История городского самоуправления Новгорода

История городского самоуправления Новгорода

МОСКОВСКИЙ ИНСТИТУТ РАДИОТЕХНИКИ ЭЛЕКТРОНИКИ И АВТОМАТИКИ (ТЕХНИЧЕСКИЙ

УНИВЕРСИТЕТ)

РЕФЕРАТ

ПО ИСТОРИИ

ТЕМА: История городского самоуправления Новгорода.

Студент: Басинский Владимир.

Группа: Иу-1-99.

Факультет: Кибернетика.

МОСКВА 2000

План.

Новгород великий.

Вече.

Должностные лица.

Пригороды и волости.

Суд.

Великий Новгород

Город Великий Новгород, расположенный по течению реки Волхова в двух

верстах от его истока из озера Ильменя, разделялся на две половины или

стороны: Торговую на восточном и Софийскую на западном берегу Волхова.

Первая также имела название Купецкой, потому что там сосредоточивалась

торговля; вторая называлась еще Владычней, ибо там жил новгородский

владыка.

Центром города был Детинец или град, на Софийской стороне. Это было

просторное место, обнесенное стеной с башнями и воротами. Внутри

находилась патрональная церковь св. Софии премудрости Божией и двор

владыки. Кроме того, было там еще несколько церквей, судебная изба и

дворы, построенные улицами, как это покалывает существование Бискуплей

(епископской) улицы. Детинец, новгородский был обширнейший между

подобными срединными укреплениями русских городов. Неизвестно, с какого

времени стены Детинца стали каменные также неизвестно, с какого времени

они стали каменные на всем протяжении и до каких пор были частью каменные,

а частью деревянные. В летописях говорится о заложении каменного города в

1302. Но в третьей летописи новгородской первое построение каменных стен

Детинца приписывается Ярославу и относится к 1044 г., после того как этот

князь ходил на войну. Последнее известие не лишено вероятности. В начале

XII века уже пригород Ладога был обведен каменной стеной; естественно

допустить, что главный город не лишен был таких укреплений, какие имел

пригород, и, следовательно, построенные в начале ХIУ-го века каменные

стены не были первыми на своем месте. После 1302 г. два раза говорится о

построении каменного города Детинца. Под 1333 годом говорится, что владыка

Василий сделал каменный город и два лета, а под 1400 опять упоминается о

заложении Детинца от церкви Бориса и Глеба. Может быть, это были

перестройки и поправки. В 1334 г. над всей стеной сделана была кровля. На

воротах, в каменных банях устраивались церкви. Так, архиепископ Иоанн в

1182 г. поставил на одних из ворот Детинца церковь Богоявления; в 1296 г.

владыка Климент соорудил на других воротах каменную церковь Воскресения; в

следующем 1297 г. была по строена церковь Преображения на воротах, откуда

был въезд в Людин конец, на юг; в 1305 г. построена церковь Василия на

Прусских воротах, на запад. Обычай строить на воротах церкви совпадал с

понятием о важности и святыне города. Город — место защиты против врагов,

должен быть всегда готов на отражение нападений и нуждался в Божией

помощи. Церкви на входах как бы осеняли его небесной благодатью. Город

был местом пребывания владыки и духовного управления всей Новгородской

Земли; город был глава земли; его первоначальное значение было то, что в

нем должны укрываться жители в случае неприятельского нашествия; город был

место верховного суда и хранения казны Великого Новгорода; все это вместе

придавало особенную важность и требовало помощи и благословения свыше

Детинцу, называемому часто просто городом.

За пределами Детинца простирался город Новгород — город в нынешнем

смысле слова, разделенный на концы. На Софийской стороне полукружием около

Детинца располагались три конца: на юг Людин конец или Гончарский, на

запад Загородный конец, а на север Неревский. Ближайшая часть города к

Детинцу называлась Околоток. На Торговой стороне было два конца: на юг

Славенский, на север Плотницкий. Названия концов указывают несколько на

древнюю историю города. Так, Славенский, вероятно, был древним местом

поселения славян ильменских. Названия Гончарский и Плотницкий указывают на

древние занятия жителей гончарным и плотничным ремеслами.

Другое название Гончарского конца — Людин, должно, по-видимому,

происходить от сословия людей, или людинов, в противоположность боярам и

княжеской дружине. В детинцах или градах русских обыкновенно помещались

князья, бояре земли и дружины — военная сила; у стен града располагался

посад, где жили не входившие в число бояр и дружины и носившие общее

название людей или людинов. Так должно быть и в Новгороде; и Людин конец

был посадом, в древности примыкавшим к Детинцу. Название Загородного конца

показывает, что эта часть вошла в состав Новгорода позже остальных и

некогда существовала, не составляя отдел города. С точностью определить,

когда именно случилось это включение, нельзя; быть может, в 1116 г., когда

летопись сообщает известие, что князь Мстислав распространил пределы

Новгорода. Название Неревского конца не ясно; созвучие его с названием

реки Наровы побуждало предполагать, не был ли он поселен первоначально

выходцами с берегов этой реки; но это предположение не имеет достаточных

оснований. Некоторые названия улиц также указывают на их древнее

историческое значение. Так Волосова улица в Людинс конце напоминает

древнее божество Волоса, которому, вероятно, здесь в языческие времена

происходило поклонение и где впоследствии поставили церковь св. Власия, по

созвучию имени этого святого с именем языческого божества. Варяжская,

иначе Варецкая, улица, в Славенском конце, названа так от близости

Варяжского (Немецкого) двора, от построенной на пей римско-католической

церкви и, вероятно, оттого, что там жили иноземцы, которых в Новгороде

называли общим именем варягов. Особенного внимания заслуживает Прусская

улица в Загородном конце, простиравшаяся от Прусских ворот Детинца до

Прусских ворот во внешнем вале. Эта улица была местом жительства бояр,

стояла как-то особняком в истории города и нередко на неё обращалась

вражда черни изо всего города. Название Прусы, которое давалось постоянно

обитателям этой улицы, само собой указывает на их первоначальное

происхождение. Там-то, вероятно, поселились первые пришельцы прусско-

варяжского племени, явившиеся вместе с князьями, и к ним-то должны

относиться слова летописца о новгородцах из рода варяжского, принесших в

Новгород название Руси (от Варяг бо прозвашася Русью). Их потомки,

ославянившись, продолжали, однакож, долго сознавать свое особое

происхождение, носить племенное название своих предков, составлять, в

известной степени, самобытную корпорацию в отношении других частей города,

и, по предковской памяти, проявлять аристократические наклонности,

вызывавшие естественно столкновения с массой прочего населения.

Федеративный дух, слагавший русские земли на правах самобытности каждой

из земель в связи с другими, отпечатлелся резкими чертами на составе

Великого Новгорода. Каждый конец в Новгороде, как каждая земля в удельно-

вечевой федерации, составлял сам по себе целое; жители назывались кончане:

один другого считал ближе, чем жителя соседнего конца; в общественных

делах, касавшихся всего Новгорода, каждый конец выражал себя своей

корпорацией, во время переговоров с чужеземцами посылал от себя депутатов;

следовательно, в делах, касавшихся всего Новгорода, изъявлял свое участие

как часть, сознающая свое отдельное существование; внутри имел

своеуправление, свое делопроизводство, свои собрания. Не только конец, но

и улица, составляя часть конца, имела значение самобытной корпорации так,

как в русских землях волости, на которые делились земли. Жители улицы

носили название уличане, имели свое управление, выбирали своих улицких

старост и являлись в общественных делах как члены сознательно

признаваемого общества. Таким образом, несколько улиц, будучи каждая в

отношении к другим до известной степени самобытным телом, все вместе

составляли конец, а все вместе концы составляли Великий Новгород. За

неимением источников, мы не можем себе разъяснить, в каком отношении было

деление по улицам к делению по сотням.

Торговая сторона, будучи, как показывает ее название, местом торговли, в

то же время была местом народо правления. В Славенском конце был Торг —

средоточие торговых оборотов, и в нем же место, называемое Ярославовым

дворищем (т.е. местом, где некогда существовал Ярославов двор). Здесь в

разные времена построено было значительное количество церквей, и между

ними стояла вечевая башня со ступенями: на ней висел вечевой колокол,

созывавший народ для совещания. Здесь собиралось вече на широком майдане

вплоть до берега. В окрестностях этого места были торговые дворы:

немецкий, готский и плесковский. Таким образом, Славенский конец, будучи

гнездом славянского элемента, в Новгороде, был до последних дней центром

вечевой и торговой жизни. Из Славенского конца от веча шел через Волхов,

прямо в Людин конец, мост, уставленный разными торговыми помещениями.

Весь этот город из пяти концов был окружен земляным валом, а за ним

рвом. Известие о копании рва около Софийской стороны встречается в

летописи под 1372 годом, когда Новгород, после разорения Торжка тверичами,

опасался нашествия тверской силы. Нельзя думать, чтоб это был первый ров:

вероятно, он был в это время только возобновлен, а существовал ранее. В

1383 г., когда боялись Димитрия Донского, расширили этот вал более чем на

три сажени. Видно, что новгородцы мало заботились о постоянной поддержке

своих укреплений и обращали на них внимание тогда только, когда им

угрожало что-нибудь. По линии вала в некоторых местах сделаны были

каменные башни или костры. В 1391-м году на обеих сторонах, на Торговой и

на Софийской, были поставлены каменные костры при окончании каждой улицы,

то есть в тех пунктах, где улицы доходили до вала. Конечно, в кострах, по

крайней мере в некоторых, должны были находиться ворота для выхода в поле.

По всей линии сверху вала поставлен был деревянный частокол, называемый

острогом. Внешняя сторона пала была во многих местах, отделяясь от вала,

окаймлена натуральными протоками. За Неревским концом протекал у самого

вала ручей Гзень; он поворачивал к востоку и впадал в Волхов. За Людиным

концом было Жидическое озеро или плесо. Торговая сторона была окаймлена

канавой или речкой Копанью; на южной стороне за Славенским концом протекал

ручей Жилотуг, сливавшийся с другим протоком, Малым Волховцем. Этот

последний и значительном отдалении от вала (на 1 1/2 в.), протекая из

Волхова в Волхов же, окружал всю Торговую сторону и служил ей защитой.

Ближе к валу, за Плотницким концом, протекала речка Витка. Сверх этих

ручьев» и протоков Федоровский ручей протекал посреди Торговой стороны в

Плотницком конце, а может быть, в древности служил ему межой со

Славенским. Ручьи Гзень, Витка, Федоровский, Копань, теперь значительные

только в половодье, прежде были многоводны. Защищенная природой, Торговая

сторона менее нуждалась в искусственных средствах, когда не имела их, но

крайней мере, до XIV пока. В 1335 году часть Славенского конца была

обнесена каменной стеной от Ильи до си. Павла. В 1386 году Торговая

сторона была окопана валом; быть может, это была уже поправка прежнего

«вала.

Вал, огибавший Новгород на обеих сторонах. Волхова, не составлял

последней границы городских построек. За валом, на значительное

пространство во все стороны, простирались посады прилегавшие к монастырям,

построенным около Новгорода в большом количестве. Они считались не в

Новгородской Земле, а в самом Новгороде. Определить с точностью черту

этого собственно городского пространства — невозможно; но приблизительно

можно предположить, что состоящим в городе считалось пространство на

Торговой стороне от Николы Липецкого до Хутыня, а на Софийской от Перыня

до Пидбы. На запад Мостище, а на восток Ковалево были крайними посадами.

Нельзя также с точностью определить, где и как расположены были эти

посады. Окрестности Новгорода болотистый н сильные разливы покрываются

водой, исключая высоких мест, где построены монастыри, а иногда вода

достигает до самых их стен. Вероятно, посады строились отрывками на этих

более удобных местах, но может быть, существовали они и там, где теперь

трудно предположить строения, потому что во многих таких местах находят

деревянные трубы колодцев и бревна, свидетельствующие о жилье. Быть может,

древние новгородцы предохраняли себя от затопления, ставя свои избы на

столпах, как это делается и теперь в разных местах старой Новгородской

Земли, и что, между прочим, можно видеть в Соснинском погосте близ

Волховской станции Николаевской железной дороги.

Надобно Припять во внимание и то, что в древности, когда кругом были

огромные леса, подгородная почва была не так болотиста, как теперь. Так

под 1255 г. говорится, что новгородцы выстроили полк за Рождеством

Христовым в поле; это место (т.е. за кладбищенской церковью), стало быть,

тогда было сухо, а теперь оно болотисто. С некоторых сторон город

продолжался непрерывно за валом. Так за валом у Неревского конца был посад

Зверинцы. За Людиным и Загородным концами следовали сплошные поселения,

расположенные улицами, как это видно из известия о их сожжении в 1386

году. На Торговой стороне за плотницким концом, к северу, шло непрерывное

поселение вплоть до Антониева монастыря. Вправо от пего был большой.

посад, принявший в XV веке уже название конца — Никольский • конец. На той

же Торговой стороне были посады за валом у Воскресения на Красном поле и у

Рождества. Далее — где только был монастырь, там и посад. В 1386 г. их

сожжено было около города двадцать четыре. Можно с достоверностью искать

главнейших посадов — на Софийской стороне: в Раком, в Коломцах, около

монастырей Перыня, Юрьева, Аркажа, Пантелеймонова, Благовещенского,

Воскресенского, Петра и Павла, Николы Мостищенского, Колмовского. На

Торговой стороне — на Липне, на Городище, в Нередицах, близ монастырей:

Ситицкого, Лятского, Кирилловского, Ковалевского, на Волотове, на Лисьей

горке, в Деревяницах и около Хутынского. Эти посады (из них некоторые по

неудобству местности могли ограничиваться несколькими избами), с дворами,

рассеянными там и сям, с огородами и садами при дворах, придавали

Новгороду вид огромнейшего города, которого части были в разных

направлениях разрезаны между собой пустыми местами, протоками, рощами, а

во время сильной весенней половоди казались выходящими из широкого озера.

Вече

Вся автономия Великого Новгорода опиралась на вече — народном собрании. По

старым русским понятиям, вече, в обширном значении, не было чем-нибудь

определенным, юридическим; под этим названием вообще разумелось народное

сходбище, и потому вечем называлось и такое сходбище, которое, с нашей

точки зрения, может назваться законным, то есть правосознательное собрание

народа, рассуждающего о своих делах, и такое, которое выделяется из прочей

массы народа, кружок, иногда и в противоречии с общею волею народа —

мятежный скоп. Так в Киевской летописи под 1169-м годом записано, что

новгородцы начали веча деяти но дворам тайно на князя своего. В

Новгородской летописи назван вечем заговор недовольного кружка черни

против архимандрита Есипа. В этом смысле и сходбище военной рати на поле

войны также называлось вече. Когда случались разноголосицы в Новгороде, и

разом возникали противные друг другу собрания народа, каждое из них,

равным образом, называлось вече. Так в 1342 году составилось два сборища,

враждебные одно другому, одно на Ярославовом дворе, другое на Софийском,

и оба назывались вечами. То же в 1384 году, по поводу спора о князе

Патрикни: одно вече собралось, по обычаю, на Ярославовом дворе, другое на

Софийской стороне; то же повторилось по поводу посадника Есипа Захарьина в

1388 году, когда Софийская сторона была против посадника, а Торговая за

него. При такой неопределенности значения вече немудрено, что тогда, как

единодержавный порядок стал брать верх, понятие о вече переходило в

понятие о мятеже, и слово вечники в Москве стало значить то же, что буяны,

разбойники. Но при неопределенности общего значения слова вече

существовало однако в Новгороде, отдельно от всякого веча, большое вече,

т.е. полное законное собрание и оно-то юридически составляло верх законной

власти и правления Великого Новгорода. К сожалению, подробностей,

относящихся к его существованию, так мало, что многие важнейшие вопросы

остаются пока неразрешенными. Право собрания большого веча представляет ту

же неопределенность. Это право не принадлежало только сановникам,

облеченным властью или правительственною обязанностью. Созвать вече —

значило представить дело на обсуждение народа, и потому всякий, кто считал

себя вправе говорить пред народом, мог и созвать вече. Удар в вече вой

колокол был знаком, что есть требование народного голоса. Случалось,

созывал вече князь; по это не по какому-нибудь особенно признанному за ним

праву, а потому, что князь, как правитель, естественно, имеет и поводы, и

необходимость говорить с народом. Вероятно, веча собирались и посадниками,

которые, будучи предводителями, находились в необходимости советоваться с

народом. Неизвестно, существовали ли какие-нибудь правила, чтобы не

допускать неправильных созывов веча; могли не существовать вовсе;

предполагалось, что с таким делом шутить было опасно, и следовательно

всякий побоялся бы беспокоить напрасно весь народ. Случалось, однако, что

смельчаки, надеясь на подобранную заранее партию, созывали вече и,

поддерживаемые своими сторонниками, проводили свои планы — низвергали

власти, устанавливали иные. Таких называли коромольниками. Таким-то

образом созывались веча тогда, когда восставшая толпа, по наущению умевших

ее возбудить, ниспровергала власти и преследовала партии, к которым была

нерасположена.

Вече устанавливало приговоры но управлению, договоры с князьями и с

иностранными землями, объявляло войны, заключало мир, призывало князей,

избирало владык; делало распоряжения о сборе войска и охранении страны;

уступало в собственность или в кормленье земли; определяло торговые права

и качество монеты; иногда ставило миром церкви и монастыри; устанавляло

правила и законы: было таким образом законодательною властью, а вместе с

тем являлось судебною, особенно в делах, касающихся нарушения общественных

прав. Относительно права участия на вече и порядка собрания нет таких

подробных сведений, которые бы могли дать об этом ясное понятие. Все

граждане, как богатые, так и бедные, как бояре, так и черные люди, имели

право быть на вече деятельными членами. Цензов не существовало. Но только

ли одни новгородцы, жители города, или всей Новгородской Земли, могли

участвовать на вече — не вполне известно; из классов народных, упоминаемых

в грамотах, видно, что там участвовали посадники, бояре, купцы, житые и

черные люди. Оставляем в стороне посадников: они могли участвовать потому,

что были прежде сановниками — тут ясно само собою. Бояре-землевладельцы

были, сами собою, уже представители не города, а всей земли; боярин мог

жить в своем имении где-нибудь па Води, или на Двине, и приехать оттуда

подавать голос на вече. Отход из Новгорода в Новгородскую Землю не лишал

права гражданства: мы видим пример, что, отошедши на Вагу, Онисифор Лукич

был после воеводою и посадником. Жившие на Двине, в отдаленной земле,

бояре назывались все-таки новгородцами, и были между ними дети посадников,

сохранявшие это наименование. Точно так же и купцы составляли класс по

занятию, а не по месту жительства и, следовательно, могли проживать не в

Новгороде, а в пригороде, и также подавать голос; так точно мы и встречаем

купцов, называемых новгородцами, но которые проживали в Торжке и в Русе, —

потому что там строили церкви. Житые люди участвовали на вече как жители

концов, потому что при отправке посольств обыкновенно выбирались житые

люди от концов (хотя, впрочем, есть примеры, что и бояре от концов

выбирались). Что касается до черных людей, то участие их несомненно; но

как оно совершалось — неизвестно: те ли участвовали, — кто был в городе,

или из волостей присылали как-нибудь выборных. Неизвестно, в какой

степени, и когда, и как участвовали в новгородском вече пригороды и

волости. Есть указания, что вместе с новгородцами участвовали в решении

дел и пригородные жители; напр., когда Всеволода изгоняли, то призывали

псковичей и ладожан. В 1270 г. совокупилась в Новгороде, — говорит

летописец, — вся новгородская полость: ладожане, корела, ижора, вожане,

плесковичи. Когда пригорожане были недовольны князем Патрикием, то сошлись

в Новгороде и подняли на себя половину города. Эти неясные указания не

позволяют сделать заключения, что пригороды постоянно участвовали на вече

корпоративно; но несомненно, что жившие в пригородах могли участвовать как

новгородцы, а не как пригорожане. Неизвестно, был ли какой-нибудь способ

поверки приходивших на вече, для предупреждения прихода тех, которые права

на это не имели. Едва ли был. Место отправления собраний на воздухе и

способ созыва звоном колокола заставляют предполагать неудобство к этому;

притом же, когда веча собираемы были частными людьми, там уже не могло

быть поверки. Итак, естественно, что масса решала дело. Неизвестно, был ли

какой способ сбора голосов или дело решалось раг асс1аmation. Судя по

чертам описания последнего веча во Пскове, возвышение, куда вели ступени,

служило трибуною. С него говорили к народу. Оно находилось у вечевой

башни; в ней помещалась вечевая изба, т.е. канцелярия веча. Решение веча

называлось приговором и записывалось в грамоту: для этого существовала

должность вечного дьяка (секретаря). К грамоте прикладывалась печать.

Печати были свинцовые и привешивались к грамотам снурками. Едва ли

существовали постоянно одинокие печати для веча. На договорной грамоте с

тверским великим князем Бо рисом, XV века, две печати, на одной надпись:

печать новгородская, а на оборотной стороне изображение животного,

похожего на лошадь; на другой печати надпись: печать Великого Новгорода, а

на оборотной стороне ее изображение животного, которое, как кажется,

хотели изобразить львом. На разных грамотах по нескольку печатей разных:

иногда владычная, иногда посадников и тысячских. На грамоте 1317 г. число

печатей простирается до одиннадцати. В старину грамоты писались с именем

того князя, который на ту пору княжил в Нов городе. Но с тех пор, как

Новгород признал над собою верховное первенство великого князя, вечевые

грамоты писались без имени князя — от имени степенного посадника,

тысячского, бояр, житых и черных людей и всего Великого Новгорода, а

иногда с приписью в начале благословения владыки. Выше было рассказано,

как великие князья в XI 1-м веке претендовали за такое отсутствие своего

имени в грамотах. Независимо от большого веча, каждый конец должен был

иметь свое частное вече: это видно из того, что концы писали свои грамоты,

имели свои печати, в случае недоразумения переговаривались друг с другом:

это было бы невозможно без собраний. Обыкновенно большое вече сбиралось на

Торговой стороне, на Ярославовом дворище; но также — на Софийской у св.

Софии, особенно когда дело шло об избрании владыки, или вообще о делах

церковных; часто пред таким вечем собиралось предварительное вече на

Ярославовом дворище. Должно быть, вечевой звон имел что-нибудь особое,

почему можно было узнать его среди множества колоколов: колокол висел на

Ярославовом дворе, на башне; когда вече собиралось на Софийском дворе.

Детинце, созывали вече звоном софийского большого колокола.

Во Пскове большое вече имело те же основания, как и новгородское. Оно

собиралось в Крому близ Детинца. Вечевой коло кол висел на башне у св.

Троицы.

Должностные лица

Кроме князя, два лица были главными административными распорядителями в

Новгороде: посадник и тысячский; их имена стоят впереди в грамотах; они

представляли в себе собирательную и исполнительную силу Великого

Новгорода. Слово посадник известно было во всей Русской Земле, и не

составляло исключительного достояния Великого Новгорода. В других землях

посадник является лицом, имеющим значение княжеского наместника:

случалось, что князь, принимая город и край под свою власть, удерживал его

за собою тем, что сажал там посадника. Так Владимир Мономах сажал своих

посадников по Дунаю. В городе Владимир-на-Волыни Святополк, захвативший

этот город от князя Давида Игоревича, посадил своего посадника Василия.

Когда Мстислав Изяславич занял Торческ, то посадил там посадника. Слово

посад на южнорусском языке означает возведение в сан, дарование власти.

Так в южнорусских свадебных церемониях, которые носят живой образец

удельного склада, новобрачный с невестою, в знак почести, и сажается на

посол. Слово посадник на юге и на севере могло иметь различное

происхождение; на севере оно, быть может, находится в тесней шей связи с

названием посад, означавшим вообще жилое место. В Новгороде и Пскове — не

так как на юге — посадник был правитель, выбранный народом, а не

назначенный князем: здесь слово посадник могло означать лицо, управлявшее

посадом. Тогда, быть может, под теми посадниками, о которых говорится, что

их отправлял киевский князь » Новгород, скорее следует разуметь

наместников — посадников в южнорусском значении, а не в севернорусском. Но

посадники новгородские существовали независимо от тех, которых южные

летописи именовали посадниками. Так Ярослав князь был в Новгороде и в его

пребывание лично находился там посадник; тогда как в других землях, где

посадник означал княжеского наместника, коль скоро находился князь,

посадника при нем не было.

До окончания свободы новгородской всегда был один только посадник. Из

того, что в летописях в последние два столетия (XIV и XV) стали

упоминаться несколько посадников разом, заключали, что число посадников

увеличилось: вместо одного стало два, потом пять, наконец десять. Но здесь

недоразумение. Только пред концом независимости упоминается о

существовании и особого владычнего посадника. Посадник в Новгороде всегда

был один. В древности посадники избирались на неопределенное время; смена

посадника была, некоторым образом, наказание. Так в 1243 году умерший в

посадничсской должности был в ней тринадцать лет. Впоследствии стали чаще

сменять посадников, так что, по свидетельству Ляннуа, посещавшего Новгород

в начале ХУ-го века, каждый год происходил выбор. Посадник, оставляя

должность, не лишался ее имени. Еще в XIII веке, под 1257 годом, говорится

о смерти Анания, бывшего прежде посадником, и он носит это название, между

тем назад тому был третий год, как он лишился самой должности. В 1417 году

Юрий Онцифорович назван посадником, хотя он был перед тем более года нем

и, конечно, не мог исправлять должности. В ином месте человек, уже

удалившийся в монастырь, назван посадником только потому, что прежде

посадничал. Таким образом, название посадника, прежде означавшее

исключительно правителя, стало, как уже было объяснено, означать особое

сословие или класс. О единстве посадника правительствующего говорит ясно

то, что всегда и в тех случаях, когда упоминается о многих посадниках в

одно и то же время, является такое лицо, которое, называясь посадником,

действительно управляет Великим Новгородом; например, бывшие посадники и

тысячские сопровождают в 1416 году владыку, поехавшего к митрополиту на

посвящение в Москву, а посадник с тысячским, — действительно управлявшие,

— встречают по их возвращении. Грамоты всегда писались от имени одного

посадника и тысячского, а не многих. Когда упоминается о каком-нибудь

событии, то для объяснения, когда оно совершилось, приводится имя

правившего тогда посадника, так точно, как в Риме это делалось по имени

консулов. Посадник правительствующий назывался степенный.

Кроме сотских существовали старосты. Учреждение старост чрезвычайно

древнее, — еще под 1016 годом упоминаются старосты, ходившие с Ярославом

на Святополка; о них говорится вместе с смердами и это заставляет

предполагать, что то были сельские начальники. В 1228 году говорится о

Душильце, старосте липнинском, которого хотели убить новгородцы. Липна был

одни из подгородных посадов, следовательно, подгородные посады управлялись

старостами. Везде но волостям были старосты, как это видно на Двине, из

грамоты Андрея Александровича (1294-1304 г.). В переговорах последнего

великого князя Ивана Васильевича с Новгородом великий князь потребовал да

ни с землевладельцев и поименовал и том числе старост. Старосты, везде по

общему русским понятию, были хозяйственными начальниками. Так, в церкви

Иоанна-на-Опоках уставлены были старосты от житых людей. В Новгороде были

пятиконецкие старосты, т.е. от концов; по числу последних их было пять;

они, между прочим, заведывали торговыми мерами. Над улицами были свои

улицкие старосты, и в других частях города; — напр., в XII-м веке

упоминаются побережские (в грамоте Всеволода Иоанну-на-Опоках) старосты.

Во Пскове купцы делились но рядам и каждый ряд имел своего старосту. В

псковских пригородах, селах и волостях — везде были старосты. Равным

образом, были старосты в губах — пограничных волостях — и назывались

"губскими старостами". Старосты в полостях заведывали разверсткою

повинностей и всякими сборами и хозяйственными расходами; от этого

существовало выражение "к старосте тянути", означавшее подлежание

государственным повинностям. Вообще, при всяком предприятии, при вся ком

соединении лиц с одною целью, выбирался староста. Администрация старост

должна быть другая, чем сотских, потому что в судной грамоте говорится: "а

будет навадка от конца, или от улицы, или от старосты, или от ряду". Из

этого видно, что разделение на сотни было особое от разделения на концы и

улицы, которыми заведывали старосты, а также от разделения на ряды.

Подвойский исправлял разного рода поручения; неоднократно является он

гонцом с объявлением воли веча. Подвойские звали к суду; как в городе

подвойские, так в волостях исправляли эту должность "позовники".

Встречается еще название "изветники"; судя по имени, может быть, это были

доносчики по преступлениям, как это существовало у южных славян. Для

размежевания земель, в случае спора, посылались "межники”. Чиновники,

извещавшие народ о распоряжениях, созывавшие на войну, назывались "биричи"

: они исправляли вообще должность созывщиков, посыльщиков, а также брали

под стражу. Биричи были как в городе, так и в волостях, и побуждали к

исполнению повинностей. Приставы были общее название лиц, которым власти

поручали какое-нибудь судебное или распорядительное действие. Таким

образом, если нужно было послать в дом привести к крестному целованию

женщину, то посланные для этого назывались "приставами". Выборные судьи на

суде княжеского тиуна назывались "приставами". Если тяжущиеся были

недовольны судьями, или докладчиками, то брали от веча лип, которым

поручалось поверить их действия, — и эти лица назывались приставами. В

Псковской судной грамоте, напр., "приставами" называются те, которым от

князя и посадника поручалось но чьей-либо жалобе делать где-нибудь обыск,

по поводу подозрения в воровстве; когда владелец жаловался на изорника,

который сбежал у него с земли, не покончи» с ним счетов, то брал у князя и

посадников "приставов", которые распоряжались, при старостах и сторонних

людях, продажею имущества бежавшего; равным образом приставы" посылались

для осмотра имущества умершего без потомства изорника. Вообще, во всякого

рода делах, когда надобно было посылать куда-нибудь, посланный назывался

"приставом". Деныцики были чиновники, отправлявшиеся для собрания дани в

провинции, неустроенные еще по славяно-русскому образцу и населенные

инородцами, платившими дань Великому Новгороду. Предводители военной рати

назывались вообще воеводами; это имя не означало постоянного,

определенного звания или сана, а значило военачальника вообще. Впрочем,

когда предводительствовал начальник с высшим саном, например, тысячский,

то другие предводители, начальствовавшие отрядами, назывались восводами.

Пригороды и волости.

Отношение пригородов к метрополии и вообще способ их управления

представляют неясные стороны. Мало знаем об этом, и можно делать

заключения только но общим чертам. Новгород в отношении пригородов был

господин; его княжение называлось стол. Вместе с пригородами он составлял

единое политическое тело, и потому, заключая договор, новгородцы целовали

крест разом за Великий Новгород и за все пригороды. В пригородах были

посадники. В летописях они упоминаются при случаях, в городах: Русс,

Ладоге, Но-вом-Торгу, Порхове; на Двине было разом несколько посадников.

Вероятно, они были в каждом пригороде, управляли или охраняли его от

неприятеля. Встречаются известия, когда вид но, что они назначались из

новгородцев и притом из бывших в Новгороде посадников; напр., Нежата,

лишенный посаднической должности в Новгороде в 1161 году, был в 1164 году

посадником в Ладоге. Очень может быть, что в тех местах наших летописей,

где упоминаются посадники явно нестепенные, разумелись кроме старых к

такие, которые, быв прежде на должности в Новгороде, поступили потом куда-

нибудь посадниками и при город, а о них говорится под общим именем

новгородских; на это наводит несколько то, что под 1443 годом некто Иван

Васильевич, державший посадничество русское (в Русе), назван новгородским

посадником. Этими назначениями посадников из Новгорода пригороды не всегда

были довольны, коль скоро в пригороде пробуждалось стремление управляться

самобытно;

так в Торжке не приняли посадника, присланного из Новгорода. В псковских

пригородах, по образцу псковскому, были также посадники в каждом. Так, в

1426 году, когда Витовт подступил к псковскому пригороду Вороночу, в этом

пригороде начальствовали и просили помощи у псковичей два посадника.

Пригороды имели свои народные классы под теми же названиями, как и в

Новгороде, например, бояре новоторжские, купцы ладожские, купцы русские.

Пригороды были главным центром управления приписной к ним территории,

называвшейся волостью пригорода, например, Новоторжская волость, Лужская

волость, Корельская волость (состоявшая под управлением Корельского

города), Вороночская волость (в Псковской Земле). Пригороды имели свой

торг, свое торговое место и свою патропальную церковь. Так, Новый-Торг

состоял под покровительством Св. Спаса, Порхов под покровительством

святого Николы, Руса под покровительством святого Преображения. Как в

Великом Нов городе, так и в его пригороде был свой детинец или крепость,

собственно город. Постройкой его заведовал Великий Новгород, а пригород, с

своей стороны, высылал людей для поддержки укреплений в Новгороде. За

пределами детинца или города в пригороде распространялся посад, который

также был огорожен, но вообще хуже города; так в 1338 году немцы успели

взять ладожский посад, но города не взяли. В пригородах должны были быть

непременно и свои веча.

Известия летописные, вообще очень скудные во всем, что касается до

пригородов и до волостей, упоминают о вече один только раз в Торжке, и то

в смутное время; но о существовании вече в пригородах надобно

предполагать, во-первых, потому, что во Пскове они существовали в древние

времена, когда еще Псков не достиг последующей независимости от Новгорода;

во-вторых, потому, что учреждение веч было общее не только по пригородам,

но и по селам; в-третьих, потому, что в летописях встречаются такие

события, когда пригороды распоряжались своими делами в значении местного

общества, составляющего корпорацию. Так, напр., порховичи могли сами

покончить с Витовтом дело и заплатить ему 5.000 р. серебра за себя. Эта

сделка с Витовтом невозможна была без народного собрания, которое должно

было и согласиться на такую сумму, и разложить ее между своими членами.

Гак же точно жители городов, отданных в кормленье князю Патрикию

Наримунтовичу, являлись на большое вече в Новгород жаловаться на князя.

Чтоб сойтись в Новгороде, надлежало прежде собираться в пригородах, и,

следовательно, такое дело не могло обойтись без народных сходок по

пригородам; сверх того, как скоро из нескольких пригородов сошлись разом в

Новгород, то значит, эти местные сходки или веча сносились между собою.

Случай, когда Порхов заплатил Витовту окуп собственно да себя, независимо

от того, что заплатил тому же князю Великий Новгород, указывает, что

пригороды имели свою казну. Из этой-то казны, собранной с волости,

тянувшей к пригороду, следовала известная доля в Новгород скую казну: то

была обязанность пригородов и волостей их; в 1436 году Великие Луки и

Ржева не стали было давать дани, и за то новгородцы ходили па эти волости

ратью и воевали Ржев скую волость, как неприятельскую землю; тогда пожгли

все ржевские села до самого псковского рубежа. Вместе с новгородцами для

укрощения Ржевы ходили ополчения Русы и Порхова. В этой печальной судьбе

пригородов с их волостями видно, что веча должны были существовать в их

обычаях. Конечно, поступок новгородцев был вследствие открытого

сопротивления и отказа в платеже, что должно было произойти только при

существовании веча; оттого новгородцы, признавая возмущение двух

пригородов делом общим, мирским, и казнили весь мир. В Псковской Земле, в

пригородах, также должны были собираться веча. Это можно видеть в примере

из события в 1341 году, когда псковичи обращались к островичам с

предложением : хотят ли они ехать на войну? Островичи согласились (яшася)

и назначили срок и место, где им сойтись с псковичами. Без общего

совещания или веча в Острове невозможно было такое решение.

В 1347-1348 Новгород называет право Пскова управляться самобытно своим

жалованьем: это право состояло в том, что Новгород не назначал туда своих

посадников, не звал к суду, следовательно, в других пригородах посадники

были назначенные и верховный суд в Новгороде.

Не один раз повторяются примеры в новгородской истории, что Великий

Новгород отдавал свои пригороды в кормленье призванным князьям. Это мы

видим еще в XII иске. Когда из Володимерской Земли прибежали в Новгород

изгнанники князья Мстислав и Ярополк, то первого посадили на столе,

второго в Новом Торгу, а Ярослава, своего бывшего князя, на Волоке-

Ламском. Князь на пригороде был в отношении к пригороду на таком же праве,

как князь в Новгороде к Новгороду: не получал пригорода во владение, не

был в нем государем, а получал известные доходы и обязывался защищать свой

пригород в случае войны; и обыкновенно пригороды, как укрепленные места,

строились в таких пунктах, где можно было ожидать неприятеля. Оттого-то

пригороды были по большей части близко к границам. Помещение особого князя

в пригороде значило, что Новгород считает необходимым усилить средства

защиты пригорода и окружающей его полости. Если в пригороде появился таким

образом князь, то ничто не устанавливало на будущее время какого-нибудь

права или даже обычая непременно держать там и впоследствии князя. Тем

менее этот князь имел бы на пригород право долее того времени, на какое

ему уступлено управление. Так, тот же Ярополк, о котором сказано выше,

переведен в Новгород, и Новый Торг остался без князя. Но после, в 1245

году, в Новом-Торгу явился опять князь (Ярослав Во-лодимирович); чрез то

пригород не приобретал никакой особой самостоятельности и князь не получал

над ним никакого личного права. Примеры такой отдачи городов в кормленья

повторяются. В 1333 году Наримунту отдали Ладогу, Орехов, Корельский город

и половину Копорья — страны пограничные. Волости эти

были отданы притом наследственно, но они чрез то не уходили из-под власти

Новгорода. В 1383 году сыну Наримунта, Патрикию, отданы были в кормленье

те же города, кроме Ладоги, а потом отняты и даны Руса и Ладога. Власть

князя в пригородах, отданных на кормленье, не могла расшириться до того,

чтоб сделаться для него правом, независящим от воли Новгорода. Это

доказывается тем, что когда князем Патрикием Наримунтовичем стали жители

пригородов недовольны, то явились в Новгород и подняли весь город, и

большое вече присудило князю другие города; а потом вече совсем изгнало

его, когда оп оказался негодным к охранению вверенного ему края. Те же

пригороды, два раза бывшие в кормленьи, первый раз у Наримунта, другой у

его сына, поступили в третий раз Симеону Ольгердовичу. Самая щедрая

раздача пригородов была в 1404 году последнему князю смоленскому, Юрью:

Новгород дал ему тринадцать пригородов за крестное целование с его стороны

(Русу, Ладогу, Орехов, Тиверский, Корельский, Копорье, Торжок, Волок-

Ламский, Порхов, Вышгород, Высокое, Кошкин и Городец. Все это значило

только, что Великий Новгород принимал его к себе на службу и поручал ему

свои волости в управление и защиту, по тогдашним правам и обычаям, с теми

доходами, которые шли в пользу князя, как бы в вознаграждение за труды по

управлению и охранению вверенного ему края.

Слово волость вообще означало подвластную (волость — власть) кому бы то

ни было территорию. В обширном смысле вся Новгородская Земля была волостью

Великого Новгорода; пригород, куда по управлению тянула окрестная

территория, имел свою волость, которая, в спою очередь, распадалась на

несколько волостей, как это показывает выражение: "а се волости

Новгородские: Волок со всеми волостями" и т.п., встречаемое часто в

договорах. Точно то же и в летописях: напр., Волок-Ламский с волостьми,

Торжок с волостьми. В тесном смысле полостью называлось соединение

поселений, принадлежащих к одному владению. В этом смысле различались

волости новгородские, т.е. принадлежащие Великому Новгороду — казенные, по

теперешнему образу выражения, — волости боярские, волости св. Софии, —

т.е. владычные, — волости монастырские и волости княжеские — иначе

князчина, т.е. такие, с которых доходы следовали князю. В таком смысле

погосты заключали в себе волости. В перечислении полостей в смысле частей

Новгородской Земли в договорах не соблюдается полнота; то есть о многих не

упоминается, вероятно, потому, что на них не было никаких притязаний.

Суд

Говоря о суде в Великом Новгороде, надобно различать исследование дела

или собственно суд, называемый теперь этим словом, и исполнение суда, что

тогда называлось судом. Тогда проиграть процесс какой бы то ни было,

значило — платить князю и Великому Новгороду; поэтому исполнением

приговора заведывали посадник и (в древности) князь, или (впоследствии),

вместо князя, наместник великого князя (а взамен наместника тиун).

Тысячский имел свой особый суд. У посадника и тысячского там, где они не

могли быть лично сами, были свои судьи, исполнявшие за них обязанности на

суде и собирали пошлины по правилам. Что касается до самого судного

процесса, то в Новгороде и основании он имел такой порядок. Спорящие

стороны выбирали себе двух человек (а кто в суду кого посадит, тот и с тем

и ведается); кажется, эти липа есть те самые, которые ниже того в той же

грамоте называются рассказчики. Эти рассказчики имели значение

примирителей. Они рассматривали спор и предлагали уладить его каким-либо

способом. Когда тяжущиеся на это соглашались — тяжба прекращалась сама

собою. То был вольный ряд: ни князь, ни посадник, никакие судьи не могли

его пересуживать. Если же рассказчики не успевали, тогда начинался суд.

Так, между прочим наблюдалось и в сношениях с немцами: когда немей с

новгородцем поспорит, обе стороны должны представить но двое таких

рассказчиков с каждой стороны. Если они не успеют уладить спора, тогда уже

начинали разбирать его судебным порядком. В верховном новгородском суде

сидели лица, творившие суд , да по боярину и но житому человеку с каждого

новгородского конца; они назывались докладчики, их было десять человек.

Они руководили судом, наблюдали за его правильностью и утверждали

приговор. Без них нельзя было вершить суда. В Новгороде докладчики должны

были с судьями собираться три раза в не делю: в понедельник, среду и

пяток, для судопроизводства во владычных палатах. Вместе с ними при

судопроизводстве были приставы, которые, так же как и докладчики, целовали

крест — поступать справедливо. Учреждение докладчиков известно по

памятникам 1384 года. Тогда, по поводу соприкосновения церковного суда и

гражданского, установлено было, чтоб на таком смесном суде сидели четыре

выборные человека, два боярина и два житых. Древность этого учреждения

неизвестна, но нет сомнения, что оно велось исстари, с видоизменениями.

Так в XIV-м веке мы встречаем на суде четыре человека, а в ХV-м столетии

десять. Самое учреждение, по своему смыслу, имеет связь со старинным

обычаем, записанным в одном из списков Русской Правды, что истец с

ответчиком должны были идти на извод перед двенадцать мужей. Это был

обычай глубокой древности, принадлежавший всем славянским народам и

уступивший везде наплывам другим начал. В Новгороде он сохранялся полнее,

как п стране более свободной. Отношение к князьям произвело во всем

организме общественных отправлений двоеначалие — одна половина

принадлежала собственно народу, а другая — призывной власти; так было и в

суде. Но князь, как лицо охраняющее, пользуется только половиною дохода

судебного; самый суд принадлежит народу: представители народной совести --

выборные докладчики. Это было то же, что у сербов "поротци" и у чехов

"помощники" и "очистицы". Разница между первыми и послед ними была та, что

первые были самобытные судьи, а вторые подавали мнения, которыми уже суды

руководились. Но » сущности и то, и другое исходило из одного источника, —

понятий о народном судопроизводстве но совести.

"Порота" в сербском судопроизводстве отличалась от царского суда. Для

каждого дела выбирались поротцы и число их было различно, смотря по

важности дела; для иного выбирали шесть, для другого двенадцать, для более

важного — двадцать четыре поротца. Они должны были присягать в церкви. Так

же точно в Венгрии, где старые славянские обычаи вошли в положительные

права, в уголовных делах выбирались двенадцать мужей для исследования

дела; они должны были присягать пред начатием дела. В Новгороде это

общеславянское учреждение выразилось двояким образом: одни судьи, как

помощники чешские, были выбираемы обеими сторонами, другие выбраны были от

целого города, как блюстители правды во всех вообще делах. Название

докладчики в новгородском судопроизводстве, кажется, происходит не от

значения представить, ибо в судной грамоте говорится, что докладчики

кончали суд. Докладчики "доклады вали", добавляли к суду свое мнение и оно

было окончательным приговором. Судьи исследовали дело, а докладчики решали

его, и судьи должны были приказать дьяку написать протокол и прилагали к

нему свои печати. Правой стороне выдавалась судная грамота, по которой

правый взыскивал свое с обвиненного. Наместник и посадник или их судьи

брали пеню но правилам и в этом-то состоял суд — то есть наказание,

исполнение приговора.

Во Пскове, как и в Новгороде, верховный суд принадлежал вечу, как над

городом, так и над всею Псковскою Землею. От него зависело оправдать или

обвинить тех, которые к нему обращались. Оно назначало и отряжало судей

для разбирательства пограничных дел, служивших поводом ко вражде с

соседями. Кому оно поручит суд по какому-нибудь делу, тот и судья.

Постоянная высшая судебная инстанция во Пскове был суд княжий, пополам с

посадничьим; на суде присутствовали сотские. О докладчиках или подобных

представителях народной совести мы не знаем. Только по уничтожении веча

великий князь уставил на суде двенадцать старост московских и двенадцать

псковских — стчеречи правды. Быть может, это не было тогда новым

учреждением, а старое: только великий князь дал в нем участие и москвичам.

Но в примере княжьего суда, представляемом дошедшею до нас правою грамотою

от 1488 года, значатся, кроме князя и посадников, одни сотские. Если

последние были полицейскими должностыми лицами, то, вероятно, во Пскове

понятие о суде смешивалось с понятием об управлении: кто был облечен по

выбору правительственною властью, тот был уже тем самым и представителем

правды на суде. Суд производился таким порядком: спорящие стороны излагали

каждая свое дело; сначала говорили истцы, потом ответчики. Если дело

подтверждалось письменными доказательствами, то их представляли тут же.

Если ссылались на свидетелей, то знали последних на суд. Если показание

спорящих должно было повериться на месте, для этого посылались княжеские

бояре и псковские сотские или приставы. Им же или другим лицам, по

совместному распоряжению князя и посадников, поручалось привести в

исполнение приговор суда. Оправданной стороне выдавалась правая грамота с

двумя печатями: одна была княжеская, другая — печать посадников псковских.

Делопроизводством занимался дьяк, т.е. писал правую грамоту, где

излагалась история тяжбы и приводились речи тяжущихся. Этот суд происходил

на сенях у князя. Псковская судная грамота указывает, что суд непременно

дол жен совершаться здесь, а никак не на вече. Но были, кажется, случаи,

когда суд, происходивший на сенях у князя, был в присутствии граждан и

образовал малое вече, называемое в отличие от большого вече. Для этого

существовал особый колокол, меньше большого вечевого, висевшего у

Живоначальной Троицы, и назывался корсунским. Кроме этого княжеского суда

на сенях, были во Пскове другие суды и судьи; об их устройстве и

отношениях мы ничего не можем сказать точного: но что были такие судьи,

докалывается известиям и о лицах, носивших титул судей; напр., под 1444 г.

говорится о Прокопии судье, который ездил в Ригу и Выборг для мирных

постановлений.

По новгородским волостям суд производили посадничьи н великокняжеские

тиуны, в судебных избах, называемых одринами; но таким же порядком, как в

городе, выбирались приставы по одному с каждой стороны. Вероятно,

существовали везде народные суды по местным обычаям, о которых до нас не

дошло подробных известии, так как великие князья беспрестанно жаловались,

что новгородцы отнимают у них княжщины (княжеские статьи дохода), то,

вероятно, в большей части случаев великокняжеских тиунов н не было. Тиуны

никак не были разбиратели дела. Даже после падения независимости, когда по

Новгородской Земле управляли великокняжеские наместники и их тиуны, кроме

них были еще судьи, разбиравшие дела, — пред наместником или тиуном,

который на основании производившегося процесса оправлял и обвинял. Кроме

судей, на суде были судные мужи — целовальники, имевшие то значение, как и

самом Новгороде докладчики.

При судебном рассмотрении дел для доказательств служили грамоты, улики,

послухи, свидетели и показания сторонних людей по расспросам. Псковская

судная грамота показывает, что при спорах о праве владения, о займах, о

покражах и вообще в делах, касающихся собственности, грамоты служили

важнейшим доказательством. Правая грамота, т.е. решение суда в пользу

одной их тяжущихся сторон, имела юридическую неприкосновенность: ни князь,

ни посадник не имели права нарушить ее, лишь бы она сама не была

фальшивая. По смыслу этой правой грамоты, тяжущиеся должны были урядиться

между собою; могли они, однако, урядиться и не сообразно с приговором,

лишь бы у них последовало обоюдное согласие: тогда составлялась рядная

грамота, и она, как и правая, оканчивала все тяжебное дело. В ней

полагалась пеня, которой подвергался тот, кто ее нарушит. Улики (долики),

т.е. очевидные признаки и свидетельство послухов (знающих обстоятельства

дела) служили как для решения гражданских исков, так и при обвинении в

преступлениях. Послух не мог ссылаться на другого (а послуху на послуха не

быть); не мог быть послухом в Новгороде псковитянин также одерноватый или

холоп; но позволялось быть послухом холопу, когда тяжба велась с холопом

(а холоп на холопа по слух). Если оба тяжущиеся ссылались на одного

послуха, то показание послуха решало дело как бы голосом третейского

судьи. В противном случае, если один из истцов отрицал послу ха, то мог

вызвать его на судебный поединок (поле, Божия правда) или заставить

присягнуть (рота). Выгода предоставлялась в этом случае тяжущемуся, ибо

вызывал он, а не послух, и если сам он был нездоров, или стар, или слишком

молод против по слуха, или принадлежал к духовному званию, то имел право

поставить против него наймита. Послух должен был выходить на поединок сам

лично, а ставить за себя другого ему не позволялось. Если судились

женщины, то присуждалось поле женщине с женщиною, но уж тогда женщина

никак не могла против соперницы назначить наймита. Впрочем, псковская

грамота дозволяет при спорах о долгах нанимать наймитов обе им женщинам.

Вообще наблюдалось правило, как в Новгороде, так и по Пскове, чтоб боец

шел на бойца, а небоец на небойца. Поле и присяга (рота) вообще служили

средством открытия истины, когда нельзя было ее доискаться юридическим

путем. Полем заведовали приставы, получавшие за то определенную плату с

побежденного. По юридическому значению поля, оно не должно было

оканчиваться убийством. Было достаточно, когда один другого повалит на

землю; тогда победитель брал с побежденного свой иск и сверх того снимал с

него доспех. Бились чаще всего дубинами: но из известий, относящихся к XVI

веку, видно, что употреблялись короткие мечи, о двух остриях с отверстием

посреди, куда вкладывалась рука, также топоры; сражающиеся надевали на

себя кольчуги и латы. Поле присуждалось обыкновенно тогда, когда ответчик

почему-либо признавал неверными письменные свидетельства, представленные

истцом, или их не доставало, но были какие-нибудь данные, не дозволяющие

при знавать иска совершенно лишенным основания, или же когда ответчик не

признавал свидетельства послуха и с ним вступал » поединок. Обыкновенно

вызов в бой с истцом предоставлялся ответчику, и при этом он имел

возможность выбирать что-нибудь для предложения: или поле, или крестное

целование — роту. Если дело шло о вещи, то он клал эту вещь у креста и

потому вошло в обычай выражение: у креста положить, т.е. предложить

присягу (роту). Рота много раз была порицаема духовенством. Арихиепископ

Иоанн III вначале XV века установил вместо целования креста, в делах о

пропажах и покражах, ходить к иконе св. исповедника Гурия, Самона и Авива,

которой приписывалась благодать открывать похитителей. Верование это

возникло после какого-то знамения, бывшего 21 декабря 1410 года от этой

иконы, по поводу похищенных церковных сосудов;

похитители были обличены пред этою иконою. У стен св. Софии построена была

маленькая церковь св. Гурия, Самона и Авива, и там-то, вероятно, сходились

ротники. Священник служил литургию на просфоре, нарочно для того

приготовленной, с изображением крестообразно расположенных четырех

крестов. Три раза: первый — при входе в церковь, второй — пред иконою св.

исповедник, а третий — вынимая частицу из просфоры, читал он молитву св.

исповедникам, сочиненную архиепископом. Кроме того, для узнания истины

двум тяжущимся давали съесть хлебец с написанным на нем Божиим именем. Кто

съедал, тот тем показывал свою правоту; а кто был виновен, тот не решался

съесть его; кто же отказывался идти к хлебцу вовсе, того признавали

виновным без Божия и без мирского суда. Архиепископ учреждал такой способ

прибегания к религии ради открытия преступлений и в то же время запрещал

ходить на роту.

В поземельных спорах существовал обычай, приближающийся к роте: обычай

ходить с иконою по меж спорной земле; этот обычай был равносилен нолю;

истец мог предлагать то или другое. Прошедший по меже с иконою

оправдывался, если только судьи находили возможным допустить это. Во

Пскове пособники не допускались; каждый должен был заботиться только о

собственном деле; только за женщину, малолетнего, чернеца, черницу,

старого и глухого могли явиться в суд пособники. По новгородской судной

грамоте также запрещается ходить толпою в суд в качестве пособников для

предупреждения навалки, но в каждой тяжбе было, как сказано, двое

рассказчиков, которые, таким образом, были пособниками дела. Они были от

конца или улицы, или сотни, или от ряду, куда тяжущиеся принадлежали. В

Новгороде, кроме целования креста в значении роты, истец и ответчик пред

начатием дела должны были целовать крест. Каждый должен был целовать крест

сам за себя; но сын за мать, а муж за жену могли исполнить крестное

целование, когда дело шло об имуществе, принадлежавшем такой особе

женского пола. Сверх того, каждый вместо себя мог послать другого —

"ответчика", т.е. доверенного. По отрывочности новгородской судной грамоты

невозможно доискаться подробностей, которыми руководились при суде.

Замечательно, что новгородская судная грамота принимает меры, чтоб дело

не затягивалось. Нельзя было запутывать тяж бы, примешивая к ней другие

дела; надлежало окончить одно дело, а потом уже исследовать другое. Когда

речь шла о земле и истец требовал поверки на месте, то, чтоб дело не

затягивалось, выдавалась срочная грамота, определявшая время по разным

пространствам: полагалось на сто верст три недели, и если срок

протягивался долее, то дело проигрывалось. Вообще дела о землях не должны

тянуться долее двух месяцев, а дело, которое могло рассмотреться внутри

города, — не более одного месяца. Если один из тяжущихся являлся, другой

медлил, то последний проигрывал дело. С другой стороны, докладчики, без

которых не могло производиться дело, подвергались штрафу, когда не

являлись в суд, а если не решали дела в определенное время, то истец мог

обратиться к Великому Новгороду и взять от него приставов, которые уже

судили самых докладчиков и при себе заставляли решать дело. Точно так же,

если дело замедляли судьи, истец имел право брать от Великого Новгорода

приставов на судей. По отношению к сословиям и состояниям юридические нов

городские понятия соблюдали строгое равенство на суде .

Никто не мог быть арестован без суда; подлежавший суду получал

извещение, и если не являлся, то следовало другое, наконец третье; и

только после того не являясь, он лишался своего иска. Если он назначал

день, когда явятся в суд, его не беспокоили, но более трех дней не мог он

медлить. После выдачи судной грамоты, если обвиненный мог уладить дело

мирно, с судьями и приставами, ему давался льготный месяц, в который его

не задерживали; он имел возможность без принуждения сам исполнить приговор

суда или иначе сойтись с противником; по прошествии итого месяца, если он

не исполнил присуждения, посылались за ним пристава и принуждали. В

случае, когда он уклонялся и хоронился, то подвергался казни всем Великим

Новгородом.

Нигде не видно употребления пытки. Не существовало телесного наказания,

исключая холопа, которого мог бить господин за вину. "Только в последние

годы независимости Пскова поя вился там московский кнут, как предвестник

разрушения старого свободного порядка. Обыкновенно наказание состояло в

денежной пене, а за тяжкие преступления следовала смертная казнь. В таком

случае преступника отдавали истцу, и тот собирал граждан и предавал его

казни. Уголовные дела против личности имели значение гражданских;

начинались тяжбы, ч обвиненный отдавался головою обиженному, который мог с

ним поступить по закону, но мог и простить. Суд над изменниками и

преступниками, виновными против общественного спокойствия, принадлежал

вечу: преступника судил и казнил весь Вели кий Новгород. Суд и казни

общественные так похожи на народные восстания, что в летописных сказаниях

не всегда можно решить, где было восстание и где суд, и одно от другого

отличалось только большим или меньшим участием всей народ ной массы в

негодовании к осужденным. По старинному понятию, было два рода тяжкой

народной казни: смертная и погребленне или отдача на поток, третий род

казни была ссылка; она встречается в летописях однажды — над Якуном,

которого в 1141 году сослали в Чудь. Но так как перед тем его ограбили,

то, быть может, ссылка эта была уже обычным последствием отдачи на поток.

Обычная смертная казнь в Новгороде была утопление: осужденного сбрасывали

с моста. Но сверх того существовал также обычай вешать; впрочем, сколько

можно заметить, вешали только по время походов изменников; в Двинской

Земле вора, пойманного в третий раз в краже, вешали, и вообще всякого

вора, хотя бы и в первый раз уличенного, пятнали. Во Пскове повешение было

такою же обычною казнью, как в Новгороде утопление, и нигде не видно,

чтобы по Пскове топили. Смертная казнь, но Псковской судной грамоте,

постигала церковного пора, всякого вора, уличенного в воровстве трижды,

зажигателя и переветника (изменника). Сожжению предавали зажигателей и

волшебников. В Пскове пойманного в поджоге чухну в 1496 году сожгли. В

Новгороде во время сильных пожаров народ в ожесточении бросал в огонь

подозрительных и часто невинно; это было больше следствие раздражения, чем

народный суд и казнь, тем более, что тогда же подозреваемых в

поджигательстве не только жгли, но и топили; следовательно, из этого

нельзя еще заключить, чтобы в Новгороде по суду следовала зажигателям

такая казнь. Сожжение за волшебство встречается только один раз в

Новгороде и один раз в Пскове. В Новгороде в 1227 году сожгли на

Ярославовом дворище, следовательно по приговору веча, четырех волхвов, а в

Пскове в 1411 году сожгли двенадцать вещих жонок. Эти казни, столь обычные

на западе, кажется, оттуда перешли к нам, однако не вошли в обычай; и два

случая, приводимые в летописях, вероятно, были исключительными, в

особенности в Новгороде: летописец, сообщив известие о сожжении четырех

волхвов, прибавил сомнение в их виновности и неодобрение этого поступка и,

без сомнения, высказал тогдашний нравственный взгляд в этом отношении

(творяхуть е потворыдеюще, а то Бог весть). В Пскове последний год свободы

(1509) казнили сожжением за кражу общественной казны. Другого рода казнь —

отдача на поток, состояла в том, что народная толпа бросалась на двор

осужденного и расхватывала его имущество, самый двор и хоромы разносили,

иногда выжигали; его имение конфисковали. Иногда при этом самого виновного

убивали, а чаще изгоняли со всем семейством и даже с роднёю, например, с

братьями, племянниками и вообще близкими по крови. Иногда отдача на поток

— разграбление постигало семейства тех, которых уже сбросили с моста. Так

в 1418 году одного боярина свергнули в воду и потом разграбили его дом.

Когда поток происходил юридическим образом, то раздел имущества

осужденного велся правильно, по городовому делению; так в 1230 году

ограбили Водопика Семена Борисовича и других бояр, и разделили их

достояние по сотням. В 1209 году разграблен был двор Мирошки и Дмитрия и

тогда избыток разделен был по зубу, по три гриппы.

В разряд имущества, подлежащего дележу, входили и села,

и рабы, и скот; все это оценивались, продавалось и делилось на каждый

двор, сколько придется. Слот) "избыток" (избыток разделиша) побуждает

предполагать, что не вся сумма проданного имения делилась: может быть,

известная часть шла в нов городскую казну, и также князю. При таком

всеобщем дележе и расхвате, случалось, схватывали и тайно, как об этом и

упоминается в летописи. Так, по замечанию летописца, одни трудились,

другие входили в их труды. Остается неизвестным порядок такого расхвата

имущества осужденных, право участия в нем тех или других граждан. Из

примера 1230 г. мы узнаем, что имущества эти делили по сотням. Значит ли

это, что участвовать в дележе могли только те, которые принадлежали к той

сотне, в которой состоял осужденный, и всегда ли так соблюдалось, или же

расхватанное имущество доставаться могло юридическим путем жителям по

концам и улицам; где жили виновные — неизвестно.

Возможность наживаться на счет других была поводом к тому, что в

Новгороде постоянно находились "ябедники", возмутители, которые легко

подговаривали других, составляли кружок из черных людей, звонили на вече и

обвиняли богатых и влиятельных бояр, то в перевете, то в неправом суде и в

насилиях бедным людям. Вообще новгородцы не отличались ни кровожадностью,

ни мстительностью: случалось, что осужденный на смерть преступник

возбуждал своими просьбами сострадание, особенно если уважаемые люди

подавали за него голос; и осужденного освобождали от смерти н позволяли

потупить ему в монастырь — душу на покаяние отпускали. Так, одного из

двинских изменников, поймали с оружием в руках, избавили от Волхова, а

потом так слабо стерегли его и монастыре, что он мог оттуда уйти и опять

враждебно действовать против Новгорода. Бывало, даже осужденный и

ограбленный, случайно ускользнувший от смерти, опять был в чести у народа;

так случилось с посадником Якуном; он не только потерял все до стояние,

отданное на поток, но и сам был брошен с моста н, случайно спасшись от

смерти, впоследствии был посадником. В новгородском народе была сильная

впечатлительность, быстрая восприимчивость, недостаток обдуманности;

делали по первому побуждению и после сознавали, что делали невпопад. Как

толпа производила иногда свой суд, можно видеть из примера серебряного

ливца Федора Жеребца, в 1447 году; его уличили в не правильном

приготовлении рублей, призвали на вече, стали поить и допрашивать; он

оговорил восемнадцать человек, что они заказывали ему делать рубли не по

узаконенным правилам; тех схватили, — одних сбросили с моста, у других

ограбилидома. Не видно, чтобы при этом было строго исследовано показание

Федора Жеребца. Тогда, — говорит летописец, — весь город был в сетовании,

а ябедники и посульники радовались: стоило только на кого-нибудь сказать —

и тотчас предавали того смерти, а имение его, обыкновенно спрятанное в

церкви, разграбляли. И прежде подобное случалось, когда народ буйствовал,

не рассуждая, по первому впечатлению. В 1316 году некто Данило Писцов был

убит своим холопом, и убийца остался без наказания, объявив гражданам, что

его господин держал перевет и благоприятствовал враждебному князю. Таким

образом правило, чтоб холопу не верить, когда он будет говорить на

господина, — правило, которым стесняли новгородцы своих кня зей, не имело

приложения на вече; там, напротив, низший и бедный скорее мог быть

оправдан в деле с богатым и сильным, по естественной злобе толпы к тем,

которые над нею возвышаются. Летописцы нередко указывают, что народный суд

постигал невинных. В 1137 году предавали потоку и разграблению

приверженцев Всеволода. Тогда — говорит летописец — "сягоша и

иевиноватых". В 1194 году, когда возвратились новгородские отряды из

несчастного похода в Югру, новгородцы, раздосадованные неудачею,

нескольких человек убили, других обложили денежною пенею; на них взводили,

что они погубили свою братью в походе; — но, видно, преступление нс было

доказано, потому что летописец прибавляет: "а то Богови судити". Под 1208

годом рассказывается о свержении с моста невинного Олексы Сбыславич: на

другой день, в обличение не справедливости народного суда, заплакала

Богородица у св. Якова в Неревском конце. Во время пожаров раздраженная

толпа, подозревая, что город зажигают злодеи, без дальнейших рассуждений,

обращала злобу свою на всякого, кто мало-мальски навлекал ее

нерасположение; например, в 1442 году после сильного пожара парод схватил

некоторых лиц; одних бросал в огонь, других с мосту в воду. Какие причины

иногда руководили народом, можно видеть из примера над архиепископом

Арсением в 1228 году: черному народу вообразилось, что из-за него стоит

долго тепло осенью, ибо он, как говорили, неправильно поступил в

архиепископский сан, и его выгнали с бесчестием. Подобно тому, в Пскове в

1407 году изгнали князя Данила Александровича по случаю мора; псковичи

укоряли его, будто бы из-за него постиг их мор. Неудивительно, что при

таком образе народного суда летописец жалуется на не правосудие в

новгородских волостях в XV веке. "Тогда, — говорит он, — в Новгороде не

было ни правды, ни справедливого суда; восстали ябедники, устраивали четы

и обеты и целовали па неправду; и стали грабить по селам и па волостях, и

по городу; и стали мы в поругание соседям нашим; и по волостям было

разорение и частные поборы, крик и рыдание, и вопль, и проклятия людей на

наших старейшин и на наш город; ибо не было у нас ни жалости, ни

правосудия".