мира своего народа как фрагменты восточно-степных

представлений, так и ценности европейских народов.

Насильственное изменение картины мира всегда вызывает сопротивление, и

христианскую веру пришлось вводить силой. Летописи зафиксировали массовые

восстания ("восстания волхвов" в 1026 и 1071 гг.) против насильственной

христианизации. С полным основанием Вл. Соловьев говорил о крещении Руси

Владимиром как о национальном самоотречении, как о перерыве или разрыве

национальной традиции.

Принятие Древней Русью православия способствовало заимствованию у

Византии многого – государственного строя, науки и ремесел, техники и

искусства. Но все же главным следствием крещения Руси стали кардинальные

изменения в картине мира, которая стала теперь и не языческой и не

христианской, а состояла из фрагментов того и другого. Это было вполне

естественным, ибо ни один народ не может принять новую картину мира сразу и

целиком. А потому точно так же, как сама византийская картина мира во

многом носила следы античного язычества, так и новая картина мира Киевской

Руси отнюдь не стала целиком и полностью византийской. Потому что изменение

картины мира шло не путем полной замены старых образов новыми, а за счет

наслаивания, добавления нового к сохраняемому старому.

С принятием христианства началась постепенная и крайне медленная

трансформация этической системы древних славян. Историк К.Н.Бестужев-Рюмин

справедливо полагал, что "самым ближайшим влиянием христианства было

влияние нравственное, ибо нравственность христианская, возведенная в

обязанность, существенно отличалась от нравственности языческой... Так,

христианство обязывает помогать неимущим, как братьям во Христе... Приняв

этих людей под свою защиту, церковь создала новую среду, стоящую выше

разрозненных интересов отдельных общин и основанную на ином начале, чем

княжеская дружина; выше интересов личных, племенных, практических поставила

она общечеловеческий интерес – начало нравственное. То же нравственное

начало внесла она в отношения семейные, дотоле составлявшие дело

исключительно личное; она создала трибунал для суждения дел семейных; но

кроме того она очистила семью, поставив начало единоженства, которое

сменило многоженство, дотоле допускаемое… Сверх этого церковь посреди

общества, поклоняющегося физической силе и обоготворявшего ее проявление в

своих богатырях, выставила иное начало – начало подчинения физической силы

силе нравственной; представила примеры подвигов не таких, какие до сих пор

пленяли общество, – подвигов, проявляющихся в победе над собственными

страстями и в противоположении гневу и раздражению – кротости, гордости

земными благами и стремлению господствовать – смирения и готовности

служить".

Помимо двух основных источников формирования новой картины мира –

христианского и языческого – существовал еще и третий источник:

византийская (и отчасти западная) народная и городская культура, которая

придавала национальной славянской картине мира специфический характер.

Вполне возможно, что именно влиянию этой культуры мы обязаны юродством

(впоследствии ставшим на Руси одним из церковных институтов),

скоморошеством (периодически то гонимым, то поддерживаемым власть имущими),

городской карнавальной, ярмарочной и лубочной культурой, дожившей до Нового

времени.

Революция вторая: петровские реформы

В XVII в. отсталость страны, скудость собственных материальных и

духовных средств по сравнению с западноевропейскими ощущалась уже

достаточно остро. Вот почему со времен Ивана IV оборона страны во все

возрастающей мере зависела от иностранцев. К тому же внутри страны правящая

элита уже не могла эффективно управлять в рамках старого порядка. В ее

среде возник интерес к ценностям роста и развития. Для всего этого

требовалась помощь Запада.

Россия опять оказалась на распутье (в точке бифуркации). Перед ней

открылась старая и, видимо, вечная российская дилемма: оставаться ли

страной по преимуществу азиатской, продолжая отгораживаться от Запада

"железным занавесом", или делать ставку на прогресс, который в тот период

был связан с западным опытом, а значит, с необходимостью более тесного

общения с европейскими странами. Неизбежность второго пути для правящей

элиты была уже достаточно очевидна. В то же время народные массы,

практически все значимые социальные слои прекрасно себя чувствовали в

координатах традиционной русской жизни и не только не были готовы, но и не

видели необходимости что-либо менять в своей жизни. Но, как это частенько

бывало в России, мнением этих масс никто не интересовался. Так или иначе

решение о прогрессивных преобразованиях российской жизни уже созрело и

вопрос касался лишь форм взаимодействия с Западом и мер такого

взаимодействия, что было связано прежде всего с пределами пластичности

картин мира основных российских субкультур. Ведь перенесение западного

опыта на российскую почву непременно влекло за собой более или менее резкую

имплантацию в картину мира русских людей соответствующих фрагментов картин

мира европейских народов.

И вот на рубеже XVII–XVIII столетий к власти пришел реформатор Петр I,

полагавший, что социальная жизнь поддается каким угодно резким

трансформациям, и целыми блоками стал вводить в российскую действительность

европейские модели поведения и управления. На этой основе сначала было

создано новое Российское государство, по существу совершенно независимое от

старой картины мира. И лишь позднее началось внедрение образа этого нового

государства в национальную картину мира.

Для понимания культурной политики петровской эпохи крайне важна

личность самого преобразователя, оказавшая мощное влияние на характер этой

политики. В картине мира Петра I просматриваются два ярких образа, которые

вряд ли отражали действительное положение дел: государственная власть в ней

обладала неограниченной мощью, а силы и ресурсы народа и страны

представлялись неисчерпаемыми. Это объясняет, почему он легко перешагивал

через любые права людей и человеческие жертвы. По этой причине, стремясь

стать преобразователем в европейском духе, он по существу оставался

типичным московским царем, таким же тираном, как Иван Грозный. Именно

поэтому он "не считался ни с правосознанием народа, ни с народной

психологией и надеялся искоренить вековой обычай, водворить новое понятие

так же легко, как изменял покрой платья или ширину фабричного сукна".

Петр всячески декларировал намерение наделить Россию прежде всего

утилитарными плодами западной цивилизации. Именно такие цели, к примеру,

были прямо высказаны в его знаменитом манифесте 1702 г. о призыве

иностранцев в Россию. Но главной целью деятельности Петра было военно-

политическое усиление страны, превращение ее в мировую империю. В его

картине мира явно содержался идеальный образ будущей России – сильной

военной державы. Но для того чтобы сделать этот идеальный образ

реальностью, необходимо было иметь не только сильное регулярное войско,

которое воевало бы не хуже шведских и немецких армий, но и современные

литейные и пороховые заводы. Поэтому надо было срочно создавать кадры

квалифицированных офицеров, инженеров, литейщиков. Начав решать эту свою

главную задачу путем заимствования у немцев и шведов военных учреждений,

он, не привыкший останавливаться на полпути, стал заимствовать все, что

казалось ему полезным.

Наука и школа должны были служить прежде всего практическим

потребностям государства. Петр не имел нужды ни в богословах, ни в

философах; ему нужны были пехотные и морские офицеры, администраторы,

ремесленники, рудокопы, заводчики, торговцы. Он не был озабочен социально-

психологическими преобразованиями русского общества, переносом на

российскую почву передовых европейских концепций государственного

устройства. Все свои усилия он направлял на формирование пирамиды власти,

восточной по духу и принципам взаимоотношений с подданными. Европа была

нужна ему только для решения чисто экономических и технологических задач,

которые и могли послужить имперским целям и укреплению его самодержавного

престола.

Но Петр, как и его последователи, показал, что без формирования более

или менее свободного и самосознающего человека механически перенесенные на

российскую почву западные технологии не давали должного экономического

эффекта – они плохо сочетались с рабским трудом. Это противоречие наиболее

четко осознали тоже ориентировавшиеся на западные образцы декабристы. Так,

М.А.Фонвизин писал: "Если Петр старался вводить в России европейскую

цивилизацию, то его прельщала более ее внешняя сторона. Дух же этой

цивилизации... был ему, деспоту, чужд и даже противен. Ему нужны были

способные орудия для материальных улучшений по образцам, виденным им за

границей... Он особенно дорожил людьми специальными, для которых наука

становилась почти ремеслом; но люди истинно образованные, осмысленные,

действующие не из рабского страха, а по чувству долга и разумного

убеждения, – такие люди не могли нравиться Петру".

Но при этом не надо думать, что Петр особо уважал Европу. Напротив, по

мнению, приведенному в неизданных записках российского государственного

деятеля А.И.Остермана, император повторял: "Нам нужна Европа на несколько

десятков лет, а потом мы к ней можем повернуться задом". Этим объясняются

противоречия в его деятельности. Так, будучи самым прозападным русским

царем, он остался верен железному занавесу, воздвигнутому своим грозным

предшественником еще более усилил его, начав сооружение пограничных

укреплений и учредив в 1711г. пограничные войска. Другое противоречие

состояло в том, что Петр не понимал, что европейской культуре нельзя было

"научиться", ее нельзя было перенять в готовом виде, но следовало усваивать

за счет самостоятельной духовной работы, к которой не было готово

российское общество.

Формированию новой картины мира Петр подчинил все идеологические

институты страны и, прежде всего, наиболее мощный из них – Русскую

Православную церковь. Из нее император сделал нечто вроде государственного

департамента по идеологии. Устами своего придворного идеолога Феофана

император настойчиво старался внушить своим подданным, что церковь "не есть

иное государство", что она должна наравне с другими подчиняться общим

государственным правилам. Именно таким правительственным учреждением, через

которое внешнее управление церковью встраивалось в состав

общегосударственной администрации, и явился Святейший правительствующий

Синод, заменивший в 1721г. святейшего патриарха и ставший высшим органом

управления церковью. Во главе него был поставлен правительственный чиновник

– обер-прокурор, а все члены Синода и епископат назначались лично

императором по представлению обер-прокурора. Петр объявил себя главою

церкви.

Помимо церкви, Петр активно использовал для формирования новой картины

мира науку и искусство. По царскому указу в стране не только быстро

строится новая столица, но и экстренно создаются наука и искусство

западноевропейского типа. "Громаднее переворота не видала история, – писал

И.Аксаков. – Рядом с созданием армии, флота, фортеций, сената, коллегий,

магистратов, ратуш, – заказывалась наука, повелевалось быть искусству,

поэзии, литературе. И вот могущественною волею Петра пересаживаются

науки и искусства – совсем готовые берутся под государственное

покровительство, поступают в государственную службу".

При Петре I культура стала государственным институтом со всеми

вытекающими отсюда следствиями. Будучи равнодушным к европейскому

искусству, Петр тем не менее считал необходимым максимально использовать

всю его мощь для того, чтобы сложившаяся на Руси московско-патриархальная

(или славяно-византийская) картина мира была модернизирована в европейском

направлении, чтобы новая жизнь, к которой он повел страну, получила ярко

выраженный европейский колорит. Под его личным давлением, невзирая на

сопротивление окружающих, чисто европейское искусство – живопись и

архитектура – широко используются при сооружении и украшении новой столицы,

при постройке крепостей, верфей, кораблей, печатании книг. Не

останавливаясь перед огромными затратами, Петр выписывает из Европы зодчих

и художников самых разных специальностей, в том числе и для того, чтобы они

обучали русских своему мастерству.

Отныне каждый житель России должен был быть прикреплен к какой-нибудь

службе. Все вольные люди, не пригодные к военной службе, обязаны записаться

– в крестьяне или дворовые, "а без службы бы никто не шатался, понеже от

таких умножается воровство". С этого момента и до конца XVIII в. вольный

человек в России стал немыслим. Новое государственное образование, как

заметил Герцен, стремительно превращалось в настоящее полицейское

государство, не ведающее иных целей, кроме самосохранения. "Такого

правительства, – писал он, – отрешенного от всех нравственных начал, от

всех обязанностей, принимаемых на себя властью, кроме самосохранения и

сохранения границ, в истории нет. Петровское правительство – самая

чудовищная абстракция, до которой может только подняться германская

метафизика eines Polizeistaates (полицейского государства), правительство

для правительства, народ для государства. Полная независимость от истории,

от религии, от обычая, от человеческого сердца; материальная сила вместо

идеала, материальная власть вместо авторитета".

С помощью государственного террора у русского человека формировался

новый "Я-образ", представление о самом себе. Это нельзя было сделать только

хрестоматийно известным бритьем бороды – надо изменить все, что ежедневно

видел вокруг себя человек. Подданные русского царя отныне обязаны были

носить "указные" платье и обувь, предаваться "указным" увеселениям,

подчиняться "указным" порядкам, в "указных" местах лечиться, в "указных"

гробах хорониться и "указным" образом лежать на кладбище, предварительно

очистив душу покаянием в "указные" сроки. Петр сумел навязать даже

официальную формулу выражениям народной преданности и восторга введением

венгерского крика "ура".

Итак, главный смысл реформ Петра заключался в том, что он пытался

внедрить в национальную картину мира элементы западничества. Однако оно

носило ограниченный и уродливый характер. Фактически в новой картине мира

оно было представлено новыми техническими и административными средствами,

тогда как цели оставались прежними – создать и устойчиво сохранять

восточное по духу унитарное самодержавное государство. Как верно отметил

Г.В.Плеханов, "к азиатскому туловищу московской Руси "царь-плотник"

приделал европейские руки... Сила новых, европейских рук, оказывая России

большие услуги в ее международных сношениях, невыгодно отражалась на многих

сторонах ее внутреннего быта. Вздернув Россию, по выражению Пушкина, "на

дыбы", великий царь раздавил народ под бременем налогов и довел деспотизм

до неслыханной степени могущества".

А.С.Хомяков, один из основоположников славянофильства, выдвинул мысль,

что петровские заимствования европейской культуры, затронувшие только самые

верхние слои общества, отгородили образованные слои России от народа, а

затем стали пытаться нести в народ просвещение. Однако "просвещение есть не

только свод и собрание положительных знаний, оно глубже и шире такого

тесного определения. Истинное просвещение есть разумное просветление всего

духовного состава в человеке или народе". Необходимо, чтобы те знания,

которые передаются народу, те нововведения, которые предлагаются для его

блага, отвечали на какие-то запросы, разрешали какие-то проблемы людей

именно этой конкретной культуры.

Петр добился признания за Россией статуса великой европейской державы.

Но при этом, по выражению М.А.Бакунина, "Петр сделал Россию государством,

направленным исключительно к насильственному расширению, машиною для

порабощения иноземных наций, причем сам народ рассматривался не как цель, а

как простое орудие для завоевания". Так, например, во время войн Петр не

щадил своих солдат. Заградотряды, стрелявшие по своим отступающим солдатам,

выдумали не Троцкий и не Сталин. Это Петр перед битвой при деревне Лесная

(1708 г.) "позади своих войск поставил казаков и калмыков с строгим

приказанием убивать без милосердия всякого, кто побежит вспять". Не жалел

он людей, обрекая их на каторжный труд при возведении северной столицы и на

других "великих стройках". В результате в годы правления Петра население

страны резко сократилось.

Революция третья: большевистский эксперимент

Идея большевистского социального эксперимента, составной частью

которого стала попытка строительства "новой" культуры, базировалась в

конечном счете на концепции "особого пути" России, имевшей к началу ХХ в.

уже достаточно протяженную историю. Почвой, взрастившей эту концепцию, было

промежуточное (евразийское) положение России между Востоком и Западом,

борьба между этими двумя цивилизационными влияниями, тяготеющая (за

исключением разве что петровской и ближайшей послепетровской эпохи, да и то

лишь в ограниченном смысле) к доминированию Востока. Из этого противоречия

и родился миф о "врожденной антибуржуазности" русского человека.

Русский народ упорно защищал собственную традиционно сложившуюся

картину мира, основанную на доминировании "соборного начала" и принципах

уравнительного распределения. И хотя социалистические и коммунистические

идеи были продуктом западной философской мысли, где в столкновениях и

полемике они прошли длительный путь развития, именно они получили особую

власть над умами людей в России. Видный деятель эсеровского движения

Ф.Степун отмечал, что "монументальность", с которой неистовый Ленин

принялся за создание коммунистического общества, сравнима разве только с

сотворением нового мира в библейском смысле. Но в ответ на ленинское "да

будет так" жизнь отвечала не библейским "и стало так", но российским "и не

стало так". Ленин и большевики хотели "перевернуть" Россию, но в

действительности Россия "перевернула" большевизм". Извечная российская

проблема: хотели как лучше, а получилось как всегда. Так что большевистский

период истории России стал не реализацией неких теоретических положений в

конкретных условиях места и времени, но примером того, как меняющиеся

обстоятельства диктовали властным структурам стратегию и тактику

политического выживания, а идеологии и теории оставалось только

обосновывать этот процесс.

Вместе с тем у большевиков имелся достаточно отчетливый и

последовательно проводящийся в жизнь идеологический вектор. Он сводился к

непримиримой антибуржуазности, т.е. к борьбе с ценностями, лежащими в

основе этого ненавистного им общества. Что это были за ценности? Прежде

всего – частная собственность как основа экономической, а следовательно, и

политической независимости человека от государства, необходимая предпосылка

для индивидуалистического самосознания личности. Однако большевики

понимали, что собственнические инстинкты слишком глубоко коренятся в душах

людей. Отсюда идеологическое оформление антисобственнической

(антибуржуазной) пропаганды: она, частная собственность, была объявлена

базой, позволяющей одним людям (собственникам) эксплуатировать других людей

– городской и деревенский пролетариат. И, соответственно, проводить эту

политику – борьбу с классом собственников – был призван именно этот

пролетариат.

Борьба с буржуазной картиной мира – негативная часть программы. Она

сопрягалась с программой позитивной – внедрением в сознание людей

коллективистских ценностей, предполагавших отказ от суверенности

индивидуальной личности и ее растворение в массе. На смену человеку как

субъекту исторического процесса (буржуазный герой-индивидуалист) приходила

масса (класс), делающая историю. Индивидуальная же свобода при этом

сводилась к выбору человеком своей конкретной роли в движении к не им

поставленной цели. "Я счастлив, что я этой силы частица...", как сказал

поэт, верно угадавший главное направление формируемого большевиками потока

жизни.

Эта задача для большевиков не была слишком сложной, потому что

склонность к коллективизму, групповая психология глубоко коренились в

русской крестьянской традиции. Ее же исповедовали различные городские

производственные артели – объединения, составлявшиеся, как правило, из тех

же выходцев из деревни. Да и так называемый пролетариат тоже был чаще всего

выходцем из деревни, пролетарием в первом поколении. Фактически проблема

состояла лишь в том, чтобы переориентировать этот укорененный в российском

национальном характере вектор в нужном для большевиков направлении.

"Человеческий материал", который большевики унаследовали от "старого"

общества, состоял из трех неравных частей: меньшую часть составляли

убежденные революционеры, практически готовые для светлого будущего (их по

разным подсчетам накануне революции было примерно тысяч пять на всю

Россию), подавляющая масса (десятки миллионов) крестьян, городских наемных

работников, служилого люда, обывателей, мещан и т.д., которых предстояло

мучительно перевоспитывать в соответствии с новыми идеалами (менять им

картину мира) и, наконец, те, кого следовало уничтожить как класс – весьма

обширный слой так называемой буржуазии, в который (из-за политической

малограмотности исполнителей) попало много "чистой" публики, никакой

весомой собственностью не владевшей – чиновничества, ученых, юристов,

деятелей искусства и т.д.

Большевики унаследовали страну в тяжелой ситуации: война и затем

Февральская революция раскрепостили, разбудили в населении империи

разрушительную энергию, извечную российскую склонность к анархическому

бунту, нанесли сильнейший удар по системе традиционных российских

ценностей. Сложившаяся испокон веков картина мира российского подданного

трещала по всем швам: из нее были вынуты центральные, формообразующие

фрагменты – монарх как олицетворение высшей справедливости на Земле и Бог

как мирообразующее и мироформирующее начало. События развивались таким

образом, что достаточно вероятным становилось предположение, что Бога как

создателя и хозяина мироздания нет. У богопослушной части российского

населения вполне могло сложиться впечатление, что хороший хозяин никогда бы

не допустил в своем доме такого беспорядка, какой учиняли в стране атеисты-

большевики. А раз Бога нет, то, как справедливо заметил Ф.Достоевский, "все

дозволено", чем не приминул воспользоваться "широкий" русский (и не только

русский – российский) человек.

Большевики были убежденными сторонниками вседозволенности. Но на этой

концепции (и они это понимали) государство не построишь. Значит, все может

быть дозволено, но далеко не всем – только тем, кто у власти и знает, что

нужно построить на развалинах старого мира. У остальных нужно было

формировать новую картину мира, помогающую использовать этих остальных в

строительстве новой жизни.

Что можно было положить в ее основу? Прежде всего мотив жертвенности:

нам (вам) выпало счастье участвовать в строительстве "нового" мира, самого

справедливого общества на Земле, мы готовим мировую революцию, которая

освободит от гнета капиталистов всех трудящихся Земли и т.д. Понятно, что

такие возвышенные и исторически значимые цели стоят того, чтобы сегодня (и,

может быть, завтра тоже) претерпеть лишения, мучения и т.д. Более того,

ради такой высокой цели не жалко и жизни.

Отсюда вытекает второй мотив: главный персонаж истории – человек-

труженик, чьими руками создается все богатство (все более очевидный факт,

что большая часть богатства создается не руками, но умными головами, при

этом остается за скобками) и который только теперь стал истинным субъектом

мировой истории.

И, наконец, третий важный культурообразующий мотив: пришедший к власти

новый класс создает свою этику, свою эстетику, свое искусство и даже свою

художественную культуру и науку (Пролеткульт). Подобная достаточно аморфная

и на ходу уточняемая картина мира, разрабатываемая в сфере партийной

идеологии и публицистики, стала последовательно внедряться в сознание

населения России новыми вождями народа.

Как известно, картина мира в своих основных параметрах формируется в

трех сферах общественной жизни – в религии, науке и искусстве – и затем

транслируется через систему образования и средств массовой информации

(коммуникации). Поэтому перед большевистским правительством встала задача

подчинить эти три сферы задачам научно-идеологического и эстетического

обоснования новой системы ценностей и обеспечить транслирование этих

ценностей в сферу общественного сознания через эффективную систему

образования и массовой пропаганды.

Поворот к коллективизму, к ориентации на массы, склонность к которому

коренилась в русской общинной традиции и которая была теоретически

обоснована русской редакцией марксизма, получила своеобразную подпитку в

научно-техническом прогрессе и в процессах урбанизма. Это была короткая, но

яркая эпоха нового просветительства: во многих думающих головах

складывалось убеждение, что мир познаваем, что социальная гармония

возможна, потому что многие проблемы, о которые, "расшибались", реформаторы

прошлого, сегодня могут быть решены на путях научно-технического прогресса,

машинным путем. Машина стала важным фактором социальной жизни, в том числе

и жизни художественной. Рационализм плюс машина дали в результате

конструктивизм – не только в искусстве, но в политике и экономике.

Появилась и широко распространилась иллюзия, что можно придумать и

осуществить проект всеобщего счастья или создать “полезное” искусство,

способствующее этому всеобщему счастью. Очевидно, что такое искусство не

могло быть основано на “буржуазных” индивидуальных ценностях оно, могло

базироваться только на ценностях групповых (классовых), всеобщих.

Отсюда вытекала логика большевистского "упрощения" культуры: ориентация

на массу (коллективизм) – культ техники (конструктивизм в широком смысле

этого слова, как взгляд на мир, допускающий возможность его рациональной

переделки, а не как стилистическое направление в искусстве) – завод

(рабочие) как главный предмет искусства – человеко-машина или машино-

человек как результат конструктивистского взгляда на общество той эпохи –

человек-винтик как логическое следствие подобного подхода к социуму.

“Единица – вздор, единица – ноль”, – сказал пролетарский поэт и отразил

правду времени.

Именно отсюда проистекает убеждение в допустимости социального

конструирования, которое чревато насилием над личностью. Потому что

социальное конструирование по определению не может учитывать мнение,

позицию неповторимой человеческой личности, оно всегда рассматривает

человека не как цель, но как средство (человеческий материал). Продолжим

представленную выше историческую логику событий: новый рационализм –

создание проекта самого справедливого на Земле общества – переделка

человека, непригодного в своем настоящем виде к вхождению в светлое будущее

(естественно, с помощью насилия) – массовое производство “нового” человека

с помощью государственных структур, формирующих картину мира. А в их

деятельности важнейшее место занимало управление культурной жизнью.

Для деятелей большевистской культурной политики была характерна

механистическая иллюзия, согласно которой культуру можно отнять у имущего

класса и раздать неимущим. В результате такой операции общество якобы

повысит свой культурный уровень. Для них совершенно чужда была мысль, что

культура – это не готовый результат, который можно "потребить", но путь,

процесс, плод духовной работы, которую нужно каждому проделать

самостоятельно. В результате "массы стали усваивать культуру как нечто, что

им положено по праву, что можно отнять у имущих и присвоить себе. Но дело в

том, что культура, дух – неделимы. Нельзя поделить то, чего нет. Это то,

чем ты не располагаешь, а можешь лишь на мгновения обретать в собственном

духовном движении".

Вопреки существующему мнению большевистский социальный эксперимент не

провалился – он в значительной мере удался. Он показал, что человек – очень

пластичен, что из него можно лепить любое социальное существо. Например, за

какие-то три поколения слепить существо под названием "советский человек"

("совок"), обладающее весьма специфической картиной мира, во многих своих

пунктах не совпадающей с ценностями общечеловеческими (европейскими

общецивилизационными). Полученый вывод ставит нас перед новой проблемой:

как себя вести в связи с новой напастью – глобализацией культуры.

Четвертая революция – глобализация и национальные картины мира

Эта революция уже началась и развивается с все возрастающей скоростью.

Управлять этими процессами ("прогибать" их) нам не под силу – мы вынуждены

сами "прогибаться под изменчивый мир". Но все же направление и

интенсивность такого прогиба зависит от нас.

Сразу скажу, что рецептом правильного поведения в этих новых, доселе

небывалых условиях не располагает никто. Но сегодня можно обсуждать

критерии, на основе которых такое правильное поведение (культурная

политика) может разумно осуществляться. Это прежде всего тезис,

утверждающий непреходящую ценность культурного разнообразия социума.

Культурная динамика возможна только в условиях взаимодействия,

столкновения, взаимовлияния различающихся друг от друга культур. И чем

больше будут эти различия, чем больше таких непохожих друг на друга культур

будут сосуществовать в пределах государства или в конечном счете в

глобальных масштабах, от этого будет зависеть жизнеспособность

соответствующего социума. Поэтому в масштабах страны необходимо

культивировать, поддерживать, лелеять самые разнообразные социально

одобряемые субкультуры. В масштабе континентов нужно стремиться к тому,

чтобы культуры разных народов – больших и малых – сохранялись,

взаимодействовали друг с другом, влияли друг на друга, но не поглощали друг

друга. Что такое "тепловая смерть", нам объяснили философствующие физики –

это когда в планетарном масштабе тепловой градиент (различие в температуре)

станет равным нулю. Что такое "культурная смерть" – менее ясно. Для его

объяснения методом "от противного" используем формулу, выдвинутую Сталиным

в первой половине 30-х годов. Тогда он прогнозировал, что постепенно, в

результате осуществления большевистской культурной политики, культуры всех

народов Советского Союза – национальные по форме, социалистические по

содержанию – сольются в единую социалистическую культуру. Градиент

(различие) станет нулевым. Все, конец света!

Вот главное испытание, которое ставит перед человеческом глобализация

культуры – лавинообразное умножение каналов межкультурных коммуникаций,

неподвластных национальным правительствам. Не случайно сегодня так

актуальна проблема национальной идентичности. Большинство конфликтов,

которые приходится решать современным (очень культурным!) государствам, –

необходимость обеспечить культурную автономию (или независимость) так

называемым "малым" народам. Они не хотят растворяться в мощных,

доминирующих в европейской культуре социумах. Они осознают себя как

"других" и ради этого готовы терпеть экономические трудности, которые

иногда лежат на поверхности подобных конфликтов, подменяя собой истинные,

культурные истоки.

Итак, столкнулись лбами две глобальные тенденции – налаживание

глобальных кросскультурных коммуникаций и оппонирующие этому процессу

опасения национальных культур и субкультур утратить свою самоидентичность.

Где выход? Нет ответа. По крайней мере, убедительного для сегодняшней

ситуации. И она, эта ситуация, будет усугубляться. Так что нам полезно

попытаться играть эту историческую в самом высоком смысле слова партию,

прогнозируя хотя бы один два хода вперед.

В основе любой культуры лежит язык. Сегодня язык мирового общения –

английский. Очевидно, что русский его никогда не заменит. Значит, с этим

нам нужно смириться, но и подумать о том, как сохраниться на арене мировой

культуры. Кстати, заглядывая вперед, не пришлось бы нам в обозримом будущем

изучать китайские иероглифы в качестве языка мирового общения. Обозначенная

проблема – предмет внешней культурной политики, решением которой сегодня в

нашем отечестве, похоже, никто всерьез (стратегически) не озабочен. Все

движения России в этом направлении, насколько об этом можно судить,

сводятся к решению чисто тактических политических задач.

Огромное, чуть вспаханное поле – это культурная социодинамика на

просторах Российской империи. Это именно так, ибо развалилась только

Советская империя; Российская еще жива, но больна той же болезнью, чреватой

распадом. На поверхности находятся какие-то региональные экономические

претензии. Но в основе всех конфликтов, грозящих целостности Российской

Федерации, те же культурные напряжения, которые не только беда, но прежде

всего огромное благо, залог культурного здоровья страны (культурное

разнообразие). Да, мы очень разные, чем и интересны друг для друга. Между

тем мы не оставляем попыток культурно доминировать друг над другом,

подчинить (поглотить, нивелировать культурные различия) так называемые

"малые" культуры некоей культуре общегосударственной, которой пока (и это

очень хорошо!) не существует, но которая ассоциируется с экспансией русской

культуры (кстати, состоящей из букета весьма своеобразных субкультур).

"Нужны новые формы", – заявил на рубеже ХХ в. чеховский герой. Нужна новая

государственная культурная политика – скажем мы, перешагнув в XXI в. И

разрабатывать ее нужно общими усилиями, ибо никто не знает "единственно

верного" решения. Очень важно, чтобы мы не забывали уроки российской

истории, о которой речь шла выше.

Культурные преобразования в России после Октябрьской революции

Революция коренным образом изменила жизнь российского общества, став

рубежом, эпохальной вехой, открывшей новый этап отечественной истории –

советский. По масштабу и глубине произошедших перемен Октябрь 1917 г.

следует поставить в один ряд с принятием Русью христианства, образованием

русского государства и реформами Петра. Глобальная трансформация культуры

стала неотъемлемой частью изменений в политической и социальной сферах.

Резкий слом традиции всегда имеет как положительные, так и

отрицательные последствия. В полной мере это проявилось в истории

послереволюционной России. Одной из сфер, развитие которой отразило эту

двойственность, явилась сфера образования и науки. Сразу после революции

партия большевиков и советское правительство берут под контроль развитие

системы образования. В конце 1917–начале 1918 г. были приняты декреты об

отделении церкви от государства и школы от церкви. Руководство народным

просвещением декретом ВЦИК и СНК РСФСР было возложено на Государственную

комиссию по просвещению во главе с А. В. Луначарским.

Главным достижением молодого советского государства явилось создание

системы по-настоящему всеобщего начального образования. В первые

послереволюционные годы издаются декреты об обязательном обучении грамоте.

Несмотря на тяжелое материальное, положение повсеместно создаются школы. В

1923 г. было организовано добровольное общество "Долой неграмотность!".

Развернулось всенародное движение за ликвидацию безграмотности. Результатом

масштабной деятельности по обучению грамоте не только детей, но и взрослых

явилось возрастание доли грамотных среди населения России. По переписи 1926

г. число грамотного населения в РСФСР увеличилось в два раза и составило 51

процент.

Значительны были успехи в деле демократизации среднего и высшего

профессионального образования. Массовыми формами подготовки

квалифицированных рабочих и среднего технического персонала стали школы

фабрично-заводского ученичества (ФЗУ), школы крестьянской молодежи (ШКМ) и

техникумы. Для облегчения поступления в высшие учебные заведения рабочих и

крестьян при институтах и университетах с 1919 г. создаются рабочие

Страницы: 1, 2