Китайская семья

Китайская семья

при помощи добродетели и правил благопристойности - ли (37).

Однако философия Конфуция не была единственным наполнителем идеологической

сферы древнего Китая. Эту нишу вместе с ним делили: учение Мо – цзы (479-

381 гг. до н.э.) и Шан – яна (яркого представителя направления фа – цзя

(легизм)). Но они не представляют ценности для данного исследования, т.к.

эти учения отрицали само понятие семья и все, связанные с этим отношения и

ценности. Они исходили из того, что человек – существо общественное.

Особняком в этом ряду стоит философия Лао – цзы (основатель Даосизма). Это

направление в принципе отличалось от всех других, т.к. его основной

постулат провозглашал полную индивидуальную свободу. Человек не должен быть

социальным существом. С этих позиций философский Даосизм тоже отрицает

семью, как форму порабощения человека. Однако более широко распространенный

религиозный Даосизм служил сплочению семьи вокруг своих предков.

Даосизм сыграл роль отдушины для тех, кому был не по нраву Конфуций. Прежде

всего, это часть низов китайского общества, живших в близком контакте с

природой. Даосизм

Появился в Китае одновременно с Конфуцианством, но самостоятельно от него.

Основателем Даосизма считается полулегендарный философ Лао – цзы (369- 286

гг. до н.э.). Его имя переводится, как Старый Учитель или Старый Ребенок,

т.к. по легенде он родился уже седым. Не останавливаясь на сути учения Лао

– цзы, можно сказать, что именно Даосизму китайцы обязаны формированию

полноценного культа предков, который стал органичным дополнением учения

Конфуция о семье. Даосы населили просторы Китая

мириадами духов, все вокруг и земля и небо стали домом для разнообразных

божеств. Были боги войны, литературы, богатства, милосердия, болезней и

медицины, домашнего очага и т.д.

Применительно к теме работы – это означает: умершие отец, дед, прадед не

исчезали, а «жили» почти рядом со своими потомками. У них были потребности,

неотличимые от потребностей живых людей. Они также страдали от голода и

невнимания. Китайцы верили, что если они будут помнить о своих предках, и

удовлетворять все их потребности, духи помогут им. В китайской литературе

можно найти множество таких примеров.

Даосизм оказал также влияние на сферу взаимоотношения

полов. Основываясь на принципе взаимодействия и взаимовлияния двух начал

«Инь» и «Ян», была выдвинута идея превосходства мужского начала «Ян», над

женским началом «Инь». И эта идея не была огранисена стенами спальни: во

Вселенной, поделенной на «Инь» и «Ян», принцип превосходства «Ян»

распостранялся и на неживую природу.

Близость с женщиной рассматривалась не иначе, как «боевые действия на

цветочном поле»(38), а сама женщина рассматривалась как враг.

Целью близости для мужчины было поглотить энергию женщину, не поделившись

своей. Это считалось верным путем достижения бессмертия. Даже каноны

красоты делали вывод, мужчина красив изначально, а женщина нет.

Все это привело к тому, что в китайской семье положение женщины было очень

незавидным.

Однако китайцы, обращающиеся к магической силе Даосизма делали это

исключительно, как частные лица, для удовлетворения своих личных

религиозных потребностей.

Но как член общества любой китаец исповедовал официальную государственную

идеологию и исполнял ее ритуальные обязанности. А такой идеологией было

Конфуцианство.

Сказать точно, когда именно Конфуцианство стало государственной идеологией,

нельзя. Этот период сильно растянут во времени, однако можно определить

некоторые хронологические точки становления и развития идеологии.

Прежде всего, это эпоха династии Цинь (221-207 гг. до н.э.).

В это время Император Цинь Ши-хуан ди старался уничтожить Конфуцианство,

истребляя его носителей, что, однако служило только его укреплению.

И эпоха династий Восточная и Западная Хань (206 г. до н.э. – 220 г. н.э.).

В это время Конфуцианство стало государственной идеологией. Время развития

социальных институтов Конфуцианства.

Подводя итог, можно сказать следующее: преклоняясь перед идеализируемой

древностью, когда правители были мудры, чиновники бескорыстны, а народ

благоденствовал,

Конфуций создал учение, которое через 300 лет после его смерти стало

постоянно действующим импульсом общественной жизни Китая.

Но нельзя и абсолютизировать роль Конфуция в эволюции китайской семьи, т.к.

его учение только лишь удачно наложилось на менталитет и мировоззрение

китайского народа. Наверное, Китай не мог быть другим.

Китайская семья

А) Особенности семьи в древнем Китае

Конфуцианский культ предков и нормы «Сяо» способствовали расцвету культа

семьи и клана. Семья считалась сердцевиной общества, интересам семьи

придавалось гораздо больше значения, чем отдельной личности, которая

рассматривалась лишь в аспекте семьи,

Сквозь призму ее вечных ценностей (от отдаленных предков к отдаленным

потомкам). Перед каждым китайцем стоял долг соблюдения интересов семьи,

т.е. рождение детей, прежде всего сыновей, призванных продолжить род,

Упрочить позиции семьи в веках.

Отсюда постоянная тенденция к росту семьи. Большая нерасчлененная семья (та

семья, которую имел ввиду Конфуций, когда сравнивал ее с государством)

существовала и до Конфуция, но по преимуществу среди знати. Конфуцианство

своим культом предков и «Сяо» создало дополнительные стимулы для ее

небывалого расцвета: при наличии хотя бы маломальских благоприятных

экономических возможностей стремление к совместному проживанию близких

родственников становилось решающим импульсом и резко преобладало над

сепаратистскими тенденциями. В результате большие семьи, включавшие в себя

несколько жен и наложниц главы семьи, немалое число домочадцев, стали

весьма распространенным явлением на протяжении всей истории Китая. Такие

семьи обычно делились лишь после смерти отца, а то и обоих родителей.

Старший сын занимал место главы семьи и получал большую часть наследства, в

том числе и дом с храмом предков, тогда как остальная часть общего

имущества делилась поровну между остальными сыновьями.

Все новые семьи основанные младшими братьями ( а каждый из них становился

главой своего, бокового по отношению к главному культа предков ), в течении

длительного времени продолжали находиться в зависимости от старшего брата,

являющегося теперь основного культа предков, общего для всего клана.

Возникал мощный разветвленный клан сородичей, крепко державшихся друг за

друга и составляющих порой целую деревню.

В рамках такого клана, в принципе, действовали те же социально –

экономические закономерности, что и в рамках китайского общества в целом.

Одни семьи становились беднее и приходили в упадок, другие богатели, причем

в этом случае к ним начинали тяготеть обедневшие сородичи и их дом

становился центром клана.

Возникала семейно – клановая корпорация, в рамках которой верхи и низы были

крепко связаны как родством, так и традициями, нормами клановой

взаимопомощи, основанными все на том же культе предков и нормах «Сяо».

Б) Имена и фамилии

Китайская система имен мало напоминает нашу. Поскольку семья считалась

важнее отдельного человека, фамилия у китайцев ставится впереди имени. На

весь Китай насчитывается лишь несколько тысяч фамилий, причем пять самых

распространенных (Ли, Лю, Ван, Чжан и Чжао) охватывают едва ли не половину

населения. Полное поименование китайца всегда включает в себя его фамилию и

имя. Фамилия, то есть родовое имя, всегда указывается до имени и состоит

как правило из одного знака: [pic]Ван, [pic]Ли, [pic]Чжан, [pic]Чхэн,

[pic]Дин и др. Гораздо реже встречаются двусложные фамилии типа [pic]Сыма и

[pic]Оуян. Вследствии того, что речевой этикет допускает обращение к

человеку непосредственно по имени лишь для близкого человека или

родственника, общепринятой нормой следует считать обращение к собеседнику

или коллеге только по фамилии с прибавлением к ней того или иного слова-

обращения: Учитель Ван, девушка Дин, доктор Ли (только по-китайски сначала

произносится фамилия - [pic]- Ван лао-ши... и т.д.)(39).

В традиционной китайской семье было принято, что дочь носила фамилию

матери, и лишь сын наследовал фамилию отца.

Китайские имена, равно как и китайские фамилии, могут состоять из одного

или из двух слогов). По традиции имя всегда пишется вслед за фамилией, а в

транскрипции - фамилия и имя пишутся раздельно. Двусложные имена, также как

и двусложные фамилии, и в русской, и в китайской транскрипции пиньинь

записываются в одно слово (напр., Сыма Цянь, Сунь Чжуншань).

Носители одинаковых фамилий считались потенциальными родственниками и

поэтому не могли заключать между собой браки (на это требовалось особое

разрешение императора, дававшееся на основании изучения родословных

списков)(40). При рождении ребенку давали «детское», или «молочное», имя,

сохранявшееся за ним до школы. Когда он поступал в школу, отец или чаще –

учитель давал ему «большое», официальное имя, сохранявшееся до конца жизни

и употреблявшееся в официальных документах. Кроме того, уже юноша получал

от родителей, учителей, а чаще всего – друзей «второе имя» (цзы),

основанное на чертах уже определившегося характера и нередко почти

вытеснявшее другие имена. (То же было у греков: одного из величайших

философов античности отроду звали Аристокл, но его учитель Сократ дал ему

новое имя – «Обширный», Платон, — и в дальнейшем даже он сам употреблял

только это имя). Образованный человек имел еще и литературный псевдоним, а

писатель – даже два.

Единого списка имен, утративших первоначальное смысловое значение, как у

нас, не существовало. Имена у китайцев отличаются от европейских, прежде

всего тем, что они чрезвычайно редко повторяются между собой и не

присваиваются в честь великих людей или своих предков. Имя ребенку

выбирают, а точнее сказать - сочиняют его родители, исходя при этом как из

определенных правил, так и из различных семейных примет и традиций,

выбираются из обычного словарного запаса с учетом благозвучия и красоты

иероглифического написания. Нередко такие имена заключают пожелания

благополучия самому человеку, семье или государству, так что изучение имен,

господствовавших в ту или иную эпоху, позволяет судить, о чем в ту пору

больше всего мечтали китайцы. Впрочем, конечно, власти не могли не

вмешиваться и тут: некоторые имена простому люду носить не разрешалось.

Часть китайских имен можно достаточно легко разделить на мужские и женские.

Однако справедливо и то, что большой процент имен не содержит очевидных

указаний на то, кому же может принадлежать такое имя - мужчине или женщине.

В китайской антропонимии (системе имен и фамилий) действовал целый ряд

табу. Так, потомки не могли называть умершего предка по имени: вместо этого

он получал еще одно, посмертное имя, которое и записывалось на поминальной

табличке. Этот же принцип касался и императоров, для которых была

выработана целая система посмертных имен. Под этими именами они и вошли в

историю: У-ди – Воинственный Император, Вэнь-ди – Просвещенный Император,

Тай-цзун – Великий Предок. Дэ-цзун – Добродетельный Предок и т.д. Если же

император был запятнан злодействами или вообще был свергнут, он мог

получить плохое посмертное имя (И-цзун – Жестокий Предок) или не получить

его вообще. Только Цинь Ши-хуан пытался покончить с этой системой (ему было

несносно, что подданные могут судить правителя), но победы не добился. При

жизни же императора называли просто «нынешним Высочайшим». А при

датировании документов по годам царствования употребляли не имя, а

специально избранный девиз. Этот обычай сохранился до наших дней в Японии,

где нынешнее царствование имеет девиз Хэйсэй – Мир и Правда (41).

Еще одно табу гласило, что иероглифы, входившие в имена императоров

правящей династии, их родственников, названий их дворцов и пр., не могли

употребляться ни в каком другом смысле: нарушение этого требования

приравнивалось к оскорблению величества. Поэтому иероглифы, которым

«повезло» попасть в имена императоров долго царствовавших династий, часто

забывались. Впрочем, иногда этот запрет обходили, видоизменяя знак. Так,

официальное имя Конфуция было Цю — «Холм», и если благочестивому человеку

требовалось написать слово «холм» в другом смысле, он не дописывал этот

иероглиф на одну черту: [pic]вместо [pic](42).

В) Свадьба и взаимоотношения полов

Цель заключения семейного союза состояла не только в продолжении рода, но

и в заботе об усопших предках. В женитьбе молодого человека были

заинтересованы, прежде всего, его родители, которые, с одной стороны,

отвечали за судьбу рода перед духами предков, а с другой - должны были

заботиться о собственной загробной жизни.

Кроме законной жены богатый человек мог иметь несколько наложниц, которых

называли «вторая жена», «третья жена» и т. п. Всеми ими управляла «первая

жена» - хозяйка дома.

Наложницы обитали под одной крышей с законной женой, которой они

всецело подчинялись. Часто в хозяйстве они выполняли обязанности прислуги.

Законная жена не имела права жаловаться мужу, если ей не по нраву пришлось

присутствие той или иной наложницы.

Законная жена признавалась матерью всех детей своего мужа и вместе с ним

распоряжалась их судьбой. Настоящие же матери (наложницы) теряли всякие

права на своих детей. В случае смерти законной супруги муж мог либо

обзавестись новой, либо возвести в сан законной жены и хозяйки дома одну из

наложниц.

Женить сына и увидеть внучат было самым сокровенным желанием главы

семьи: только в этом случае приобретал уверенность в том, что, перейдя в

мир иной, будет сыт и обеспечен всем необходимым. Если род прекращался, то

об усопших некому было заботиться и их «посмертное существование»

оказывалось очень трудным.

В книге «Ли цзы» были закреплены своеобразные нижний и верхний пределы

брачного возраста: для мужчин с 16 до 30, для женщин с 14 до 20 лет,

фиксировавшие как бы пределы терпения и сдерживания гнева предков на

неблагодарного и непочтительного потомка (43). В соблюдение этих возрастных

пределов в древности было вовлечено и само государство, следившие за тем,

чтобы они не нарушались. С этой целью, по свидетельству Чжоу ли (кн. 11),

особый чиновник составлял списки мужчин и женщин, достигших предельного

возраста, и наблюдал, чтобы мужчины, достигшие 30 лет, брали себе в жены

девиц, которым исполнилось 20 лет (44).

Важнейшую роль в подборе жениха и невесты играл социальный,

имущественный фактор. Родители руководствовались принципом «соответствия

пары», т. е. семьи жениха и невесты не должны были значительно отличаться

друг от друга по материальному достатку.

Переговоры о сватовстве по поручению семьи жениха по традиции обычно

начинала сваха (сват). Эта традиция уходит в глубину веков и уже в «Ши-

цзин» (Книге песен) – 1 тыс. до н.э. говорится:

Когда топорище ты рубишь себе –

Ты рубишь его топором.

И если жену изберешь себе –

Без свах не возьмешь ее в дом (45).

Эту роль исполняли как родственники, так и профессионалы, которые за

свой труд получали вознаграждение от заинтересованных сторон. Сват (либо

сваха) отправлялся в семью невесты и подробнейшим образом описывал ее

родителям все достоинства жениха. Затем шел в дом жениха и повторял то же

самое, но на этот раз хвалил невесту. В погоне за наживой сват, нередко

явно приукрашивал достоинства обеих сторон. Занимавшийся сватовством обязан

был знать все подробности, касающиеся семей жениха и невесты; в особенности

важно было изучить генеалогию этих двух родов. На особой записке,

обязательно на красной шелке сват приносил родителям невесты сведения о

женихе - чей сын, какого сословия, какую имеет должность, каким занимается

ремеслом, где живет. Родственники жениха получали такие же сведения о

невесте. Эти записки, полученные от сватов, долго обсуждались в обеих

семьях, сведения проверялись и различными способами уточнялись.

Вопрос о том, быть или не быть предполагаемой свадьбе, решался особого рода

гаданием, именуемым «Суань мин» (предсказывать будущее). В основе «Суань

мин» лежало убеждение, что с момента рождения жизнь человека зависит от

сочетания в его организме пропорций пяти стихий: дерева, огня, земли,

металла, воды. Сумма стихий мужа должна была соответствовать в известной

пропорции сумме стихий жены. Каждая из этих стихий, в свою очередь,

сочеталась с мужским началом «Ян» и женским началом «Инь».

Зная свойства пяти стихий, гадатель должен был ответить на вопрос,

какие именно стихии и в каких сочетаниях влияют на молодых людей, которых

собираются обвенчать. Исходными данными для подобных подсчетов считались

год, месяц и день рождения жениха и невесты.

К числу наиболее благоприятных принадлежали сочетания: металл - вода, вода

- дерево, дерево - огонь, огонь - земля, земля - металл; к неблагоприятным

относили взаимодействия: металл - дерево, дерево - земля, земля - вода,

вода - огонь, огонь - металл. Если жених родился под знаком «дерева», а

невеста под знаком «огонь», то брак между ними считался невозможным, так

как будущая жена погубит мужа. Если же жених родился под знаком «огонь», а

невеста под знаком «дерево», то брачный союз этой пары будет вознагражден

многочисленным потомством: тепло солнца согреет плодоносную ветвь дерева, и

плоды будут крупными и сочными.

По-китайски слово «жениться» буквально означает «брать в дом жену», а

«выходить замуж» — «покидать семью». Этими словами выражался точный смысл

свадебного обряда. Жених приводил невесту к своим родителям, а невеста

покидала родную семью. После свадьбы молодая жена становилась членом семьи

мужа. В редких случаях жених переселялся на постоянное жительство к

родителям невесты. Сын мог быть недоволен избранной для него родителями

женой; жена, в свою очередь, могла быть недовольна мужем - не это считалось

главным в брачном союзе. Насильственное соединение молодых людей породило

поговорку: «Муж и жена вместе живут, а сердца их за тысячу ли друг от

друга»(46). Если молодые люди были помолвлены с детства, родители

чувствовали себя спокойнее: в случае внезапной смерти всегда найдется, кому

проявить заботу об их загробной жизни.

О многих трагедиях, о многих надломленных и загубленных молодых жизнях

рассказано в китайской литературе:

Чжуна просила я слово мне дать

Не приходить к нам в деревню опять,

Веток на ивах моих не ломать.

Как я посмею его полюбить?

Страшно прогневать отца мне и мать!

Чжуна могла б я любить и теперь,

Только суровых родительских слов

Девушке нужно бояться, поверь!..

Чжуна просила я слово мне дать

К нам не взбираться опять на забор.

Тутов моих не ломать на позор.

Как я посмею его полюбить?

Страшен мне братьев суровый укор.

Чжуна могла б я любить и теперь,

Только вот братьев суровых речей

Девушке надо бояться, поверь!(47)

Старая китайская мораль не одобряла нежных отношений между женихом и

невестой - это считалось не только излишним, но и неприличным. Молодые люди

вообще не должны были встречаться до помолвки. Их личные чувства никого не

интересовали и не принимались во внимание.

Если помолвка состоялась в детстве, а будущий муж умирал до свадьбы,

существовал обычай обвенчать девушку с поминальной дощечкой умершего

жениха:

тогда она становилась вдовой в самый момент своего венчания и, как всякая

другая вдова, была лишена возможности вторично выйти замуж.

Существовал обычай, в соответствии, с которым близкие друзья давали

друг другу, клятвенные обещания:

если у них родятся дети, то мальчик и девочка станут мужем и женой, мальчик

и мальчик — братьями, девочка и девочка - сестрами. Договор о браке часто

бывал, заключен, когда будущие муж и жена находились еще в утробе матери. И

даже если впоследствии кто-нибудь из них оказывался душевнобольным,

безобразной наружности или калекой, о том что такое нередко случалось

говорит «Ши – цзын»:

Для рыбы речная поставлена сеть,

Да серого гуся поймала она …

Ты к милому мужу стремилась – и вот

В супруги больного взяла горбуна! (51)

Но все равно договор не мог быть расторгнут. Единственной причиной его

расторжения могла быть только смерть одного из помолвленных. Свадебные

обряды совершались не по абсолютному незыблемому и одинаковому ритуалу.

Церемониал определялся и социальным положением жениха и невесты, и

географическим фактором: на юге Китая свадьба проходила несколько иначе,

чем на севере. Поэтому затруднительно нарисовать универсальную картину

древнекитайской свадьбы. Попытаюсь воспроизвести лишь некоторые ее наиболее

характерные особенности.

К свадебному столу сушили различные фрукты - символ многодетности. Дарили

арахис и каштаны с пожеланием - чтобы будущий ребенок рос крепким и

здоровым, финики - чтобы ребенок родился быстрее, семена лотоса и персики

- чтобы дети рождались один за другим:

Персик прекрасен и нежен весной –

Ярко сверкают, сверкают цветы.

Девушка, в дом ты вступаешь женой –

Дом убираешь и горницу ты.

Персик прекрасен и нежен весной —

Будут плоды в изобилье на нем.

Девушка, в дом ты вступаешь женой —

Горницу ты убираешь и дом...(48)

Многодетность символизировали также гранаты и огурцы, ими наполняли

вазы на столах, а в семьях победнее они изображались на картинках, которые

развешивались во время свадьбы.

Первым совместным имуществом жениха и невесты независимо от их

социального положения были: подушка, постельные принадлежности, вазы,

зеркало, чайник, чашки. Обычно старались приобрести эти вещи в четном

количестве. Подарки также преподносились по этому принципу: две вазы,

четыре чашки и т. д. Ваза для цветов по-китайски называется «хуа пин»: пин

в другом написании означает «мир». Поэтому, преподнося в дар вазу молодым

супругам, как бы говорили: «Живите в мире». Зеркало традиционно

символизирует супружеские отношения. Когда муж и жена расходились или когда

кто-либо из них умирал, говорили: «Зеркало разбилось». Если супруги снова

начинали жить в мире, в народе говорили: «Разбитое зеркало снова стало

круглым»(49).

В китайском народном изобразительном искусстве много картин посвящено

свадебной символике. Нежные цветы и полная луна выражали всю прелесть и

полноту чувств мужа и жены. На лубочных картинках изображали диких гусей и

уток. Дикие гуси всегда летают в паре и никогда не покидают друг друга,

поэтому гусь считался эмблемой новобрачных. Его дарил жених невесте в

качестве свадебного подарка. Утка и селезень сильно привязаны друг к другу,

и когда они разлучаются, то чахнут и погибают. Вот почему в китайской

символике утка и селезень представляют собой символ супружеской верности и

счастья:

Утки, я слышу, кричат на реке предо мной,

Селезень с уткой слетались на остров речной...

Тихая, скромная, милая девушка ты,

Будешь супругу ты доброй, согласной женой (50).

В некоторых районах Китая жених, после того как сватами был выработан

брачный договор, посылал совершенно незнакомой ему невесте подарки, в том

числе гуся. Девушка, принявшая гуся, считалась просватанной, хотя бы по

возрасту ей и предстояло еще много лет ждать свадьбы.

Она не имеет ни малейшего представления, ни о наружности, ни о

характере того человека, с которым готова связать свою судьбу. Она не может

ничего узнать о нем ни от родителей, ни от братьев, ни от знакомых; со дня

сватовства ее держат взаперти еще строже прежнего, она не смеет видеться ни

с кем чужим и при появлении гостей должна немедленно удаляться из комнаты.

В Южном Китае состоятельные родители жениха послали невесте золотые или

серебряные браслеты, а ее родителям - свиные ножки, двух куриц, двух рыб,

восемь кокосовых орехов и т. д. Родители невесты одаривали родителей женихи

пятью сортами сухих фруктов, искусственными цветами, сладостями, посылалась

также пара гусей как символ семейного блаженства. Иногда подарки в дом

невесты приносили на больших подносах носильщики, одетые в яркие халаты.

Дарились украшения из золота, серебра, нефрита и яшмы, а также орехи,

цыплята, утки и т.п. Невеста из состоятельной семьи приходила в дом гниха

не с пустыми руками. Она приносила в приданное домашнюю утварь, одежду,

предметы украшения. Все это складывалось в массивные сундуки, и носильщики

несли их в дом жениха по самым ожиивленным улицам - пусть все видят и

знают, что невеста не бедна! По числу носильщиков определялась и

«весомость» приданого. В некоторых районах невеста, кроме всего прочего,

дарила жениху пару туфель - это означало, что она передает себя во власть

мужа. Богатый жених в назначенный прорицателем день посылал за невестой

позолоченный паланкин, разукрашенный ажурным переплетом, разноцветной

бахромой и резьбой с изображением дракона, неба и цветов. Обычно в

паланкин, который несли принаряженные носильщики, украшали два больших

позолоченных иероглифа — «уан-си» (двойное счастье). Существовал обычай

закрывать ворота дома невесты некоторое время не пускать прибывший

паланкин, несмотря на настойчивые просьбы друзей жениха и носильщиков. В

это же время братья и сестры невесты, выглядывая через щели ворот,

требовали денег у друзей жениха. Им передавали сверток с монетами. После

этого ворота открывались, начинали играть музыканты, сопровождавшие

паланкин, и носильщики подносили паланкин к порогу дома.

Девушка должна была в течение трех дней до свадьбы плакать, отказываться

от пищи, выражая этим печаль по поводу расставания со своим родным домом.

Тогда и у соседей не будет повода говорить, что она так уж мечтает выйти

замуж. В день свадьбы, когда девушка собиралась оставить свой родной дом,

она обычно куда-нибудь пряталась. Мать начинала громко звать и искать ее,

делая вид, что дочь исчезла. Дочь же в это время запиралась в своей

комнате. Но вот прибывал паланкин. Носильщики и музыканты также начинали

громко звать невесту, уверяя, что не могут дольше ждать. Наконец девушка,

достаточно продемонстрировав непокорность, открывала двери своей комнаты и

со слезами на глазах следовала к паланкину. Отец невесты или ближайший его

родственник запирал на замок дверцы паланкина, а ключ передавал верному

слуге для вручения жениху.

За день до свадьбы невесте делали специальную прическу, которую носили

замужние женщины: волосы на лбу обривали или выщипывали, чтобы сделать его

выше. Перед тем как усадить в свадебный паланкин, на ее голову надевали

пышный головной убор, разукрашенный искусственными или настоящими

драгоценными камнями. Нити жемчуга, свисавшие с головного убора, настолько

плотно прилегали друг к другу, что за ними не было видно лица невесты.

Свадебная процессия являла собой красочную картину. Красный, украшенный

блестками паланкин, на котором невеста из состоятельной семьи отправлялась

в дом жениха, яркие наряды участников свадебной процессии, а также костюм

самой невесты должны были свидетельствовать о богатстве и процветании.

Чем длиннее была

свадебная процессия, тем более пышной считалась свадьба. Впереди участники

процессии несли фонари и флажки, прикрепленные к длинным древкам, а также

таблички, на которых были написаны имена жениха и невесты. Музыканты

исполняли веселые песни. В середине этой вереницы носильщики несли паланкин

с виновницей торжества, а позади следовало ее приданое. В далекой древности

в свадебной процессии участвовал и жених, но в дальнейшем обряд был изменен

- невесту сопровождали ее братья и подружки. Обычай запрещал матери и отцу

провожать дочь в ее новый дом. Замужество фактически означало для девушки

полный разрыв с родными, так как считалось, что после свадьбы она

принадлежит новой семье. Поэтому расставание с отцом и матерью всегда

проходило тяжело. Невесту страшила неизвестность: она не знала, как

встретит ее свекровь, не знала, какой у нее будет муж. Но и жених, ожидая

прибытия невесты, переживал не меньше: он ведь тоже не знал, хорошей ли

женой наградит его судьба. Жених встречает невесту у двери безмолвно и без

всякой улыбки. Он даже не решается дотронуться до ее руки, когда ведет в

спальню, и только слегка прикасается кончиками пальцев к длинному рукаву ее

халата.

Жених и невеста вместе совершали поклоны небу и земле и табличкам духов

предков жениха, что считалось главным в свадебной церемонии. В передней

части комнаты, «перед небом», ставился столик, на котором располагали две

зажженные свечи и жертвенный сосуд с дымящимся фимиамом, двух миниатюрных

сахарных петухов, пять сортов сухих фруктов, «жертвенные деньги», связку

палочек для еды, зеркало и ножницы. Все это было символами процветания и

согласия.

Невеста занимала место у столика с правой стороны от жениха, и оба они

на коленях молча совершали четыре земных поклона, склоняя свои головы к

земле. Затем поднимались, менялись местами и повторяли то же самое. После

этого на столик ставились таблички предков, которым жених и невеста

отдавали восемь поклонов. Когда они вставали, им предлагали пригубить вино

и мед из кубков, соединенных красной шелковой лентой или красным шнурком.

Потом, обменявшись кубками, жених и невеста отведывали сахарного петушка и

сухих фруктов. Все это символизировало согласие и союз новобрачных.

Наконец невеста направлялась в свою комнату, где ждала жениха, который

должен был снять с нее свадебный головной убор. Она надевала красивый халат

и сверкающий разноцветными камнями головной убор, в таком виде появлялась

перед родственниками и друзьями ее будущего мужа, совершала перед ними

поклон и предлагала им чай.

После описанных церемоний новобрачные садились вместе обедать. Это был

первый и последний день, когда они обедали вместе. Жених мог, есть сколько

хотел;

невеста же должна была в течение двух недель питаться только той провизией,

что передали ее родители.

На свадьбу обязательно приглашали почтенного старика с белой бородой,

напоминавшего своей внешностью бога долголетия. Когда жених и невеста

совершали поклоны небу и земле, старик бамбуковой палочкой, окрашенной в

красный цвет или обернутой красным шелком, вначале три раза слегка ударял

невесту выше лба и при каждом ударе приговаривал: до фу (много счастья),

до шоу (долго жить), до наньцзы (много сыновей);

ударяя этой же палочкой жениха, он приговаривал: юэ фу (будь богатым), юэ

гуй (будь знатным), юэ кан нин (будь здоровым и живи спокойно).

Гости во время свадебного обеда позволяли себе фривольные замечания в

адрес невесты, даже непристойные шутки, к которым она должна была

относиться хладнокровно и безразлично. Они бесцеремонно насмехались над ее

ногами, одеждой, внешностью. Невесту просили встать своими маленькими

ножками на перевернутую чашку. Если ей это не удавалось, то слышались

язвительные реплики: «Какая неуклюжая!» Могла быть и такая просьба:

«Принеси мужу чаю!» Если невеста выполняла эту просьбу, ей говорили: «Какая

послушная жена!» Если она отказывалась выполнять это, гости соболезновали

мужу, получившему в жены злую женщину.

В первую брачную ночь в комнате новобрачных ставили две зажженные

свечи. Смотря по тому, будут ли эти свечи гореть ровно или одна сгорит

скорее другой, будет ли стекать воск, станут ли свечи трещать, прогорят ли

за ночь и какая из двух погаснет раньше, делались «прогнозы» о

продолжительности совместной жизни мужа и жены, об их радостях и печалях.

Утром молодожены под шум хлопушек выходили из спальни и направлялись на

кухню помолиться богу очага. Это означало, что молодая женщина должна

овладеть искусством кулинарии. Затем она направлялась в храм предков, где

молилась предкам мужа.

На третий день после свадьбы вместе с мужем и его родителями молодая

жена навещала дом своих покинутых родителей, где в их честь устраивалось

пиршество. Этим кончалась свадебная церемония в богатых семьях.

После свадьбы наступало самое страшное — свекровь давала волю своей

практически неограниченной власти над невесткой. И хотя сердце мужа могло

обливаться кровью при виде издевательств над его женой, он не имел права

выразить недовольство поступками матери. Если же осмеливался это сделать,

то причинял еще больше страданий жене и жизнь ее становилась совсем

невыносимой. Заступничество мужа вызывало негодование его родителей, и даже

соседи осуждали за непочтительность к старшим. Невестка должна была

избегать личного общения с главой семьи и его сыновьями и постоянно

находиться «под рукой» свекрови, которая обычно не отличалась тихим нравом.

Жестокое обращение свекрови с невесткой — одна из мрачных сторон в жизни

китайской семьи:

Чужого я зову отцом с тех пор...

Чужого я зову отцом с тех пор —

А он ко мне поднять не хочет взор.

Сплелись кругом побеги конопли,

Где берег ровную раскинул гладь...

От милых братьев я навек вдали,

К совсем чужой я обращаюсь — мать.

К совсем чужой я обращаюсь — мать,

Она ж меня совсем не хочет знать.

Сплелись кругом побеги конопли,

Где берег взрыт рекой подобно рву...

От милых братьев я навек вдали,

Чужого старшим братом я зову...

Чужого старшим братом я зову —

Не хочет он склонить ко мне главу (52).

Подчиненное положение женщины, характерное для китайских семейных

традиций, восходит к культу предков, в соответствии, с которым назначение

человека на земле - продолжать род и поддерживать могилы предков. Женщине

же, утратившей при вступлении в брак

всякую связь с родной семьей, отводилась, по этим представлениям,

второстепенная роль.

Покорность, покорность и еще раз покорность — такова была главная

добродетель женщины. В девичестве она во всем подчинялась отцу, после

замужества становилась служанкой мужа и его родителей. «Если я выйду замуж

за птицу, — гласило древнее китайское присловье, — я должна летать за ней;

если выйду замуж за собаку, должна следовать за ней всюду, куда она

побежит; если выйду замуж за брошенный комок земли, я должна сидеть подле

него и оберегать его»(53).

Важнейшими и лучшими качествами женщин считались робость, сдержанность,

умение приспосабливаться к характеру мужа. Мир женщины был ограничен домом

и семьей. Гость, пришедший в дом, всегда спрашивал хозяина о его здоровье,

о здоровье его отца, деда, сына, но никогда - о здоровье жены или дочерей.

Такой вопрос показался бы неприличным, он мог быть воспринят как проявление

невежливости. Вот один из образчиков нравственного наставления для мужа:

«Когда ты взял жену, то прежде всего научи ее, как проявлять почтительность

к отцу и матери, как жить в согласии с невестками, как быть послушной -

чтобы она утром пораньше вставала, а вечером поздно ложилась спать,

беспокоилась об урожае риса и экономии хлеба. Таковы истинные правила,

которые должна соблюдать жена. Если она проявит плохой характер, то

увещевай ее хорошими словами. Со временем она исправит свои недостатки...

Если ты не знаешь, как перевоспитать жену, боишься ее и не осмеливаешься

этого сделать, если во всем будешь соглашаться с ней, не решишься пресечь

ее дурные поступки, станешь потакать ее характеру, она будет играть на

твоих чувствах и не будет тебя бояться. И хотя ты будешь говорить, что

любишь ее, это принесет ей только вред. В наши дни мужей, которые боятся

своих жен и страдают от этого, немало. Корень зла состоит в следующем:

когда ты взял в жены женщину и не воспитывал ее, она понемногу

портилась»(54).

Услужить родителям мужа считалось главной обязанностью молодой женщины.

«Если жена нравится сыну, но

не нравится его родителям, — говорили в древнем Китае, — то он должен

расстаться с ней. И наоборот, если жена не нравится сыну, а его родители

говорят, что она хорошо им служит, то он не смеет расставаться с ней»(55).

Как бы безжалостно муж ни обращался с женой, ей надлежало безропотно

покоряться судьбе и молча повиноваться. Она могла вернуться в родной дом,

но это считалось позором:

Три года я была женой, в дому

Я счета не вела своим трудам;

Едва заснув, вставала на заре

И — день-деньской нет отдыха ногам.

Блюла я клятву — кто виновен в том,

Что ты со мною стал жестоким сам?

Не знают братья всей моей беды:

Вернуться к ним? Насмешки встречу там.

Одной терзаюсь думой и — молчу.

Себя жалею, волю дав слезам.(56)

Самое большее, на что она могла решиться, это отправиться в храм, повесить

бумажную фигурку, изображавшую ее мужа, и помолиться богине милосердия,

прося ее смягчить сердце супруга.

Жена, говорили в народе, должна быть «чистой тенью и простым отголоском».

Когда богатый муж брал себе одну или нескольких «второстепенных» жен, за

конная супруга обязана была принять их благосклонно и жить с ними в мире и

согласии. Муж мог продать своих жен или наложниц, передать их другому

человеку временно или навсегда.

Хотя это формально запрещалось законом, такая практика имела широкое

распространение. Если муж дурно обращался с женой, он нес более легкое

наказание, чем за такое же обращение с посторонним человеком. Если жена

поступала неподобающе с мужем, она несла более тяжкое наказание, чем за

такое же обращение с посторонним. Если муж совершал прелюбодеяние, это

вовсе не рассматривалось как преступление. Но муж мог безнаказанно убить

жену, посмей она сделать то же самое.

Муж имел право разойтись с женой без бракоразводного процесса при следующих

обстоятельствах:

. если жена не живет в согласии со свекром и свек

ровью;

— если бесплодна

. если подозревается в прелюбодеянии или уже со

вершила таковое;

. если наветами или болтливостью вызывает раздоры в

семье;

. если страдает какой-либо болезнью, к которой люди

чувствуют естественное отвращение;

— если невоздержанна на язык;

. если она без разрешения мужа присваивает себе домашнее имущество.

Однако эти причины не действовали во время траура, если жене некуда было

идти, а так же если муж разбогател благодаря этому браку. Ответственность

мужа за жену выражалась и в том, что при всех ее правонарушениях, кроме

тяжкого преступления и измены, она выдавалась ему на поруки.

Кроме того, муж и жена имели право на развод по взаимному согласию или в

случае причинения ими серьезного вреда родственникам друг друга. Развод

совершался простым соглашением семей и лишь в случае крупных взаимных

претензий в дело могли вмешаться власти.

Муж мог иметь только одну жену, но ничто кроме финансов, мешало ему

брать в дом наложниц – столько,

сколько он мог содержать (57). Число наложниц увеличивало престиж семьи,

поэтому высшие чиновники (а иногда и их жены) заботились об увеличении

гарема.

У императора он мог насчитывать до нескольких тысяч жен, разделенных на

несколько рангов:

1 ранг Хуан гуй – фей

2 ранг Гуй – фей

3 ранг Фей

4 ранг Бинь

5 ранг Гуй – жень

Наложница считалась свободным человеком (если ее брали из рабынь то

предварительно давали вольную), но занимала в семье место служанки, должна

была относится с подчением к законной жене и не имела доли в наследстве,

хотя ее сыновья могли считаться полноправными наследниками (все решал

отец).

Только император имел право свободно переводить женщин своего гарема из

наложниц в императрицы и обратно. Не все женщины, однако с этим мирились и

соглашались делить мужа с наложницами – это и была ревность, караемая

разводом.

Гарем неизбежно ассоциировался с любовью между женщинами. Иногда сам

муж поощрял такие отношения, т.к. понимал свою ограниченность, особенно

если был уже в годах. Однако гаремная жизнь имела и теневую сторону, т.е.

полигамное строение домохозяйства доводило напряжение и ревность между

женщинами до невыносимой степени. Часто новые фаворитки правителей

доставались на расправу, ранее отвергнутым женам и наложницам. Чаще всего

побои направлялись на половые органы и нередко дело оканчивалось смертью. В

более скромных домах была та же ситуация, хотя до летального исхода дело не

доходило.

Старая китайская пословица: «Яд черного скорпиона и зеленой змеи не

так опасен, как яд, находящийся в сердце женщины»(58).

Но вторичное замужество считалось тяжким преступлением женщины перед

памятью о покойном муже. Вдова, осмелившаяся вновь выйти замуж, была

обречена на изгнание из своей среды, подвергалась риску быть убитой

родителями или родственниками покойного мужа, да и по закону не могла

больше стать чьей-либо женой, а только наложницей, но и мужу, требующему

развода без оснований, грозила каторга.

Согласно древнему правилу, жена должна была оставаться с мужем в

"жизни земной и загробной"(59). Она объявляла о таком решении родственникам

и близким, и ее поступок рассматривался как подвиг.

Наместники провинций в официальном докладе сообщали императору сведения о

самоубийствах добродетельных вдов. Чем их было больше, тем большей похвалы

удостаивался чиновник. Китайский сатизм отличается от индийского тем, что

он никогда не осуществлялся через самосожжение. Способы его

осуществления различны. Некоторые принимают опиум, ложатся и умирают у

тела своего мужа. Другие морят себя голодом до смерти, топятся или

принимают яд. Еще один способ, к которому иногда здесь прибегают, это

прилюдное самоубийство путем повешения поблизости от своего дома или в нем.

Об этом намерении сообщается предварительно для того, чтобы желающие

могли присутствовать и созерцать это деяние.

Истинные причины обращения вдов к сатизму различны. Некоторыми двигала

преданная привязанность к покойному, другими - чрезвычайная бедность их

семей и трудность заработка на честный и уважаемый образ жизни, прочими -

факт или перспектива грубого отношения со стороны родственников мужа.

Вдову чаще всего хоронили в одной могиле с мужем или около нее. Этот обычай

восходит к тому факту, что Конфуций в назидание потомкам похоронил свою

мать рядом с могилой отца.

Правила «Ли» запрещали мужу малейшее проявление нежности при посторонних.

Эти чувства вырывались наружу лишь во время похорон одного из супругов.

Г) Рождение и воспитание детей

Большим событием в жизни каждой китайской семьи считалось рождение сына.

Близкие и друзья навещали роженицу, приносили подарки: одежду для ребенка и

продукты для поддержания сил матери. Чтобы отблагодарить друзей и знакомых,

накрывали праздничный стол или просто угощали гостей вареными яйцами,

окрашенными в красный цвет. В этих случаях полагалось приглашать друзей на

лапшу, которая символизировала долголетие новорожденного.

Ребенок в семье был радостью, если рождался мальчик, но становился обузой,

если на свет появлялась девочка.

Иметь сына считалось целью брака и большим счастьем для семьи. Это нашло

отражение и в поговорках:

«Вырастишь сына - обеспечишь старость, соберешь зерно - предотвратишь

голод»; «И сына, и поле надо иметь свои»; «Лучшие сыновья в мире — свои

собственные»(60).

Надеясь родить сына, женщины прибегали к толкованию сноведений, об этом

говорит «Шицзин»:

Серый и черный приснится медведь—

То сыновей предвещающий знак;

Если же змей довелося узреть—

То дочерей предвещающий знак!(61)

Или, например, беременная женщина поднималась до зари и, надев костюм мужа,

отправлялась к ближайшему колодцу. Она обходила вокруг него трижды,

наблюдая за тенью в воде. Если по окончании прогулки ей удавалось вернуться

домой незамеченной, это служило добрым предзнаменованием: родится мальчик.

При рождении ребенок получал «молочное» (детское) имя. Это имя должно было

состоять из иероглифов, обозначающих что-нибудь приятное, надежду на то,

что дитя будет счастливым и не умрет в младенчестве. Ребенка часто называли

Со-эр, Чжу-эр, Шуань-эр, что соответственно означало: Замочек - пусть

ребенок будет в такой же безопасности, как то, что заперто под замком;

Столбик - пусть ребенок твердо стоит на ногах; Узелок - пусть он будет

надежно привязан к своему дому. Все эти имена давались, конечно, мальчикам.

Страницы: 1, 2, 3