Роль М. В. Ломоносова в развитии медицины и фармации

Роль М. В. Ломоносова в развитии медицины и фармации

Санкт-Петербургская Химико-Фармацевтическая академия

Фармацевтический Факультет

Кафедра Организации и Экономики Фармации

Реферат по истории фармации

на тему:

Роль М. В. Ломоносова в развитии

медицины и фармации.

Выполнил: Тхоломео, студент III курса, 397 гр.

Проверил:

Санкт-Петербург.

2002 г.

План:

1) Вступительное слово.

2) М. В. Ломоносов об организации медицинского дела и о подготовке врачей

в России.

3) М. В. Ломоносов и учение об этиологии.

4) М. В. Ломоносов и медицина.

Вступительное слово.

Среди славных имён прошлого русской науки есть одно особенно нам

близкое и дорогое – имя Михаила Васильевича Ломоносова. Михаил Васильевич

Ломоносов – не просто один из замечательных представителей русской

культуры. Ещё при жизни М. В. Ломоносова образ его засиял для русских

современников светом осуществившейся надежды на силу национального гения.

Дела его впервые решительным образом опровергли мнение заезжих иностранцев

и отечественных скептиков о неохоте и даже неспособности русских к науке.

М. В. Ломоносов стал живым воплощением русской науки и культуры с её

разнообразием и особенностями, с ее богатством и широтой. Он был

естествоиспытателем, философом, поэтом, основоположником русского

литературного языка, историком, географом, политическим деятелем. Всем

своим самобытным энциклопедизмом, простиравшимся от поэзии и

изобразительного искусства до великих физико-химических открытий, М. В.

Ломоносов, как никто другой, доказывал единство всех проявлений

человеческого духа, искусства и науки, абстрактной мысли и конкретной

техники. “Архангельский мужик”, пришедший из деревенской глуши, навсегда

устранил предрассудок о том, что если и можно искать науку и искусство на

Руси, то лишь в “высших” классах общества.

М. В. Ломоносов об организации медицинского дела и

о подготовке врачей в России.

Широкий ум М. В. Ломоносова охватывал почти все стороны

государственного строя России, и в своих раздумьях об улучшении

общественного устройства родины М. В. Ломоносов неизбежно сталкивался и с

вопросами организации медицинской помощи населению.

Он касался вопроса о недостатке медикаментов и аптек и в письме к И. И.

Шувалову указывал, что «требуется по всем городам довольное число аптек»,

тогда как «у нас аптеками так скудно, что не токмо в каждом городе, но и в

знатных великих городах поныне не устроены…» (VI, 396 – 397, 389). Он

настаивал на развитии отечественного лекарственного растениеводства и

вменял в обязанность профессору ботаники в Академии наук разводить

ботанический сад и «стараться о познании здешних медицинских трав для

удовольствия здешних аптек домашними материалами...» (X, 147).

М. В. Ломоносов заботился о создании (выражаясь современным языком)

медицинской экспертизы и потребность в такой экспертизе выдвигал как один

из аргументов в пользу создания медицинского факультета при Академическом

университете, на который он и предлагал возложить эту функцию.

Он писал, что в этом университете должны быть факультеты юридический и

медицинский, «чтобы в трудных судебных, медицинских и других делах можно

было в другие команды из академии требовать по факультетам мнения» (X, 21).

М. В. Ломоносов считал, что медицинская помощь населению, в первую

очередь сельскому, является одной из непременных сторон государственного

устройства и поэтому, намечая план учреждения государственной коллегии

земского или сельского домостройства, в числе советников этой коллегии

называл врача и в круг обязанностей коллегии включал «сношения с академиею

и с медицинским факультетом» (VI, 411 – 4.12).

Он понимал, что обеспечение страны медицинской помощью – это основное

средство в борьбе со знахарством и шарлатанством, которым следует

противопоставить лечение по правилам медицинской науки. В письме И. И.

Шувалову М. В. Ломоносов писал: «...По большей мере простые безграмотные

мужики и бабы лечат наугад, соединяя часто натуральные способы, сколько

смыслят, с вороженьем и шептаниями, и тем не только не придают никакой силы

своим лекарствам, но еще в людях укрепляют суеверие, больных приводят в

страх унылыми видами и умножают болезнь, приближая их скорее к смерти.

Правда, много есть из них, кои действительно знают лечить некоторые

болезни, а особливо внешние, как коновалы и костоправы, так что иногда и

ученых хирургов в некоторых случаях превосходят, однако все лучше учредить

по правилам, медицинскую науку составляющим. К сему требуется по всем

городам довольное число докторов, лекарей и аптек, удовольствованных

лекарствами, хотя б только по нашему климату пристойными, чего не токмо нет

и сотой доли, но и войско российское весьма не довольно снабжено медиками,

так что лекари не успевают перевязывать и раненых, не токмо, чтобы всякого

осмотреть, выспросить обстоятельства, дать лекарства и тем страждущих

успокоить. Он такого непризрения многие, коим бы ожить, умирают» (VI, 396 –

397).

Россия в то время действительно испытывала острую нужду во врачах.

Количество врачей было совершенно недостаточно. Обучение медицине

проводилось в нескольких госпитальных школах, но число русских врачей было

очень небольшим. Приглашение врачей из-за границы обходилось слишком дорого

и поэтому не могло иметь широкого распространения.

Подготовка врачей путем прикрепления русских юношей к иностранным

врачам с требованием учить их «с великим прилежанием, ничего не тая», – шла

также очень медленно и не обеспечивала страну нужным количеством врачей.

Хотя указ 1737г предписывал, чтобы в больших городах – Пскове,

Новгороде, Твери, Ярославле и др. – было по лекарю1, и по сведениям

Главного магистрата, в 60-х годах XVIII века лекари находились уже «почти

во всех губернских и провинциальных городах»2, эти сведения были явно

преувеличены.

Недаром наказы, данные депутатам комиссии о сочинении проекта нового

уложения (1767), пестрят жалобами на отсутствие врачей в провинции.

Городское, а тем более сельское население было почти лишено медицинской

помощи.

М. В. Ломоносов прекрасно знал это и для искоренения подобного

нетерпимого положения рекомендовал ряд мер. Прежде всего – расширить

практиковавшиеся до того способы подготовки медиков: посылку в иностранные

университеты и индивидуальное ученичество у иностранных лекарей.

Недостатка во врачах, – писал он, – «ничем не можно скорее

наполнить, как для изучения докторства послать довольное число российских

студентов в иностранные университеты... Медицинской канцелярии подтвердить

накрепко, чтобы как в аптеках, так и при лекарях было довольное число

учеников российских, коих бы они в определенное время своему искусству

обучали и сенату представляли» (VI, 397).

Последние слова указывают на то, что М. В. Ломоносов считал необходимым

установить контроль за деятельностью иностранных врачей, привлекавшихся к

обучению русских юношей. В этом лишний раз сказалась его мудрость

государственного человека. М. В. Ломоносов не мог не видеть, что

приглашенные в Россию иностранцы, щедро оплачивавшиеся и пользовавшиеся

рядом привилегий, часто не оправдывали возлагавшихся на них надежд. Если

они, да и то не все, с грехом пополам выполняли свои прямые

профессиональные обязанности, то от передачи своих знаний, от подготовки

себе смены из русских учеников они всячески уклонялись. Лишь некоторые из

них, например Н. Бидлоо, честно и охотно обучали русских учеников

госпитальных школ. Большинство же не только не содействовало появлению

русских лекарей, но открыто ему препятствовало. Они были настолько

беззастенчивы, что это не могло остаться незамеченным.

Нужны были русские врачи, подготовленные в русских учебных заведениях.

М. В. Ломоносов считал, что стране нужны не только узкие специалисты-

лекари, но и дипломированные врачи, облеченные почетным званием доктора

медицины. Поэтому наряду с требованием усилить существовавшую подготовку

врачей, он настойчиво добивался создания нового источника их подготовки –

университета с медицинским

1 Полное собрание законов Российской империи. Т. X, № 7245.

2 Сборники Русского исторического общества. Т. 43, стр. 244.

факультетом.

При Петербургской академии наук существовал университет, основанный еще

в 1725 г. Но он влачил жалкое существование, и до того, как был передан в

ведение М. В. Ломоносова (1758), дал стране лишь незначительное число

специалистов. В одном из своих обличительных документов, направленных

против «неприятелей наук российских», М. В. Ломоносов ставил им в особую

вину малое число студентов в Академическом университете. «А сие, коль

надобно в России, показывает великий недостаток природных докторов,

аптекарей и лекарей, механиков, юристов, ученых металлургов, садовников и

других...» (X, 314).

Показательно, что в перечне необходимых стране специалистов М. В.

Ломоносов называл в первую очередь представителей медицины. Не удивительно

в связи с этим, что он считал медицинский факультет обязательной составной

частью университета. Еще в 1748 г., когда было запрошено его мнение об

университетском регламенте, (речь шла об университете при Академии наук),

М. В. Ломоносов ответил: «Думаю, что в университете неотменно должно быть

трем факультетам – юридическому, медицинскому и

философскому (богословский оставляю синодальным училищам)» (X, 460).

Такую же структуру спустя несколько лет (1754) предложил М. В.

Ломоносов и для московского университета (X, 508 – 514). Он твердо

придерживался мнения о целесообразности именно этой структуры университета

и, составляя в 1755 г. «Всенижайшее мнение об исправлении Санкт-

Петербургской императорской академии наук», писал: «В Европейских

государствах университеты разделяются на 4 факультета: на богословский,

юридический, медицинский, философский. Здесь, хотя богословский оставляется

святейшему синоду, однако прочих трех порядочное учреждение необходимо

нужно: для обучения студентов прав вообще, для умножения в России

российских докторов и хирургов, которых очень мало, для приумножения прочих

ученых.. .» (X, 21).

В 1764 г. в «Предположениях об устройстве и уставе Петербургской

академии», говоря о «единокровном брате» Академии наук – Петербургском

университете, М. В. Ломоносов снова подчеркнул, что в нем «для сохранения

людского здоровья и для попечения о нем нужно основать факультет

медицинский» (X, 123).

Во всех этих документах настойчиво звучит забота об увеличении числа

отечественных врачей, о подготовке их через университеты.

Академический университет М. В. Ломоносов так и не успел преобразовать

по своему намерению. Московский же университет был создан по плану М. В.

Ломоносова и состоял из трех факультетов, в том числе медицинского. Что

касается структуры медицинского факультета, то, по мнению М. В. Ломоносова,

этот факультет должен был состоять из трех профессоров. Такое мнение он

высказывал неоднократно, но вопрос о специальности этих профессоров решал

по-разному.

В проекте Московского университета он намечал следующий состав

медицинского факультета:

1) доктор и профессор химии

2) доктор и профессор натуральной истории

3) доктор и профессор анатомии

В проекте Академического университета (1765) М. В. Ломоносов заменил

профессора натуральной истории профессором ботаники. По его словам, на

медицинском факультете должно быть:

1) Профессору Анатомии и Физиологии;

2) Профессору Ботаники;

3) Профессору Химии (из которых одному обучать общую медицину).

В проекте 1764 г. М. В. Ломоносов выделил практическую медицину как

специальный предмет: «На медицинском факультете должны читаться:

1) анатомия и физиология;

2) химия;

3) ботаника;

4) практическая медицина» (X, 123).

Академический университет, однако, так и не получил надлежащего

развития. Лекции в нем читались нерегулярно и не систематически. Из

медицинских предметов при бдительном надзоре самого М. В. Ломоносова

читалась только анатомия.

1762 г. «Учить будет анатомии, начиная от остеологии. По окончании оныя

показывать будет в удобное время и прочие той науки части по обыкновению

других университетов по средам и субботам пополудни в 4-м часу».

Для лекций А. П. Протасова по анатомии М. В. Ломоносов приказал

«отвесть на Бокове дворе удобный покой, какой г. адъюнктом Протасовым за

способный признан будет» (IX, 571).

Регламент Московского университета полностью отвечал проекту М. В.

Ломоносова. Его медицинский факультет должен был состоять из профессоров

химии, натуральной истории и анатомии, причем обязанности их

формулировались в регламенте следующим образом:

«1. Доктор и профессор химии должен обучать химии физической особливо и

аптекарской.

2. Доктор-профессор натуральной истории должен на лекциях показывать

разные роды минералов, трав и животных.

3. Доктор и профессор анатомии обучать должен и практически показывать

строение тела человеческого на анатомическом театре и приучать студентов к

медицинской практике»1.

М. В. Ломоносову не пришлось увидеть полностью осуществленным свой план

Московского университета. На медицинском факультете до 1759 г. не было ни

одного профессора, в 1759 г. весь факультет олицетворял один профессор

Керстенс, читавший минералогию. В 1764 г. к нему присоединился профессор

Эразмус, читавший анатомию и акушерство. Лишь с 1765 г., с появлением в

Москве проф. С. Г. Зыбелина, начавшего читать «все части медицины

теоретической», т. е. физиологию, диететику, патологию и общую терапию, а

через несколько лет анатомию, хирургию и химию, медицинский факультет стал

отвечать своему назначению и выполнил предначертания своего великого

создателя.

Стремясь к увеличению числа врачей, М. В. Ломоносов требовал открыть

доступ в науку разночинцам. Он прекрасно понимал, что дворянские дети

стремятся к чинам и знатности – к тому, чего врачебная и научная

деятельность в то время не давала.

Представители же народа, нарождающейся разночинной интеллигенции,

такие, как он сам и его ближайшие помощники и ученики – С. П.

Крашенинников, А. П. Протасов, Н. Н. Поповский, бескорыстно тянулись к

знанию. Однако регламент академии ставил перед ними непреодолимые

препятствия. М. В. Ломоносов горячо восставал против этих ограничений,

фактически отдававших русскую науку на откуп иностранцам.

«Во всех европейских государствах, – писал он – позволено в академиях

обучаться на своем коште, а иногда и на жалованье всякого звания людям, не

выключая посадских и крестьянских детей, хотя там уже и великое множество

ученых людей. А у нас в России при самом наук начинании уже сей источник

регламентом по 24 пункту1 заперт, где положенных в подушный оклад в

университете принимать запрещается. Будто бы сорок алтын толь великая и

казне тяжелая была сумма, которой жаль потерять на приобретение ученого

природного россиянина, и лучше выписывать!» (X, 19).

Он предлагал открыть доступ в университет для лиц податного сословия,

хотя бы для тех, которые могут учиться «на своем коште».

Заботясь о подготовке через университет русских врачей, пытаясь, таким

образом, хоть относительно удовлетворить потребность страны в лечебной

помощи, М. В.

1 Полное собрание законов Российской империи. Т. 14, № 10346.

Ломоносов этим не ограничивался. Его не удовлетворяло положение, при

котором медицинская наука только практически применялась бы в стране. Он

стремился к тому, чтобы она и развивалась в России.

Всю свою жизнь, борясь «за общую пользу, а особливо за утверждение наук

в отечестве», М. В. Ломоносов настойчиво добивался того, чтобы Россия имела

не только врачей, но и врачей-ученых, докторов и профессоров медицины.

«Честь российского народа требует, – утверждал он, – чтоб показать

способность и остроту его в науках и что наше отечество может пользоваться

собственными своими сынами не токмо в военной храбрости и в других важных

делах, но и в рассуждении высоких знаний» (X, 141 – 142). Он взывал к

русским юношам:

«Дерзайте ныне ободренны

Раченьем вашим показать,

Что может собственных Платонов

И быстрых разумов Невтонов

Российская земля рождать».

Он горячо обвинял немецких заправил академии – Тауберта и Шумахера –

в том, что они ставили препятствия к появлению русских профессоров и

адъюнктов из боязни утратить монополию в науке. «Шумахеру, – писал М. В.

Ломоносов в 1759 г. – было опасно происхождение в науках и произвождение в

профессоры природных россиян, от которых он уменьшения своей силы больше

опасался» (X, 46).

М. В. Ломоносов не только негодовал против этого безобразного

положения, но и прилагал все усилия к тому, чтобы подготовить отечественных

ученых медиков. Показательны в этом смысле его заботы об обучении медицине

академического студента Г. Шпынева.

М. В. Ломоносова возмущали препятствия, которые ставились на пути

молодежи к науке. Так, среди обстоятельств, характеризующих плачевное

состояние академии, М. В. Ломоносов упомянул (1758), что адъюнкт по

анатомии М. Клейнфельд «по большей части переводил Бургаву при больных и в

науке своей анатомической далее простираться не имел времени» (X, 41).

М. В. Ломоносов прекрасно понимал, что широкая подготовка русских

ученых возможна не за границей, а только в России. Поэтому он настаивал на

том, чтобы Академии наук и ее университету было присвоено право

«инаугурации», т. е. возведения в ученые степени.

М. В. Ломоносов настойчиво хлопотал о предоставлении Петербургскому

университету этой привилегии. Он собственноручно составил проект привилегии

Академии паук, который собирался вручить императрице на подпись. В этом

проекте говорилось: «Дозволяем и повелеваем нашей академии и университету

производить нашим именем и указом всех достойных студентов в ученые градусы

по примеру европейскому, то есть в юридическом и медицинском факультете в

лиценциаты и в докторы, а в философском – в магистры и в докторы...» (X,

162 – 163).

Характерно для М. В. Ломоносова, что он и здесь остался верен своему

стремлению к демократизации науки и ввел в свой проект следующее отличие

(«такую отмену») от иностранных правил: «не брать за произвождение в казну

нашу ни малейшия платы».

Недоброхоты русской науки и русских ученых, вроде Тауберта, всеми

силами препятствовали осуществлению требований М. В, Ломоносова, доказывали

их безполезность. Тауберт, например, утверждал, что России не нужны ученые,

что докторы, получившие это звание в России, не будут признаны в Европе и

т. д.

М. В. Ломоносов, однако, продолжал настаивать, убеждать, хлопотать.

Желание его было уже близко к осуществлению. Елизавета, видимо, обещала

«даровать» Петербургской академии и ее университету вполне заслуженное ими

право. Во всяком случае в 1760 г. М. В. Ломоносов подготовил «Слово

благодарственное» Елизавете «на торжественной инаугурации Санкт-

Петербургского университета». Черновик плана этого «Слова» сохранился. В

своем выступлении М. В. Ломоносов собирался снова полемизировать с

Таубертом и его присными, доказывающими никчемность создания русских

ученых.

М. В. Ломоносов хотел указать конкретно потребность России в ученых,

перечислить те отрасли народной жизни, которые ждут ученых людей:

«1. Сибирь пространна.

2. Горные дела.

3. Фабрики.

4. Ход севером.

5. Сохранение народа.

6. Архитектура.

7. Правосудие.

8. Исправление нравов.

9. Купечество и сообщение со ориентом.

10. Единство чистыя (дружба) веры.

11. Земледельство, предзнание погод.

12. Военное дело. И так безрассудно и тщетно от некоторых речи

произносились: куда с учеными людьми деваться?» (VIII, 683).

Показательно, что и здесь сохранение народа указано на одном из первых

мест.

М. В. Ломоносов надеялся, что, добившись права присвоения ученой

степени для Академического университета, он сможет в дальнейшем

распространить его и на другие университеты, в частности Московский.

Хлопоча о присвоении Академическому университету права инаугурации,

первым кандидатом для возведения в ученую степень М. В. Ломоносов, вопреки

проискам Тауберта, выдвигал своего талантливого ученика – анатома А. П.

Протасова, будущего профессора и академика, а тогда адъюнкта Академии наук.

Он послал А. П. Протасову в Голландию «ордер», «чтобы, не ставясь там в

докторы, ехал в Санкт-Петербург для поставления при инаугурации» (X, 298).

Долгожданный день инаугурации, однако, все откладывался и откладывался.

Лишь в феврале 1761 г. привилегия Академического университета была

утверждена канцлером М. И. Воронцовым. Осталось еще получить подпись

императрицы. М. В. Ломоносов неоднократно лично ездил к Елизавете в

Петергоф просить о подписании привилегии, но тщетно. В декабре 1761 г.

Елизавета умерла, так и не подписав привилегии. Инаугурация университета не

состоялась. Речь М. В. Ломоносова не была произнесена.

Немецкие заправилы академии, воспользовавшись происшедшей заминкой,

отправили вызванного М. В. Ломоносовым из-за границы А. П. Протасова

обратно в Голландию и, даже когда он вернулся оттуда доктором медицины, его

долго не назначали профессором.

Право возводить в ученую степень доктора медицины и 1764 г. было

присвоено Екатериной II новосозданному высшему органу медицинского

управления в России 11 Медицинской коллегии.

Однако Медицинская коллегия, в которой долгое время влиятельное

большинство составляли иностранцы, не стремилась осуществлять свое право и

в течение нескольких лет никому звания доктора медицины не присвоила. Лишь

в 1768 г., преодолев сопротивление Медицинской коллегии, добился от нее

этого звания талантливый русский врач (финн по происхождению) Г. Орреус.

Остальные русские врачи, желавшие получить звание доктора медицины, по-

прежнему обращались за ним в иностранные университеты.

Право возводить в степень доктора медицины было присвоено Московскому

университету лишь в 1791 г. Впервые он использовал это право в 1794 г.

Таким образом, мечта М. В. Ломоносова осуществилась лишь 35 лет спустя.

Заботясь об увеличении числа врачей, М. В. Ломоносов, тем не менее,

сознавал, что силами одних врачей не может быть осуществлено оказание

медицинской помощи населению. Возникала настоятельная необходимость в

подготовке других медицинских работников, в особенности – акушерок.

Анализируя причины медленного прироста населения, М. В. Ломоносов, как

уже указывалось, справедливо видел одну из существенных причин этого в

гибели детей при рождении, происходящей от неумения повивальных бабок.

Трезво оценивая возможности России в 60-х годах XVIII столетия, М. В.

Ломоносов понимал, что обучение врачей и повивальных бабок еще очень

нескоро удовлетворит огромную потребность в медицинской помощи. Поэтому он

считал необходимым вооружить все население, во всяком случае, грамотное,

элементарными знаниями о лечении болезней, в первую очередь детских, и о

простейших лекарственных средствах. С этой целью он рекомендовал «положив

за основание великого медика Гофмана и присовокупив из других лучшее,

соединить с вышеописанною книжкою о повивальном искусстве... В обеих

совокупленных сих искусствах в одну книжку наблюдать то, чтобы способы и

лекарства по большей части не трудно было сыскать везде в России... Оную

книжку, напечатав в довольном множестве, распродать во все государство по

всем церквам, чтобы священники и грамотные люди, читая, могли сами знать и

других наставлением пользовать» (VI, 389 – 390).

Эта мысль была подхвачена впоследствии демократически настроенными

врачами-разночинцами XVIII века. Она звучит в сочинениях И. И. Лепехина, Д.

С. Самойловнча и др.

Будучи горячим поборником естественнонаучной пропаганды, в широком

смысле слова, популяризации науки, превращения ее в общенародное достояние,

М. В. Ломоносов был одним из основоположников санитарного просвещения в

России.

Здесь следует становиться еще на одном моменте.

Борясь с невежеством и суевериями, с «вороженьем и шептаниями», М. В.

Ломоносов вместе с тем высоко ценил народную мудрость. Он знал и понимал,

что во многих народных приемах врачевания кроется рациональное зерно, что

многие обычаи так называемой народной медицины являются плодом многовековых

наблюдений, коллективного опыта. Он твердо верил в то, что нужно не только

учить народ, но и учиться у народа. Рекомендуя составить популярное

руководство по акушерству, М. В. Ломоносов советовал не ограничиваться в

качестве ее источников «хорошими книжками о повивальном искусстве», К ним

«необходимо должно присовокупить добрые приемы российских повивальных

искусных бабок; для сего, созвав выборных, долговременным искусством дело

знающих, спросить каждую особливо и всех вообще и, что за благо принято

будет, внести в оную книжицу» (VI, 389).

Иначе говоря, ни больше, ни меньше, как созвать «съезд» народных

повитух, расспрашивать их и у них учиться!

М. В. Ломоносов предлагал учиться у народа не только приемам повивания,

но и способам лечения болезнен.

Предлагая составить на основе сочинений ученых врачей книгу о лечении

детских болезней, М. В. Ломоносов и здесь напоминает: «Притом не позабыть,

что наши бабки и лекари с пользою вообще употребляют» (VI, 389).

В 1761 г. об этом мог говорить только М. В. Ломоносов, твердо верящий в

мудрость и творческие силы своего народа.

М. В. Ломоносов и учение об этиологии.

Во многих произведениях М. В. Ломоносова нашли отражение его мысли о

болезнях и их причинах. Здесь нужно отметить, прежде всего, что если в

медицине того времени были широко распространены идеалистические

представления о природе болезней, о том, что болезни – результат

побуждения души, то М. В. Ломоносов безоговорочно занял другую позицию.

Следуя распространенным взглядам своей эпохи, непосредственную причину

болезни М. В. Ломоносов видел в «повреждении» соков организма, «жидких

материй к содержанию жизни человеческой нужных, обращающихся в теле нашем»

(II, 357). Причину же этого «повреждения» он искал не в мистических

«движениях души», а в конкретных явлениях внешней среды.

Ошибаясь в частностях, он был всегда прав в основном – в признании

материальной причины болезней.

Уже в 1741 г. на вопрос «Что за подлинные начала и причины всех

болезней признать надлежит?» ответ был сформулирован следующим образом:

«Первейшая причина есть воздух. Ибо искусство показывает довольно, что при

влажной к дождю склонной и туманной погоде тело тяжело и дряхло бывает, от

безмерно студеной нервы очень вредятся; и иные сим подобные неспособства

случаются. Потом едение и питие, которое немочи причиною быть может, ежели

кто оного чрез меру примет... Еще принадлежат к причинам болезней и

пристрастия души нашей: понеже довольно известно, что за вред нечаянное

испуганье, гнев, печаль, боязнь и любовь нашему телу навести могут»1.

Как видим, среди причин болезней упомянута и «душа», но в совершенно

ином смысле: в смысле связи душевной деятельности (нервной деятельности –

сказали бы мы сейчас) с деятельностью всего организма. Здесь видно, что М.

В. Ломоносов является, по сути, также и родоначальником невропатологии и

психопатологии.

Что касается роли воздуха в происхождении болезней, то ее М. В.

Ломоносов касался неоднократно. Очень большое значение придавал он

температуре воздуха. Выше было приведено его указание на роль чрезмерной

стужи, от которой «вредятся» нервы. Значительно большее значение для

возникновения болезней, по М. В. Ломоносову, имеет зной.

Зной, по его мнению, расслабляет человека, а главное, способствует

гниению воды и пищевых продуктов и появлению эпидемических болезней.

Холод же, особенно для привычных к нему русские людей, оказывается

более полезным, так как он предотвращает возникающие в знойном климате

опасности. Именно в этом М. В. Ломоносов видел преимущество прохода в Индию

с севера, предназначающее открытие пути в Индию русским мореплавателям. При

путешествии северным путем можно избежать опасностей тропического климата.

В этом случае «не опасна долговременная тишина с великими жарами, от чего

бы члены человеческие пришли в неудобную к понесению трудов слабость, ни

согнитие воды и съестных припасов и рождение в них червей, ниже моровая

язва и бешенство в людях. Все сие стужею, которой так опасаемся, отвращено

будет. Самое сие больше страшное, нежели вредное препятствие, которое нашим

северным россиянам не так пагубно, превратится в помощь» (VI, 424 – 425).

Помимо температуры воздуха, решающую роль в происхождении болезней, в

частности эпидемических, М. В. Ломоносов придавал другим метеорологическим

явлениям – в первую очередь прекращению солнечной радиации, т. е. затмениям

солнца.

По мнению М. В. Ломоносова, солнце излучает из себя «электрическую

силу», благоприятно действующую на живые организмы. Отсутствие этого

электричества заставляет растения «ночью спать», а затмение солнца, т. е.

внезапное прекращение («крутое пресечение») действия этой силы на землю

вызывает гибель всего живого. Растения вянут («страждут»), среди скота

начинается падеж, среди людей – эпидемии, «поветрие». М. В. Ломоносов

приводит мнение иностранных авторов, утверждавших, будто «во время

солнечного затмения падают ядовитые росы». Именно в этом он видел причины

падежа скота. Что же касается роли затмения в происхождении эпидемий, то он

осторожно отмечал: «Время научит, сколько может электрическая сила

действовать в рассуждении поветрия» (VI, 398).

Во взглядах М. В. Ломоносова на роль солнечных затмений в происхождении

болезней скрестились, с одной стороны, распространенные еще в его время

отголоски астральных теорий в эпидемиологии, с другой – гениальное

предвидение значения солнечного излучения и связанного с ним электрического

состояния атмосферы.

Мнение о губительной роли солнечных затмений как о причине эпидемий и

внезапных смертей было достаточно распространено в то время.

Любопытную сводку подобных высказываний ряда западноевропейских авторов

можно найти, в частности, в книге И. Виена, вышедшей спустя 25 лет после

смерти М. В. Ломоносова. Но в то время как большинство авторов лишь

приводило «факты» без всяких объяснений или же давало им астрологическое

толкование, взгляды М. В. Ломоносова на роль солнца и солнечных затмений

были свободны от мистицизма и суеверий астрологов и переносили вопрос в

плоскость чисто материальных воздействий конкретной, хотя и не вполне

понятной и изученной, электрической силы.

Электрической силе М. В. Ломоносов приписывал широкое благоприятное

влияние на все живое, в частности, целебное воздействие на человека…

Одно из его «Прибавлений» к «Волфиянской экспериментальной физике»,

включенных во второе издание ее перевода (1760), М. В. Ломоносов специально

посвятил «электрической силе». Он писал: «В те времена, когда господин Волф

писал свою «Физику», весьма мало было знания о электрической силе, которая

начала в ученом свете возрастать славою и приобретать успехи около 1740

года». Описав далее опыты образования электричества с помощью электрической

машины и связанные с этим опасности, М. В. Ломоносов добавлял: «Но не все

таковые опыты столь опасны; есть и приятные и великую надежду к

благополучию человеческому показующие. Например, что электрическая сила,

сообщенная к сосудам с травами, ращение их ускоряет; также есть многие

примеры, что разные болезни исцелены ею бывают» (III, 439).

Об этой же исцеляющей силе электрической машины М. В. Ломоносов

упомянул еще раньше (1752) в приведенной выше выдержке из «Письма о пользе

стекла».

Преувеличенное представление М. В. Ломоносова о влиянии электрической

силы на предотвращение эпидемий ошибочно. Но даже при его неправильности,

для своего времени оно было прогрессивно, так как в противовес

распространенным системам, согласно которым причины болезней лежат в

движениях нематериальной души, подчеркивало роль материальных явлений,

внешней среды.

Признание роли внешней среды в происхождении болезней может быть

проиллюстрировано и мыслями М. В. Ломоносова по поводу цинги.

В XVIII веке взгляды на природу и происхождение цинги были достаточно

разноречивы. Наряду с правильными наблюдениями, связывающими происхождение

этой болезни с недостатком свежих овощей, имели хождение и совершенно

фантастические представления о цинге как о проявлении особой «гнилостности

соков» и т. п. М. В. Ломоносов безоговорочно примкнул к первому

направлению, основанному на опыте врачей и многовековых народных

наблюдениях, и лучшими противоцинготными средствами считал ягоды, особенно

хорошо ему известную северную морошку, а также сосновые шишки.

М. В. Ломоносов и медицина.

Великий ученый, поражающий своей разносторонностью даже среди ученых-

энциклопедистов XVIII века, М. В. Ломоносов не был чужд и медицине.

Интерес к этой крупнейшей отрасли естествознания, в которой находили

практическое приложение его философские взгляды и теоретические воззрения,

был присущ М. В. Ломоносову на протяжении всей его жизни.

Студентом в Марбурге он, как видно из выданных ему свидетельств,

посещал лекции на двух факультетах – философском и медицинском. На

медицинском факультете его привлекала больше всего химия, которая в то

время была неразрывно связана с медициной. Но, слушая химию, он вместе с

тем знакомился и с медициной. Медицинский факультет Марбургского

университета состоял в то время всего лишь из двух профессоров. Одним из

них был Ю. Г. Дуисинг. Это он выдал впоследствии М. В. Ломоносову

свидетельство, в котором писал, что «благороднейший юноша, любитель

философии, Ломоносов, посещал лекции химии с неутомимым прилежанием и

большим успехом»1.

Ю. Г. Дуисинг – не только химик, но и врач. Ему принадлежит ряд работ

специально медицинского характера2. Он сумел привить своему ученику любовь

и интерес к медицине.

По окончании Марбургского университета М. В. Ломоносов получил звание

кандидата медицины. Во Фрейбурге, куда переехал Ломоносов для изучения

горного дела, его руководителем был И. Ф. Генкель, который также был

врачом. Так впервые встретился М. В. Ломоносов с медициной. В дальнейшем он

обращался к ней неоднократно.

Занимался ли М. В. Ломоносов сам врачебной деятельностью? Если и

занимался, то лишь урывками и случайно, вероятнее всего, при исключительных

обстоятельствах.

Так, из его письма И. И. Шувалову мы знаем, что при внезапном поражении

профессора Рихмана молнией в 1753 г. М. В. Ломоносов пытался оживить его.

«Мы старались, писал он, движение крови в нем возобновить, за тем, что он

еще был тепл...» (X, 485).

Специально – или преимущественно – медицине посвящены лишь две работы

М. В. Ломоносова, написанные одна в начале, другая – в конце его научной

деятельности. Первая из них это – перевод статьи «О сохранении здравия».

Перевод этот был помещен в «Примечаниях к Ведомостям» за 1741 г. (чч. 80 –

83) за подписью Л. К. Первая буква обозначала фамилию переводчика –

Ломоносова, вторая – фамилию автора, по-видимому, акад. Г. В. Крафта.

Статья вполне соответствует состоянию медицинской науки того времени и

содержит ряд целесообразных гигиенических советов и прогрессивных мыслей по

многим вопросам. Что в статье принадлежит автору, а что – переводчику,

сказать трудно. Но многое (на этом мы специально остановимся ниже)

позволяет предположить творческий характер участия М. В. Ломоносова в

создании указанной статьи.

Вторая из тех работ, о которых идет речь, - это общеизвестное письмо И.

И. Шувалову 1 ноября 1761 г., получившее впоследствии название «О

размножении и сохранении российского народа». Оно содержит в себе такую

сокровищницу смелых идей, такое обилие гигиенических указаний, так широко

охватывает все стороны жизни и быта России XVIII века, что анализ одного

этого произведения дает обильный материал для нашей работы. Нам

неоднократно придется обращаться к ней в дальнейшем изложении.

Помимо этих двух произведений, отдельные теоретические положения,

гигиенические советы, медицинские наблюдения разбросаны по многим

сочинениям М. В. Ломоносова, даже весьма далеким от медицины.

Пишет ли он «Слово о пользе химии» (1751), он дает в нем обстоятельную

и глубокую характеристику медицины как науки; пишет ли стихотворное «Письмо

о пользе стекла» (1752), он вспоминает частые болезни, поражающие человека,

и роль лекарств; набрасывает ли проект путешествий по северным морям, в

котором предсказывает возможность «проходу Сибирским океаном в Восточную

Индию» (1763), он, посвятив специальную главу вопросу «О приготовлении к

мореплаванию Сибирским океаном», не забывает упомянуть о заготовке

противоцинготных средств. Разрабатывая «Первые

1 А. Купик. Сборник материалов для истории императорской Академии наук.

Ч. 1, СПб, 1865, стр. 153; ч. 11, стр. 301.

2 См. упоминание о некоторых медицинских сочинениях Дуисинга в

Сommentarii de rebus in scientia medicina gestis, 1753, v. III, р. 380,

медицинских сочинений Рюйша, Бургава, Фатера, Гофмана, Шрейбера и др.

основания металлургии или рудных дел» (1763), он намечает основные условия

оздоровления труда рудокопов и соответствующего устройства шахт и т. д. На

протяжении всего XVIII века в России, как и в других странах, не было

единодушного мнения, к чему причислить медицину – к знанию или умениям,

считать ли медицину наукой или искусством, «художеством», выражаясь

термином того времени.

Русские врачи порой именовали медицину наукой, порой искусством, причем

нередко оба эти названия встречались буквально в одной фразе.

В «Словаре Российской академии» медицина обозначена как врачебная наука

(т. I, стр. 879), а несколькими томами далее находим указание, что «физика

необходимо нужна во врачебном искусстве» (т. VI, стр. 486).

Число таких примеров можно многократно увеличить, но знакомство с

медицинской литературой того времени показывает, что теоретические основы

медицины чаще всего признавались наукой, практическое же применение

медицинских знаний, врачевание именовалось «врачебным искусством».

М. В. Ломоносов также признавал разделение человеческих знаний на науки

и «художества». Он писал: «Учением приобретенные познания разделяются на

науки и художества. Науки подают ясное о вещах понятие и открывают

потаенные действий и свойств причины; художества к приумножению

человеческой пользы оные употребляют. Науки довольствуют врожденное и

вкорененное в нас любопытство; художества снисканием прибытка увеселяют.

Науки художествам путь показывают; художества происхождение наук ускоряют.

Обои общею пользою согласно служат» (II, 351). Как видно из приведенных

слов, великий ученый под наукой понимал теорию, а под художеством –

практику и с поразительной проницательностью подчеркивал их взаимную связь

и взаимную необходимость.

Исходя из такого понимания, можно и в медицине говорить о науке и о ее

«употреблении» - врачебном искусстве, художестве. Поэтому у М. В.

Ломоносова мы встречаем отзывы, как о медицинской науке, так и о врачебном

искусстве. Однако преобладают первые. М. В. Ломоносова – естествоиспытателя

и философа – прежде всего, привлекала медицина как наука, ее теоретические

основы.

М. В. Ломоносов называл медицину частью физики. «Великая часть физики и

полезнейшая роду человеческому наука есть медицина...» (II, 357). Такое

определение медицины он дает неоднократно. Это определение медицины в его

устах весьма существенно. Оно подчеркивало научный характер медицины.

Поскольку под физикой в то время понималось естествознание в широком

смысле слова, определение М. В. Ломоносова вводило медицину в широкий круг

естественных наук.

Составляя в 1758 – 1759 гг. проект преобразования Академии наук, М. В.

Ломоносов высказал интересные соображения о разделении наук. Он делил

«высокие» науки на три класса. «Сие разделение, писал он, имеет свое

основание на познании человеческом, из которых нижнее представляет вещи

просто, без изыскания причин и без выкладки, одним историческим описанием;

второе или среднее познание представляет вещи с причинами, по физическому

рассуждению; третие, или высшее познание, сверх показания причин,

утверждает оные математическим исчислением» (X, 64).

Предлагая, сообразно этому, иметь в академическом собрании три класса

– математический, физический и исторический, М. В. Ломоносов относил к

первому классу академиков по высшей математике, астрономии и механике, ко

второму – физика, медика и химика, к третьему – анатома-зоолога, ботаника и

металлурга (X, 65, 73).

Исходя из приведенной выше ломоносовской классификации наук, следует

признать, что М. В. Ломоносов считал анатомию наукой чисто эмпирической,

описательной, медицину же – такой, которая «представляет вещи с причинами,

по физическому рассуждению»4.

Такой взгляд на медицину, признание за ней свойства находить

причинность изучаемых ею явлений, да еще с применением «физического

рассуждения», был для того времени весьма прогрессивным.

Считая медицину частью физики в широком смысле слова, т. е.

естествознания, М. В. Ломоносов подчеркивал ее тесную связь с другими

отраслями естествознания, в частности с химией и физикой в узком смысле.

Рассуждая о структуре Академии наук, он писал в 1764 г.: «Анатомия и

ботаника полезны физику, поелику могут подать случай к познанию причин

физических. Химик без знания физики подобен человеку, который всего искать

должен ощупом. И сии две науки так соединены между собой, что одна без

другой в совершенстве быть не могут. Анатомик, будучи притом физиолог,

должен давать из физики причины движения животного тела, а поелику медик –

разуметь химию и в ботанике лекарственные травы...» (X, 140).

Признание связи наук между собой, необходимость ученому не замыкаться в

рамки узкой дисциплины неоднократно звучит в высказываниях М. В.

Ломоносова.

Ломоносов не всегда придерживался такой классификации наук. В «Списке

наук Академии», предположительно датируемом 1745 г., все медико-

биологические науки отнесены ко второму классу и названы иначе: анатомия,

физиология и патология, хирургия (X, 9). В дальнейшем, как мы видим, хирург

заменяется медиком и исключается физиология и патология. Впоследствии,

вновь составляя предположения об устройстве Академии наук (1764), М. В.

Ломоносов исключил из состава академиков физиолога, пояснив, что знание

физиологии «всегда должно требоваться... от анатома или физика», и исключил

также медика (X, 122). В этом он был, однако, не последователен, так как

несколькими страницами ниже он предлагал профессоров академического

университета выбирать из числа академиков, а среди предметов медицинского

факультета этого университета называл и практическую медицину (X, 123).

Вполне присоединяясь к мнению Цицерона, который считал, что все науки

«столь тесное имеют между собой взаимство и соединение, что по

справедливости за одну и неразделимую фамилию их почитать надлежит». В.

Ломоносов приводил в пример медицину. Он писал: «Другой желает быть

медиком, не зная совершенно анатомии, фармацевтики и пр., как может

врачевать болящего, различать травы и составлять лекарства?»

Сохраняя в своем материализме немалый элемент механицизма, М. В.

Ломоносов был склонен строение и функции тела, а также причину отдельных

заболеваний истолковывать по законам физики.

Но еще большее значение для медицины М. В. Ломоносов придавал химии.

«Медик без довольного познания химии совершен быть не может, и всех

недостатков, всех излишеств и от них происходящих во врачебной науке

поползновений дополнения, отвращения и исправления от одной почти химии

уповать должно» (II, 357).

М. В. Ломоносов напоминал, как важно для химиков не отвлекаться от «дел

практических, в обществе полезных, чего от химии ожидают краски, литейное

дело, медицина, экономия и прочее» (X, 147)

Только химия может установить наличие в тех или иных телах целебных

свойств, поскольку их причина «лежит в частях, недоступных остроте зрения»

(II, 485).

Намечая в плане курса физической химии (1752) программу физико-

химического исследования основных качеств веществ, М. В. Ломоносов наряду

со сцеплением, упругостью, цветом, вкусом, притяжением и т. п. называет и

«лечебные силы» (II, 463).

Только благодаря химии становятся понятными физиологические функции

человеческого организма, а также их нарушения – болезни. Химия помогает и в

изучении строения тела. Ратуя за коллективное разрешение научных проблем и

за «союз наук» в академии, М. В. Ломоносов писал: «Часто требует астроном

механикова и физикова совета, ботаник и анатомик – химикова... Слеп физик

без математики, сухорук без химии. Итак, ежели он своих глаз и рук не

имеет, у других заимствовать должен, однако свои чужих лучше.. .» (X, 57).

Иначе говоря, анатом, как и физик, должен досконально знать химию.

Только химия, по мнению М. В. Ломоносова, позволяет познать природу

основных соков организма, «жидких материй, к содержанию жизни человеческой

нужных, обращающихся в теле нашем, которых качества, составляющие части и

их полезные и вредные перемены и производящие и пресекающие их способы без

химии никак испытаны быть не могут. Ею познается натуральное смешение крови

и питательных соков...» (II, 357).

Знание строения и свойств тела для врачей, по мнению М. В. Ломоносова,

– главное. Гениальный ученый ясно видел, что медицина, наука о болезнях и

их лечении, зиждется на знании строения и жизнедеятельности организма в его

нормальном состоянии. Без этого знания не может быть достигнута основная

цель медицины – исцеление болезней. Для излечения болезней необходимо

понять их непосредственную причину, а «причины нарушенного здравия», по

словам М. В. Ломоносова, медицина «чрез познание свойств тела человеческого

достигает» (II, 357).

Как известно, для химии М. В. Ломоносов сделал чрезвычайно много. Одним

из первых важных начинаний нового профессора химии явилась постройка в 1748

г. химической лаборатории Академии на Васильевском острове. Одноэтажное

здание занимало, площадь около 150 квадратных метров при высоте в 5 метров;

в нём М. В. Ломоносов развернул, по тем временам огромную,

исследовательскую и техническую работу. А одним из важнейших его

результатов было основание особой науки – физической химии, с точки зрения

которой “химия первая предводительница будет в раскрытии внутренних

чертогов тел, первая проникнет во внутренние тайники тел, первая позволит

познакомиться с частичками”. Большое значение имеет разделение М. В.

Ломоносовым растворов на такие, при образовании которых теплота выделяется,

и на такие, для составления которых нужно затратить тепло. Он исследовал

явления кристаллизации из растворов, зависимость растворимости от

температуры и другие явления, широко используемые в современной фармации и

аптечном деле.

Это был многогранный учёный, оставивший яркий след во многих отраслях

науки, на основе которых и развивалась современная фармация и медицина.

Смерть Ломоносова была невосполнимой утратой для русской науки, так как

гений его вторгался во все области человеческого знания. Ему не удалось

полностью реализовать свои научные замыслы, но того, что он сделал

оказалось достаточно, чтобы обеспечить ему почётное место в пантеоне науки

Список использованной литературы:

1) С. Громбах «Медицина в трудах М. В. Ломоносова», 1985.

2) Жерневская И.Н. – «Чаша пятого ангела», 1985.

3) Грицкевич В. П. – «С факелом Гиппократа», 1987.

4) Энциклопедический словарь юного химика.

5) К.Манолов «Великие химики» том I.

6) М.В.Ломоносов «Избранные философские сочинения», 1940г.